Время вороньих песен - Мара Вересень
– Два часа, – сказала я себе и дому, сунула руку под подушку, ткнувшись пальцами в деревянное изголовье, и в щели между ним и матрасом нашла платок. Тот. Сжала в горсти: – Два часа.
6.4
Это Это было мало похоже на сон. Мутное забытье. Мои всегдашние видения караулили у порога, но так и не вошли. Потому что я не совсем спала или из-за платка, нашедшегося так внезапно? У каждого наверняка случалось, что ищешь что-то, перероешь и пересмотришь все и везде по нескольку раз, а потом вдруг находишь ровно там, где оставил. Не лучше ли иногда остановиться и просто подождать? Наверное, я не слишком терпелива. Или просто не люблю ждать. Но сейчас ждали меня. Дрожа от горячечного озноба на узкой кровати и до хруста сжимая зубы, чтобы не стонать, даже во сне.
Почему устроила его наверху? Я(ему) хотела(ось) спрятать(ся) и казалось, что мансарда в доме – самое безопасное место. Теперь я смотрела на растекающуюся по ступенькам лужу и жалела, что пыталась утащить все нужное сразу: чистые простыни, две целые и одну разрезанную на полосы на всякий случай, а еще отвар, и воду. Дом поднял лестницу сам, это я, припав на больное колено, не удержала кувшин и пролила большую половину.
– Решили полы вымыть? – хрипло раздалось с кровати, когда я, крадучись, приблизилась и руку протянула, чтобы… Думала, что разбудить, а теперь хотелось выдернуть из-под взмокшей головы подушку и сверху прижать.
– Надеюсь, вы пролили не то, за чем к ведьме ходили.
– Рано, – отозвалась я, с некоторым трудом придушив желание его придушить, – Аманда сказала сутки. Это много?
– Это… как надо. Сказала бы меньше, за заказом можно было бы не ходить. Сколько она попросила?
Я пожала плечами, потом вспомнила, что у него глаза закрыты.
– Сказала в лавке кое-что возьмет.
– Что именно? – кажется, ему было все равно, о чем говорить, лишь бы говорить.
– Не знаю. Она не сказала. Сказала, что придет сама и возьмет.
Пешта даже голову от подушки оторвал и глаза приоткрыл, чтобы посмотреть на кладезь таких вопиющих глупостей, каким я ему, видимо, представлялась. В щель под ресницами плеснуло рыжим и ярким, будто на свечи дунули, и капли огня вытянулись, размазавшись в воздухе. В густых сумерках – в круглое окошко, затянутое паутиной, только фонарь с улицы подсвечивал – это выглядело особенно эффектно, и я, совсем уже было решившаяся присесть на край кровати, осталась стоять.
– Руки не устали буфет изображать?
Вот уж действительно, точнее не скажешь. Но притащенное добро кроме как на пол и на постель сгрузить было некуда. Или еще на сундук со старым бумажным хламом в углу. Но до него от постели далеко. Меня спас табурет. Самый устойчивый, о трех ногах, чья спина мне была опорой, когда я тут, в мансарде, вооружившись щеткой, за чистоту воевала, а потом так и забыла. И табурет и щетку. Щетка как элемент борьбы с ведьмаком была более предпочтительна, чем подушка под головой оного: можно пнуть издалека. Но это на перспективу.
Распределила добро поровну: кувшин с остатками воды на пол, простыни на постель, а термос…
– Что в термосе? – Пешта приподнялся, опираясь на руки, навалился лопатками на скрипнувшее изголовье, дернул кадыком и облизал губы.
– Отвар.
– Вы подразнится решили или дадите уже попить?
Первую чашку он расплескал – пальцы судорогой свело. Вторую донес-таки до рта и жадно выхлебал, стуча зубами о край. Пока он развлекался с третьей, я все же присела на постель и стащила с него пропитанную кровью ткань. Сил сопротивляться у него не было, а те, что были, уходили на то, чтобы чашку держать.
Следующим действием была попытка отмыть от крови его грудь и живот.
– Бесполезно, – просипел он, сползая обратно на подушку.
– Нравится лежать в грязи? Нет? Тогда замолчите.
– Просто это бессмысс.. напрасные действия, но если вам нравится… меня гладить… развлекайтесь.
Я с вожделением покосилась в темный угол, где пряталась щетка, сжала зубы и продолжила, хоть Пешта и был прав. Стоило оттереть влажной тканью присохшее, как стало заметно, что эта темная дрянь сочится вместе с кровью сквозь поры. Я старалась не слишком давить, но он все равно вздрагивал от прикосновений коже и от этого продолжал язвить еще больше. Область, истекающая кровью, охватывала тяжело вздымающуюся грудь, наискось разделила каменный от сведенных мышц живот и сползала по левому боку на спину. Оттуда, из-за спины, тянулись белые полосы шрамов.
Постель не мешало бы перестелить. Но тогда Пеште придется встать, а я сомневалась в состоянии ли он вообще на подобные подвиги.
– И что вы замерли?
Тьма… Лучше бы у него язык отнялся…
– Вам же не нравится.
– Я сказал бессмысленно, а не что не нравится. – Щетки взалкалось с новой силой. – Почему сюда притащили? Побрезговали меня в свою кровать уложить? Можно было оставить на полу…
– Действительно, – прошипела я, бросая грязный лоскут на пол.
– И не возиться.
– И не возиться.
– И попинать ногами бесчувственное тело.
– И попинать… Вы в своем уме?
– Вы так восхитительно злитесь, – выдала эта скотина и сначала беззвучно, а потом в голос засмеялась. В груди захрипело, булькнуло, изо рта потекла темная струйка. – Сразу перестаете сутулится, вздергиваете подбородок и глазами сверкаете… Ага… – Он замолчал, подумал и сделал вывод. – А чай вы у той же ведьмы брали? Хороша. Завари вы его так, как это сделал я, у вас было бы куда больше шансов.
Хотелось швырнуть кусок ткани, что был у меня в руках ему в лицо, но я просто потянулась, оттерла поросший жесткой щетиной подбородок, а другим куском накрыла сочащуюся кровью грудь.
– Малена, – запястье обхватила раскаленная рука, мешая мне выпрямиться, я практически лежала на нем. В темных сферах зрачков бесновалось пламя, подсвечивая ресницы золотом, – не дайте мне уснуть. Любым способом. Можете даже попинать.
Теперь это не было шуткой или способом позлить. Стало не по себе. Стало… холодно, и вновь потянуло подвалом, набитым горящими свечами.
– И… мне за это ничего не будет?
Его губы дрогнули, разъезжаясь.
– А что бы вы хотели?
– Вы… вы невозможный тип! – возмутилась я,
