Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями - Никита Смагин
Впрочем, тревога оказалась ложной. Похоже, кто-то в моем здании припозднился с доставкой, а мою квартиру набрали по ошибке. Но проблема с аккредитацией оставалась. Из-за чего вообще начался этот сыр-бор?
В сентябре того года мне написал армянин из России, который принял ислам и на тот момент учился в одном из теологических учебных заведений в Куме, и предложил для разнообразия съездить в этот город. К тому моменту пандемия чуть пошла на спад, а я не выезжал из Тегерана с февраля. Так что в Кум я в итоге съездил, а мой новый знакомый показал мне местные достопримечательности. Пределов города мы не покидали — за этим я следил.
Что касается ядерного объекта в Фордо, он находится под землей в одноименном небольшом населенном пункте неподалеку от Кума. От города до Фордо примерно сорок километров, если смотреть по карте, а по местным дорогам — все шестьдесят. К тому же ядерные объекты в Иране не просто охраняют, к ним не подпускают за много километров. Если бы я хотя бы выехал из Кума в сторону Фордо, камеры или сотрудники соответствующих органов (в форме и штатском) меня бы очень быстро поймали. Добирался до Кума я на поезде, то есть шансов ошибиться и случайно забрести не туда у меня не было. Не говоря уже о том, что за попытку несанкционированного посещения ядерного объекта в Иране лишением пресс-карты не отделаться — все было бы намного жестче. То есть обвинения выглядели максимально странно.
Наутро я сообщил о произошедшем в посольство России. «Ты сотрудник государственного СМИ. Если они по надуманному предлогу лишают тебя пресс-карты, то мы должны лишить представителя их СМИ в Москве!», — ответили там. Затем посоветовали попробовать решить все самому. Если не поможет — пообещали написать ноту в МИД Ирана.
Следующие два дня я пытался выяснить, что к чему, в департаменте печати при Министерстве культуры, впрочем, без особого успеха. На все мои попытки доказать и обосновать, что в Фордо меня не было и быть не могло, чиновники лишь хлопали глазами и говорили: «А мы-то что? Нам сказали…» Понятно, что сами сотрудники минкульта ко мне претензий не имели. «Сказали» им явно службы безопасности, до которых не достучаться. Поэтому выяснять отношения с Департаментом печати было довольно бессмысленно. Меня попросили на бланке ТАСС написать официальное письмо на имя главы департамента, «что меня там не было», — на этом диалог и закончился.
Теперь, анализируя ситуацию ретроспективно, я вспоминаю еще один эпизод путешествия в Кум. Чтобы поехать куда-то по Ирану, журналисту нужно сначала уведомить своего куратора в департаменте — не позже, чем за 48 часов до поездки. Я о своих планах сообщил где-то за неделю, однако по факту приехал на день раньше, чем обозначил куратору. После многих месяцев в Исламской республике я знал, что приехать на день раньше заявленного серьезным нарушением не считается.
В день, когда я уже уезжал из Кума, мне позвонили с неизвестного номера. «Я от такого-то (имя куратора). Мне сказали, вы в Куме, нам надо встретиться», — сказал мне незнакомый голос. Особого желания лишний раз беседовать с иранскими спецслужбами у меня не было, кроме того, чтобы встретиться с ним, мне надо было бы сдать обратный билет. «Я уже уехал», — ответил я и встречаться не стал.
Конечно, можно предположить, что все это было заранее продуманной провокацией с целью подставить российского журналиста. Тем более что мой знакомый мусульманин-армянин, как я потом выяснил, регулярно контактировал с Корпусом стражей исламской революции. Но мне кажется, это была бы слишком сложная игра, чтобы ущучить какого-то корреспондента. Скорее те самые спецслужбисты, с которыми я не встретился, обиделись и решили мелко нагадить.
30 декабря утром посольство отправило ноту в МИД Ирана. Тем же утром мне вдруг позвонили из департамента печати и пригласили прийти за пресс-картой. Не исключено, что нота даже не сыграла роли: звонок был слишком ранним, на ноты так быстро не реагируют — это же не указ верховного лидера.
По прибытии меня пригласили на беседу к главе департамента. После небольшого обмена любезностями он сказал:
— Люди, сообщившие о вашем нарушении, говорят, что у них нет никаких сомнений: вы были на запрещенном объекте. Однако мы так сильно любим Россию и так хотим развивать с ней отношения, что все равно разрешаем вам продолжить работу в Иране.
Он вручил мне новую пресс-карту — можно сказать, новогодний подарок от иранских властей.
Новостной сайт «Афтаб Ньюс», 24 июня 2022 года / افشاگری همتی درباره تلاش روسیه برای تحمیل ترکمانچای به ایران؛ من و روحانی مخالفت کردیم
https://aftabnews.ir/fa/news/ افشاگری-همتی-درباره-تلاش-/ 778251 روسیه-برای-تحمیل-ترکمانچای-به-ایران-من-و-روحانی-مخالفت-کردیم
Московский центр Карнеги — филиал американского аналитического центра «Фонд Карнеги за международный мир», работавший в России до апреля 2022 года. Признан нежелательной организацией в 2024 году — Прим. ред.
Парадокс шестой «Смерть Америке!»
Для властей Ирана Соединенные Штаты — один из главных врагов с момента формирования нынешнего политического строя. У стран богатая история вражды, начиная с драматичного захвата американского посольства в Тегеране и заканчивая взаимными ударами по военным объектам в 2020-е. Но сколько бы на демонстрациях ни желали гибели Вашингтону, это не мешает молодым иранцам игнорировать официальные лозунги и восхищаться американскими товарами и американской культурой — кроме того, два вроде бы враждующих государства связывает серьезное количество обладателей двойного гражданства.
«Зачем ты вернулся из США в Иран?!» — пожалуй, самый частый вопрос, который задают соотечественники Бабаку. Он давно привык и отделывается общими фразами — «обстоятельства» или «так получилось». Впрочем, друзья хорошо знают его историю.
Родился он в годы ирано-иракской войны. Когда ему было пятнадцать, семья переехала в США. На тот момент Бабак знал английский лишь на базовом уровне, поэтому в школе пришлось непросто. «Первые два года я для всех был dumbass, тупым», — вспоминает он. Впрочем, сложно было лишь поначалу. Бабак с присущими ему оптимизмом и энергией за пару лет освоился и уже в университете начал жить полной жизнью. «В США так: если ты черный — тебе придется непросто. Если белый — все намного легче. А если коричневый, как я, то уже 50 на 50 — больше зависит от тебя», — объясняет
