Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Никита Смагин
Сам он рассказывает, что его знакомые — здесь стоит оговориться, что речь о горожанах из среднего класса с высшим образованием — американскому паспорту завидуют. На бытовом уровне молодые иранцы к США относятся более чем положительно, и мало кто отказался бы сменить Тегеран на «Тегеранджелес», представься такая возможность. Даже европейские страны, тоже куда более свободные и богатые, чем Исламская республика, вызывают меньше ажиотажа. Дело здесь и в привлекательности американской массовой культуры, с которой иранцы хорошо знакомы, и в большой иранской диаспоре в Америке. Не обходится и без протестного чувства: те, кто ненавидит Исламскую республику и ее порядки, а таких немало, с сочувствием и интересом относятся к стране, которой желают смерти на каждом митинге. «Понятно, что они ни черта не знают о жизни там», — говорит Бабак о тех соотечественниках, кому США кажутся раем.
Узнать, каково на самом деле в Штатах, доводится не всем, даже если речь о строго туристическом опыте: доехать до этой страны рядовому иранцу непросто. Прямых рейсов нет, билеты с пересадками и дорогие, но главная проблема — визы. Счастливым обладателям двойного гражданства, как у Бабака, они не нужны, а всем остальным, чтобы получить заветный штамп в паспорте, приходится ехать в Турцию (дипотношений у Ирана с США по-прежнему нет). К тому же высока вероятность отказа. Исправно дают визы студентам — нужно «всего лишь» на общих основаниях поступить в американский вуз — и тем, кто едет навестить родственников. Всем остальным в девяти случаях из десяти отказывают. Поэтому для тех иранцев, кто не связан со Штатами через семью или образование, они, как правило, остаются недостижимой, а от того еще более привлекательной страной мечты.
Несмотря на всю напряженность между Ираном и США, Бабак за все время, что перемещался между странами, не сталкивался с серьезными проблемами. Иногда обладателей двойного гражданства могут «вызвать на беседу» в местные спецслужбы, но, как правило, после того как силовики понимают, что человек просто приехал по своим делам и не планирует свергать Исламскую республику, его отпускают с миром. Правда, никогда не знаешь, в какой момент политика может измениться, и не посадят ли тебя в тюрьму как заложника для обменного фонда. Отношения Вашингтона и Тегерана сейчас на таком низком уровне, что исключать такой сценарий нельзя. Хотя не так давно была жива надежда на потепление. Смена курса
Надо сказать, политическая элита Ирана достаточно быстро осознала, что непримиримое противостояние с США не очень-то хорошо сказывается на перспективах страны. Когда началась ирано-иракская война, Вашингтон поддержал Ирак. Тегерану пришлось сражаться без крупных союзников: с «Сатаной поменьше», СССР, он тоже рассорился из-за вторжения советских войск в Афганистан. К концу 1980-х страна осталась разорена войной, чтобы выйти из кризиса, необходимы были реформы: их начали реализовывать после смерти аятоллы Хомейни в 1989 году. Перемены предполагали хотя бы частичную нормализацию американо-иранских отношений, прежде всего по экономическим соображениям.
Первый шаг навстречу Вашингтону сделал президент Ирана в послевоенные годы Али Акбар Хашеми Рафсанджани (1989–1997). Жестом доброй воли стало освобождение американских заложников, захваченных в Ливане проиранской «Хезболлой»: Рафсанджани вступил в переговоры с американской стороной и помог администрации Джорджа Буша–старшего разрешить проблему. В ответ американцы обещали Тегерану «встречные шаги», а советник американского президента Брент Скоукрофт публично заявлял о возможности снятия экономических санкций с Ирана. В итоге заложников отпустили в 1991 году, но никаких ответных шагов американцы не предприняли. Более того, следующий президент США Билл Клинтон в 1995 году ужесточил санкции против Тегерана и ввел запрет на взаимодействие американского бизнеса с Исламской республикой.
Новую попытку наладить диалог с Вашингтоном предпринял следующий иранский президент Мохаммад Хатами (1997–2005), апологет политики «диалога цивилизаций». В интервью CNN Хатами рассуждал о сходстве представлений о демократии в Иране и США, выступил с осуждением атаки террористов «Аль-Каиды» на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 года. А после того, как США начали вторжение в Афганистан, чтобы разгромить сотрудничавшее с «Аль-Каидой» движение «Талибан», иранские вооруженные силы помогли американцам — Тегеран регулярно делился с Вашингтоном развединформацией для координирования ударов по талибам. Никаких ответных любезностей американцы не оказали: напротив, 29 января 2002 года президент США Джордж Буш–младший произнес знаменитую речь «Ось зла», в рамках которой причислил Иран, вместе с Ираком и Северной Кореей, к государствам, угрожающим миру путем поддержки террористов или создания оружия массового поражения. Единственный путь взаимодействия с этими государствами, подчеркнул Буш, — непримиримая борьба.
На тот момент образ Ирана как врага, закрепленный в общественном сознании, не давал американским политикам даже задуматься о возможной смене курса. Как можно нормализовать отношения со страной, где захватили американское посольство, а на митингах регулярно сжигают звездно-полосатые флаги и скандируют «смерть Америке»? Помощь от противника принять можно, но публично пересматривать отношения неприемлемо — избиратели не поймут. В Исламской республике такой подход закономерно вызвал настороженность, более того, после вторжения в Ирак возникли опасения, что Иран окажется следующей страной, куда США попытаются принести демократию с оружием в руках. Такие настроения помогли ультраконсерватору Махмуду Ахмадинежаду победить на выборах 2005 года. Ахмадинежад не только обострил антиамериканскую риторику, но и активизировал ядерную программу.
Бараку Обаме, вступившему в должность президента США в 2009 году, в наследство досталось сложное нагромождение взаимных ирано-американских претензий. При этом еще на этапе праймериз внутри Демократической партии Обама заявлял, что готов к переговорам с Ираном, из-за чего его соперница Хиллари Клинтон, сторонница более «ястребиных» взглядов, попыталась поднять его на смех. Но у Обамы был амбициозный план — сломать устоявшуюся модель, когда в отношениях Ирана и США одна эскалация следует за другой. Для этого он предложил Тегерану сделку в духе классической стратегии «кнута и пряника». С одной стороны, 44-й президент США ввел в отношении Ирана беспрецедентно жесткие санкции (самыми болезненными стали ограничения на экспорт нефти и рестрикции в банковской сфере), с другой — публично обещал снять их все и даже пойти по пути нормализации отношений, если Тегеран согласится на переговоры.
Со временем план сработал, хоть и не без трудностей. В 2013 году на президентских выборах в Иране победил реформист Хасан Рухани, пообещавший договориться с «большим Сатаной». По итогам долгих и сложных переговоров в 2015 году стороны подписали Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД), широко известный как «ядерная сделка», которая вступила в силу в 2016 году. С Тегерана сняли ключевые санкции, в ответ Исламская республика заверила, что ее ядерная программа носит невоенный
