Обручение с вольностью - Леонид Юзефович
— Ну-ну, — многозначительно произнес Гаврила Корнеевич.
Возок тронулся. Обдав управляющего снежной пылью, проехали чиновничьи кибитки и кошевы со злоумышленниками. Замыкая кавалькаду, проскакали верховые.
Возле здания училища Петр оборотился. Анну уже не видать было, и лишь деревянный рыцарь на крышке райка, похожий на благородного барона Куно фон Кин- бурга, смотрел ему вслед своими ярко раскрашенными выпуклыми глазами.
XLII
Анна в это время медленно брела домой.
Она думала о том, что сегодня же постелит на столе скатерть, сложенную вдвое. А когда появится ее двойняшка, ей смело можно будет отправляться за Петром на юг, по санному следу. На юг, или на север, или на запад— на- край света и еще дальше.
XLIII
Двадцать первого января 1837 года министр внутренних дел, статс-секретарь Дмитрий Николаевич Блудов писал пермскому губернатору:
«По доношению Вашего Превосходительства от 7-го сего января об открытом на заводе гг. Лазаревых тайном обществе, имевшем целью ниспровержение помещичьей власти, я входил в совещание с шефом жандармов, Г. генералом-адъютантом графом Бенкендорфом, и по Высочайшему Соизволению, последовавшему на общее наше о сем представление, поспешаю сообщить Вам, что, хотя предположения составителей общества есть, вероятно, лишь плод безрассудной мечтательности молодых людей, увлеченных чтением вредных книг и превратным понятием о своем состоянии, но тем не менее должно обратить на себя бдительное внимание Начальства...
Когда с совершенною достоверностию можно будет заключить, что все прикосновенные к делу лица известны и спрошены, тогда как следственное дело, так и виновных в составлении общества, а также знавших цель учреждения оного, но не донесших об этом Начальству,
доставить сюда, в С.-Петербург, в III Отделение Собственной Его Величества Канцелярии, под строгим караулом, отправив их в разное время и по два, не более человека в одной повозке. Чиновников или жандармов, с коими они будут отправлены, стараться избрать, если можно, таких, кои бы не знали существа их преступления...
Полагаю, что все будет исполнено Вами нелицеприятно и без всякой, по крайней мере излишней, огласки, учредив в том месте впредь до усмотрения ближайший секретный надзор вообще за образом мыслей всех принадлежащих заводам Лазаревых и другим соседним помещикам...»
Вместе с посланием министра внутренних дел в Пермь прибыл жандармский подполковник Певцов.
Подполковнику на месте поручено было выяснить те подробности дела, в отношении которых Бенкендорф не полагался на вялого и непредприимчивого пермского губернатора. Сам государь удостоил вниманием дело о заговоре на уральских заводах. И теперь необходимо было со всем тщанием установить, сколь далеко простерлись нити этого заговора, не имелись ли у чермозских участников его сообщники на других заводах, не ссыльные ли польские мятежники, наконец, вдохновляли это предприятие.
XLIV
Из Перми заговорщиков решено было отправить ночью, чтобы не привлекать ничьего внимания.
Петр знал, что его повезут в столицу, но понятия не имел, последуют ли за ним прочие члены общества или нет. Впрочем, он не оставлял надежды перекинуться парой слов с Семеном и Федором. Однако, когда его вывели на двор и усадили в кибитку, безосновательность этой надежды стала очевидна.
Два жандарма сели справа и слева от него. Низко надвинутые башлыки придавали значительность их усатым физиономиям. Кучер подвязал колокольчик, дабы не смущать мирный сон губернских обывателей, и сани тронулись.
Через два часа утомительной безмолвной скачки по мерному покачиванию левого башлыка Петр догадался, что один из его хранителей задремал. Второй громко
возился, устраиваясь поудобнее, кашлял и ругался. Других кибиток не видно и не слышно было.
Полная синяя луна висела над трактом. Чуть подтаявший за день снег на обочинах казался черным. На поворотах плотная стена леса, изламываясь, готова была обрушиться на кибитку. Кони шли ровно, но спать не хотелось. Петр смотрел на лес, на открывавшиеся иногда поля, косо бегущие к туманному горизонту, и в памяти с ночной фантастической отчетливостью всплывали события последних двух месяцев.
...Допросы производились почти ежедневно. Особенно изматывающими стали они после прибытия из Петербурга жандармского подполковника Певцова. Одни и те же вопросы он задавал по-разному, повторял их через некоторое время, делая вид, что забыл ответы, и Петр, возвращаясь после допроса в свою келью губернского острога, чувствовал себя обессиленным и разбитым, как после долгой дороги. В дни, когда допросов не было, ему приносили бумагу — писать собственноручные показания. Давали читать написанное другими членами общества.
Почему-то вспомнилась латинская буква «зет», которой перечеркивалось пустое пространство листа выше его подписи. И Петр с удовлетворением подумал, что на листах с его показаниями этот зигзаг был несравненно крупнее, чем на листах показаний прочих ревнителей вольности. Вот только показаний Семена ему никогда не приносили, из чего можно было заключить, что тот старается говорить как можно меньше.
На очную ставку с Лешкой Ширкалиным Петра отвели в начале февраля. Он знал, что без нее не обойтись, и готовился к ней, думал, какие из своих показаний можно оборотить против Лешки. Предательство не должно было остаться без последствий, и Петра смущало лишь то обстоятельство, что возмездие осуществлено будет не руками членов общества, а руками их врагов.
Но выбирать, увы, не приходилось.
Вначале все на этой очной ставке шло так, как и предполагал Петр. Лешка с торопливой готовностью отвечал на вопросы Певцова и даже старался своими ответами предупредить будущие его вопросы. Отвечая, он смотрел только на Певцова, хотя тот и велел обращаться с речами к одному лишь Петру. «Ты забудь, — говорил Певцов, — что я здесь. Смотри на сообщника своего и ему говори. Представь, что и нет меня с вами!» Но Лешке, как, впрочем, и Петру, трудно было это представить.
Внезапно Певцов спросил о том, намеревался ли: секретарь общества Федор Наугольных, получив от Петра бумагу, передать ее начальству. И тут Лешка сделал то, чего Петр никак от него не ожидал. «Да, — сказал он. — Мы с ним об этом в Полазне условились».
Петр понимал, что со стороны Клопова и Ивана Козьмича можно было не опасаться противных показаний. В их же интересах представить дело так, будто почти все члены общества раскаялись в своих намерениях и способствовали пресечению заговора. Да и сам Петр выполнил данное Федору обещание, ни словом не обмолвившись о происшествии под училищными окнами. Но для него непонятно было все же, почему это Лешка так стремится выгородить Федора.
«А правда ли, — обратился Певцов к Петру, — что он, — кивок в сторону Лешки,—советовал тебе уничтожить бумагу вашу, дабы обезопасить общество от разоблачения?»
Петр намеренно упомянул об этом случае в своих
