От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе - Терренс Рил
В этом отношении все мы своего рода нарциссы. Никто из нас не воспринимает себя непосредственно, наше самовосприятие пропущено сквозь фильтры накопленных представлений. Большинство из нас думает о себе как о теле, как о физическом Я. Но любой образ — это конструкт, порожденный разумом. Когнитивистика показывает, что то, что мы называем своим Я, на самом деле лишь изменчивый покров саморепрезентаций [6], образов Я. И очень хорошо, что наше видение себя и мира может меняться, иногда быстро и резко, а если мы ему поможем, то и надолго.
Раньше психологи думали, что характер, когда он уже сформировался, крайне неподатлив. Они предполагали, что, как только в мозге сформировалась нейронная связь, с ней уже ничего не поделаешь. Это представление изменилось с открытием нейропластичности мозга [7]. Мы пришли к пониманию, что нейронные связи можно перестроить и реструктурировать, обучая их новой информации. Говорят, что «нейроны, которые активизируются одновременно, становятся связанными [8] друг с другом». Или, как говорят нейробиологи, «состояния становятся характерными чертами» [9]. В современной психотерапии многое упирается в нейропластичность [10]. Мне в моей практике доводилось видеть, как перестройка нейронных связей приводит к глубоким изменениям, к появлению совершенно новых черт личности и особенностей поведения, иногда в считаные минуты. «Я просто окаменел бы»
Эрнесто — пятидесяти шести лет, латиноамериканец — был сущий порох. Взрывался он, хвала небесам, не физически, но любил накричать и унизить и вообще был завзятым вербальным абьюзером в духе «подумаешь, грубо, зато я сказал все, что думал».
— Меня просто накрывает слишком быстро, — говорит он мне, когда проходит примерно три четверти полуторачасовой консультации с ним и его женой Мэдди, тоже латиноамериканкой, на несколько лет моложе. Эрнесто говорит то же самое, что и многие клиенты-абьюзеры, которых я выслушивал за все эти годы.
Битый час я кружу вокруг да около и наконец задаю вопрос, благодаря которому нападаю на золотую жилу:
— Кто научил вас быть злобным и вспыльчивым?
— Вы имеете в виду в с-с-семье? — Он слегка заикается. — Ну, мать умерла, когда мне было восемь, отец снова женился. Да, думаю, мачеха.
— Какой она была?
Эрнесто с улыбкой качает головой:
— Ой, она была самая злая, самая плохая, самая ужасная…
— Значит, это она, — говорю я.
— Да.
— Она научила вас быть настолько противным?
— Да, думаю, научила.
— И каково вам это видеть?
Я пытаюсь перехватить его взгляд, а он смотрит в пол. Я сижу напротив него и чувствую его стыд, чувствую, как к его лицу приливает жар.
— Эрнесто, — негромко зову я.
Он молчит.
— Где вы сейчас? — спрашиваю я через некоторое время. — Что происходит?
— Ох, — говорит он без улыбки. — Мне стыдно. За то, что кто-то видит меня таким, каким я вижу ее. — Он качает головой и смотрит куда-то мне за спину.
Мне интересно, что он сейчас видит, что вспоминает.
— Я умираю со стыда, — признается он.
— Этот стыд мы называем здоровой виной или раскаянием. Если бы вы чувствовали то же самое тогда, сразу, это остановило бы вас. Логично?
Он кивает, понурив голову.
— У вас есть фотография мачехи?
— Что? С собой? Нет.
— А можете раздобыть?
— Конечно, — говорит он. — Да, могу.
— Хорошо. Я хочу, чтобы вы сделали вот что. Вы можете кричать на жену. Я не в состоянии вам помешать. Но в следующий раз, когда вы почувствуете, что вот-вот взорветесь, я бы хотел, чтобы вы перед этим достали фото своей мачехи, посмотрели ей в глаза и сказали: «Я знаю, что вот-вот причиню боль любимой женщине. Прямо сейчас быть похожим на тебя важнее, чем моя жена». Скажите это — а потом делайте что хотите, кричите, если нужно.
Эрнесто вскидывает голову и смотрит прямо на меня:
— Это неправда. От такого я просто окаменел бы и ни слова не сказал. Мачеха для меня не важнее, чем моя жена.
Он умолкает, протягивает руку и кладет ее на колено Мэдди.
Она берет его руку, они смотрят друг на друга.
Прошло почти четырнадцать лет. С тех пор Эрнесто ни разу не срывался на Мэдди.
Нейробиологи учат нас, что для того, чтобы разомкнуть и перестроить нейронную связь, нужны две вещи. Во-первых, необходимо сделать неявное явным. Иногда надо помочь человеку увидеть то, чего он не видит. Но нужно быть готовым к обратной связи. Во-вторых, нужно вызвать у человека отвращение [11], протест, что-то вроде: «Ой, нет, не думаю, что мне и правда хочется продолжать так делать».
Во время разговора с Эрнесто я помог ему выразить неявное, описав словами то, как он воспроизводит поведение своей мачехи. Эрнесто испытал отвращение. После этого, согласно последним исследованиям, ему потребовалось около пяти часов, чтобы начать создавать новую нейронную связь: «Господи боже мой, ни за что не буду повторять ту мерзость, в которой меня вырастили!»
В этот момент отвращения Эрнесто пробудился и увидел «Мы». Ведь все это время он кричал не на кого-нибудь, а на любимую женщину. О чем он только думал? С моей помощью он переключился из левополушарного состояния в то, когда активен весь мозг. Теперь ведущим стало правое полушарие, которое заведует отношениями [12], однако практическая мудрость левого тоже оставалась доступной. С моей помощью Эрнесто вспомнил то целое, частью которого был, — отношения. Таково наше оптимальное состояние в отношениях с близкими.
Эрнесто переключился из Адаптивного Ребенка, незрелой части его психики, которая впитала ярость мачехи и воспроизводила ее, на Мудрого Взрослого. Он позаимствовал у меня префронтальную кору, чтобы пробудить свою собственную. Проще говоря, он взял попользоваться мой мозг. Мы постоянно оказываем друг другу такую услугу.
Современные исследования ясно показывают, что мы не являемся отдельными, окруженными непроницаемыми границами индивидами. Наш человеческий мозг, как, в сущности, и мозг большинства млекопитающих, приспособлен для совместной регуляции. Наши нервные системы непрерывно реагируют и сонастраиваются с нервными системами окружающих нас людей. Отношенческий мозг
Существует особая научная дисциплина, которая изучает, как в детстве наш мозг и центральная нервная система формируются под влиянием отношений с близкими, как отношения влияют на нашу нейробиологию, когда мы становимся взрослыми и вступаем в интимную связь. Это нейробиология [13] межличностного взаимодействия. Главное открытие в этой области состоит в том, что сознание существует в контексте отношений. Партнеры по близким отношениям буквально регулируют нервные системы друг друга, уровень кортизола (гормона стресса) и скорость иммуннологических реакций. Прочные отношения повышают иммунитет и снижают заболеваемость, не говоря уже о снижении уровня депрессии и тревожности и улучшении субъективного самочувствия в целом. Ненадежные — изматывают постоянным стрессом [14], что может приводить к заболеваниям.
Исследования подтвердили, что большинство родителей интуитивно понимают: неврологическое развитие новорожденных и маленьких детей зависит от стимулирующего любящего [15] общения. С первых недель жизни младенцы активно ищут и просят общения с окружающими. Родители обеспечивают ребенку, по словам психоаналитика Дональда Винникотта, «достаточно хорошее поддерживающее окружение» [16]. Падая с велосипеда, малыш смотрит в лицо взрослого, который его сопровождает, чтобы узнать, сильно ли он разбил коленку. Родители привыкают утешать ребенка, делиться с ним своей точкой зрения (эта боль не будет длиться вечно) и эмоциональной реакцией, служа своеобразным модулятором, настраивающим его эмоциональную жизнь. По словам Эда Троника, первопроходца в области наблюдений за развитием новорожденных, специалисты по психическому развитию детей [17] применяют термин «нейроархитекторы» для описания тех, кто заботится
