Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам - Дуглас Мюррей
Истины были изложены, и люди просто должны были найти способ жить с ними. О Мартине Хайдеггере часто говорят, что он достиг апогея, когда, выступая с ректорской речью во Фрайбургском университете в 1933 году, сказал своей аудитории, что важнейшие решения, касающиеся будущего их страны, теперь приняты за них. По его мнению, решения ушли в прошлое, поскольку все важные вопросы уже "решены". Все, что теперь можно сделать, - это подчиниться этим решениям.
Одна из проблем абсолютов и стремления к ним заключается в том, что происходит, когда они рушатся. В отличие от либерализма, который позволяет всем и каждому правдоподобно обвинять что угодно, абсолют, когда он рушится, оставляет на обломках все: не только людей и страны, но и все доминирующие идеи и теории. Из-под обломков этих постоянно рушащихся теорий не просто возможно, а неизбежно возникает определенная эннуия. В XIX и начале XX века, от Бисмарка до Великой войны, Германия неоднократно переживала подобные крушения. Не последнюю роль в катастрофах каждого крушения сыграло то, что каждое из них делало более вероятным следующее. Британский писатель Стивен Спендер провел часть 1930-х годов, живя в Берлине, и размышлял об этом времени в своем дневнике в 1939 году. Перед тем как началась окончательная катастрофа, он размышлял о немцах, с которыми познакомился, живя там. Как он писал: "Беда всех милых людей, которых я знал в Германии, в том, что они были либо усталыми, либо слабыми". 8 Почему милые люди были такими усталыми? Экзистенциальная усталость - это проблема не только потому, что она порождает вялый образ жизни. Это проблема, потому что она может позволить почти все, что угодно, последовать за ней.
Кому-то может показаться неправдоподобным, что философия, которая никогда не станет увлечением более чем немногих, может иметь столь широкое влияние. Но провал идей и систем, которые эти идеи создают, действительно оказывает влияние. Религиозные и светские идеи начинаются с немногих, но имеют свойство просачиваться через всю нацию. Привычное отношение к жизненным вопросам заключается в том, что, хотя сам человек может и не знать ответа, где-то есть кто-то, кто знает. Эффект, когда людям, знающим ответы, будь то художники, философы или священнослужители, постоянно доказывают, что они не правы, далеко не воодушевляет. И хотя некоторые системы могут разрушаться со временем, как, например, монотеизм в большинстве стран современной Западной Европы, они также могут быть сравнительно быстро развенчаны, как это произошло с евгеникой и расовыми теориями. Философские и политические идеи могут быть придуманы немногими, но когда их фундамент рушится, чем популярнее они были, тем больше опустошения они оставляют после себя. Так было с самыми популярными из всех философий - философиями, которые можно было превратить в тоталистические политические видения.
Большая часть политических бед Европы двадцатого века произошла от современных светских попыток прийти к политическому абсолюту. Действительно, одной из вещей, которые делали марксизм столь близким к религии, была не только его опора на священные тексты и линейную последовательность пророков, но и привычка к расколу и внутрирелигиозным войнам. Борьба за право быть носителем истинного пламени и самым верным толкователем веры была как одной из его привлекательных сторон, так и одной из его возможных слабостей. Но мечта Маркса, а от Маркса - мечты о коммунизме и социализме были самыми искренними попытками своего времени придумать и воплотить в жизнь теорию всего. Бесконечные сочинения, памфлеты и евангелизация в каждой стране Европы были еще одной попыткой увидеть осмысленную мечту, способную решить все и учесть проблемы каждого. Это была, как незабываемо описал Т. С. Элиот, попытка "мечтать о системах, настолько совершенных, что никому не нужно будет быть хорошим". 9
Как всегда, процесс распада веры происходил поэтапно. Ересь Леона Троцкого, голод на Украине и постепенное осознание многими коммунистами в 1930-е годы того, что образцовые общества не только не были образцами, но и едва ли являлись таковыми. Усилия по очистке диссидентов и других сил, якобы сдерживающих силы истины, на какое-то время увенчались успехом, не только придав сил некоторым верующим, но и сделав вид, что люди еще могут вернуться к чистому сердцу. Ко времени показательных судебных процессов, организованных Генрихом Ягодой и другими в конце 1930-х годов, притворство, что осталось что-то, кроме воли к власти, испарилось и убедило здравомыслящих коммунистов уйти.
Те, кто этого не сделал, отпали после войны с вторжением в Венгрию в 1956 году и подавлением Пражской весны в 1968 году. Эти события доказали всем оставшимся коммунистам, имевшим глаза и уши, что все самое худшее, что они слышали, и даже больше, было правдой. Все, что приходило из России и стран Восточного блока, - истории, которые были настолько непрерывными и похожими, что от них мог отмахнуться только самый воинственный верующий, - свидетельствовало о том, что если коммунизм был кошмаром для всего мира, то он стал катастрофой для людей, которыми он претендовал управлять. К 1970 году в своей эпохальной работе "Ни Маркс, ни Иисус" ("Без Маркса и Иисуса") Жан-Франсуа Ревель мог с уверенностью сказать, что "сегодня никто, даже в коммунистических партиях западного мира, всерьез не утверждает, что Советский Союз является революционной моделью для других стран". 10 Если истинно верующие отпадали постепенно, то они исчезли почти в полном составе, когда в 1989 году пала Берлинская стена и мир подтвердил то, о чем их собственные сирены пытались предупредить их в течение многих лет. В подтверждение того, что натворили их собственные единоверцы в попытке создать идеальную систему, едва ли можно было поверить. Но миллионов и миллионов трупов, загубленных жизней - живых и мертвых, - которые коммунизм оставил после себя в качестве свидетельства своего главного достижения, было достаточно, чтобы заставить любого здравомыслящего верующего задуматься. Оставались и истинно верующие, такие как британский историк Эрик Хобсбаум, но мир в целом реагировал на них с недоверием, которого заслуживает человек, стоящий на вершине груды трупов и обещающий, что еще несколько смертей - и он сможет все исправить.
На протяжении всех этапов своего краха коммунизм не только демонстрировал собственные ужасы, но и глупость нескольких поколений людей, считавшихся одними из самых умных и информированных на континенте. Начиная с эпохи Маркса и вплоть до 1989 года многие умнейшие люди эпохи запятнали себя одобрением коммунистической системы. От Джорджа Бернарда Шоу до Жан-Поля Сартра почти все светские пророки оказались апологетами худших систем своего времени.
Если и было какое-то полуприличное объяснение тому, почему многие
