Наука, стратегия и война (Стратегия и история) - Frans P.B. Osinga
Кажется, что в "Концептуальной спирали" 1992 года Бойд проходит полный круг, когда мы сравниваем это утверждение со следующим высказыванием Пиаже: "Диалектика снова и снова заменяет "спирали" линейными или "древовидными" моделями, с которых мы начинаем, и эти знаменитые спирали или не порочные круги очень похожи на генетические круги или взаимодействия, характерные для роста".67
Очевидно, что наука повлияла на содержание его слайдов и темы его размышлений. Работы Бойда уходят корнями в фундаментальные философские дебаты, из которых Бойд почерпнул особые идеи о природе знания и процессе познания. Обе темы вращаются вокруг всепроникающего присутствия неопределенности. Эта тема стала отправной точкой и основой его работы. Когнитивный процесс, который с помощью различных стратегий постоянно стремится минимизировать последствия неопределенности как для отдельных людей, так и для организаций, станет второй точкой притяжения его работы. Третий, тесно связанный с ним процесс, на котором Бойд постоянно фокусировался, касался динамики открытых нелинейных систем, а точнее, бесчисленных процессов адаптации на различных уровнях системы и ее подсистем.
В этом отношении Бойда можно считать первым "постмодернистским стратегом", поскольку он сделал для стратегического мышления то, что другие делали в других областях общественных наук, когда сталкивались с этими разработками в физике и естественных науках.
Постмодернистский поворот
Бойд развивал свои идеи в то время, когда постмодернизм занял видное место в культурной и научной жизни, когда такие ключевые фигуры, как Лиотар, Деррида, Хабермас, Фуко, Бодрийяр, Бауман и Гидденс, опубликовали широко обсуждаемые исследования о "состоянии постмодерна",68 в ответ на научные прорывы предыдущих десятилетий и социальную и культурную революцию 1960-х годов. Основными источниками влияния были эволюционная биология и экология, квантовая механика и теория относительности, кибернетика и теория информации, а также теория хаоса и сложности.69 Эти ключевые фигуры постмодернизма утверждали, что современное механистическое, редукционистское и детерминистское мировоззрение ньютоновской физики в XX веке уступает место новому способу научного мышления, основанному на таких понятиях, как энтропия, эволюция, организм, неопределенность, вероятность, относительность, дополнительность, интерпретация, многоспектральность, хаос, сложность и самоорганизация. Она стала ведущей школой мысли в Европе,70 проникая практически во все аспекты современной жизни на Западе.
Постмодернизм приобрел несколько значений71 и оставил нетронутыми немногие дисциплины.72 Это категория "периодизации", в которой премодерн ведет через модерн к поздней или постмодернистской эпохе и "информационному обществу".73 В социально-этическом измерении можно также обнаружить нигилистическую или крайне релятивистскую позицию, утверждающую, что в отношении истины и ценностей все идет своим чередом, что прогресса нет, и что современное западное общество, конечно, не является выразителем прогресса. Она указывает на неудачу "проекта Просвещения" и характеризуется абсолютным релятивизмом по отношению к утверждениям или парадигмам понимания реальности.74 Более умеренная точка зрения - критические постмодернисты75 - считают позитивистский метод с его претензиями на объективность или ограниченную субъективность несостоятельным, возражая против того, что явления могут конституировать себя как объекты знания независимо от дискурсивных практик. То, что считается социально значимым объектом или событием, всегда является результатом интерпретативного конструирования окружающего мира, основанного на общей системе кодов и символов, языков, жизненных миров и социальных практик. Реальность и знание о ней субъективны и контекстуальны.76 Но не все точки зрения равны, некоторые из них более привилегированны, поскольку предлагают лучшее, более правдоподобное, более объясняющее повествование.
Краткий обзор этого развития проиллюстрирует степень обоснованности синтеза и применения Бойдом научных разработок, а также улучшит наше понимание идей Бойда; ведь его озабоченность эпистемологией и центральное место в работах Бойда занимает фактор неопределенности, его настойчивое стремление использовать множество идей и перспектив для понимания и формирования действий, а также его деконструктивный метод разбора перспектив и поиска новых возможных связей и значений, разделяют такие постмодернистские понятия, как деконструктивизм и теория структурирования. Описание трех доминирующих направлений постмодернистской мысли раскрасит эту часть полотна "Zeitgeist" Бойда.
Лиотар и Бойд
Как и в работе Бойда, производство знаний находится в центре того, что многие считают основным текстом постмодернизма: Книга Лиотара "Постмодернистское состояние, доклад о знании", опубликованная на французском в 1979 году и на английском в 1984 году. Отчасти под влиянием Гейзенберга и Гёделя,77 Цель Лиотара - изучить состояние или статус знания об обществе в эпоху постмодерна.78 Как и во вступительном эссе Бойда, Лиотара волнуют основные концептуальные рамки, которые мы принимаем, чтобы понять современную жизнь. Он утверждает, что просветительская модель науки не применима к современной социальной жизни, поскольку главная особенность просветительского подхода к знанию заключается в его стремлении быть научно легитимным, что в этом смысле подразумевает объективное и беспристрастное знание о мире. Он вводит термин "нарратив", чтобы объяснить, что знание на самом деле является результатом множества дискурсов, нарративов, которые определяются локально (см. Geertz), а не легитимируются извне. Разные институты и разные контексты порождают разные нарративы, которые не сводимы друг к другу. Он выступает за нарративное понимание знания, представляя его как множественность небольших историй, которые хорошо функционируют в конкретных контекстах, где они применяются. Лиотар утверждает, что просветительская картина чистого знания сама по себе является именно таким нарративом и даже мифом, потому что она черпает свою легитимность из сюжетных линий более высокого уровня, которые он называет "мета-нарративами". Такие метанарративы содержат скрытые ценностные установки и особое мировоззрение. И если объективное величие науки на самом деле всегда оказывается опирающимся на тот или иной мета-нарратив - ни один из которых не может быть объективно доказан или опровергнут, но каждый выступает в качестве философской рационализации человеческих идеологий, - то само утверждение объективности и ценностной нейтральности оказывается надуманным, обманчивым и самоотрицающим. Следовательно, ни один мета-нарратив не является по своей сути привилегированным по отношению к другому, более того, мы должны очень скептически относиться к конечным истинностным утверждениям всех мета-нарративов.79
Это не означает, что каждый человек может претендовать на истину или что знание - это иллюзия. Знание и смысл конституируются благодаря сетевой природе индивидов: человек всегда находится в "узловой точке" определенных коммуникационных цепей. Самость понимается в терминах "ткани отношений", узла в сети. Существует "локальный детерминизм". Существуют "интерпретативные сообщества". Институты, такие как университеты, тюрьмы, но, очевидно, и вооруженные силы, формируют такие интерпретативные сообщества. Такие сообщества состоят как из производителей, так и из потребителей определенных видов знаний, текстов. Отдельные лица и группы должны взаимно контролировать в этих областях то, что они считают достоверным знанием.80
Через отношения различные локальные нарративы взаимодействуют и производят знания. А в рамках конкретных аудиторий, каждая из которых имеет свой собственный критерий аккредитации, реальность знания представляет собой огромное количество "ходов" в
