Былинки от Инки - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

на кол посадят, съедят припасы.

Развернул воевода процессию к лесу

в поисках бабьего интересу.

Подъезжают к избе, заходят.

Там баба-краса не ходит,

а лебёдушкой между столов летает,

чай заморский разливает

в чаши аршинные,

песни поёт былинные.

А на скатертях яств горами:

капусты квашеной с пирогами

навалено до потолочка.

– Как звать-величать тебя, дочка?

Девица-краса краснеет

да так, что не разумеет

имени своего очень долго:

– Кажись, меня кличут Ольгой.

– Ну, Олюшка, наливай

нам свой заморский чай!

Выпили богатыри, раскраснелись.

Глядь во двор, там банька алеет:

истоплена дюже жарко —

дров бабе Яге не жалко!

Не жалко ей и самовару,

мужланам зелье своё подливает

да приговаривает:

– Кипи, бурли моё варево;

плохая жизнь, как ярмо,

пора бы бросить её;

хорошая жизнь, как марево;

был богатырь, уварим его!

Воины пили чай и хмелели.

Лишь Потык, прислушался он к напеву,

бровь суровую нахмурил,

в ус мужицкий дунул,

усмехнулся междометием,

насупился столетием

и подумал о чём-то своём —

мы не узнаем о том.

А посему сын полей не пил, пригублял

да в рукав отраву выливал.

А баба Яга, то бишь Олюшка,

как боярыня, ведёт бровушкой,

глазками лукавыми подмигивает,

ласковым соловушкой пиликает

речи свои сладкие.

А брательнички падкие

на бабью ворожбу,

рты раззявили, ржут!

Вот и Алеша Попович

хочет Ольгу до колик:

норовит идти в опочивальню,

губки жирные вытирает

платочком вышиванным,

супругой в дорогу данным.

Только губы свои вытер,

так в деве красной заметил

на лице глубокие морщины,

глаз косой, беззубый рот и вымя.

В обморок упал, лежит, молчит.

А гульбище’ богатырское гудит!

Глава 5. Драка богатырей у бабы Яги

Если есть богатырь, будет драка;

если есть на свете честь, то её сваха

в кулачных боях похмельных

да в сценах сладких, постельных.

Народится сынок —

богатырчик тебе вот!

А коль снова девка,

значит, все на спевку.

Гой еси, гой еси,

ходят бабы, мужики

по дорогам, по дворам

сыты, пьяные в хлам!

Если есть богатырь – будет драка;

если есть на свете честь, то её плаха

навсегда на планете застрянет:

не хотели мы пить, но тянет!

Пели воины такую песню,

и жизнь казалась им неинтересной.

Тут встал Святогор

и сказал, казалось, с гор:

– Была бы баллада,

но как-то не надо;

была бы идея,

да брага поспела.

Выходи-ка, Илья, дратися,

коли делать больше нечега.

И поднялся Илья Муромец

да закричал, как будто с Мурома:

– Гой еси, добры молодцы!

Да не перевелись богатыри

на земле чёрныя пока что.

Кто не битися-махатися,

тот под столом валятися, —

и пошёл на Святогора в бой кулачный.

– Что же делаешь ты, мальчик! —

с неба, вроде бы, всплакнули боги. —

Ты пошто полез на сына бога Рода

да на родного брата Сварога.

Но куда тебе, прыщу,

завалить вон ту гору?

Но богатырь Илюша Муромец,

то ли от ума, а толь от тупости,

взял лежащую рядом дубину

и по ноженькам Святогора двинул.

Сразу подкосился богатырь-гора,

из-под его ног ушла черна земля.

И упал богатырь, и не встал богатырь.

– Второй лежит, – баба Яга подумала

и дров в печурку подсунула. —

Гори, гори, моя печка,

всё сожги, оставь лишь колечко

обручальное с пальца Алешки.

Мужики, мужики, мужичочки

медовухой заткнули дышло,

вот тут-то дух богатырский и вышел

из нашей дружины.

Эх вы, былинные!

Развалились и лежат,

в ладоши хлопать не хотят.

Лежит и Михайло Потык,

но глаз у него приоткрыт,

да думу думат голова:

– Что за нечисть нас взяла?

А дева Ольга-краса

в каждую руку взяла

по одному богатырю

и тянет к баньке, да в трубу

запихивает, старается.

Потык хотел было не маяться,

а встать на ноженьки. Не смог,

от усилия аж взмок.

Нет, не получается.

Девка к нему приближается,

берёт за леву ноженьку,

волочёт к пороженьку

и бросает прямо в печь.

– Ух и смердит же человек! —

страшным голосом Ольга ругается,

в бабу Ягу превращается

и на палец кривой надевает колечко.

Глава 6. Настасья посылает соколика на подмогу

Ёкнуло у Настасьи сердечко,

ей привиделось нечто страшное:

муж в огне, а кольцо украдено

злющей бабкой лесною.

Настасья кличет молодого

зачарованного соколка,

и просит у птицы она:

– Ты лети, мой сокол ясный,

в беде лютой муж прекрасный.

Ты лети, спеши, спеши,

потуши огонь в печи

да колечко верни обручальное.

Покружился сокол, в дорогу дальнюю

пустился стрелы быстрее!

И пока он летит, немеют

рученьки у Михайло свет Потыка,

горит рубаха – печь в жар пошла!

Поднатужился былинный богатырь,

заревел, как хан Батый,

да согнул свои ноженьки длинные

и разогнул в печурке аршинные.

Затрещала печь, ходуном пошла.

Тут нелёгкая птичку принесла.

Глянул сокол, тако дело,

в рот водицы набрал смело

ни много ни мало, а бочечку стопудовую —

бабки Ёжкину воду столовую.

Подлетел к баньке да вылил в трубу

всю до капли воду ту.

Потухла печка, погас огонь,

вывалились богатырешки вон:

выкатились и лежат,

подниматься по-прежнему не хотят.

А баба старая Яга

от расстройства стала зла:

нет у ней силы – истратила,

на воинов всю потратила.

Плюнула и сквозь землю-сыру провалилась,

в самый тьмущий ад опустилась:

пошла силу у чёрта выпрашивать.

А сокол ясный не спрашивал

у Настеньки разрешения,

он тоже сквозь землю и время

метнулся стрелою в ад:

– Наши в огне не горят! —

и следом за бабушкой в самое смердово зло,

в бесстрашный бой «кто кого»?

Глава 7. Михайло Потык и кот Котофей

Тем временем в баньке у Ёжки

не красные девы-матрёшки

парятся, песни поют,

а воеводушки воду пьют:

сильные, могучие богатыри

не в ратном бою полегли,

а от яда спят вечным сном.

И мы б не узнали о том,

да Потык богатырь-гора

не испил он яду до дна,

а поэтому пошевелился,

поднялся, пошёл, расходился,

раскидал злую печь на кусочки,

поплакал над братьями, ночью

собрался их хоронить.

– Не спеши им могилы рыть! —

пташка синичка сказала

и в ухо Михайлушке зашептала. —

Там у бабы Яги в светлице,

стоит чан, в нём живая водица;

только воду ту сторожит

чёрный кот, он на чане спит.

И пошёл Потык в светлую горницу,

нашёл чан, на нём кот