Мои девяностые: пестрая книга - Любовь Аркус
В современную эпоху феномен Растиньяка никуда не делся. Напористый провинциал по-прежнему может сделать карьеру в Москве. Но успеха он добьется только в случае être plus royaliste que le roi. Это путь номенклатурных «сынов полка», скрупулезно выполняющих устаревшие табу и штампы господствующего слоя. Основой подобного слоя по-прежнему является советская номенклатура. Произошло естественное усыхание ее партийного сектора, но в области экономической жизни, науки, искусства, вооруженных сил, национальных элит и так далее наверх проходят только «дети». В каждом конкретном случае в этом нет ничего плохого. Дело, однако, в том, что в результате резко снижается качество отбора. Борьба за место под солнцем ведется не миллионами, а единицами. В театральные вузы поступают дети актеров и режиссеров, в МГУ — дети профессоров, в ВГИМО — дети дипломатов, в военные академии — дети генералов. Путь наверх талантливым людям из нижних слоев общества ПЕРЕКРЫТ. Остается карьера через социальное придуривание и выгодные браки. Первое — талант уничтожает, второе — уродует. Девяностые годы — это годы нерожденных талантов. Демографический провал 1990-х культурная Россия будет расхлебывать десятилетия.
Хотелось бы добавить, что России, в отличие от Украины или Азербайджана, в наследство досталась номенклатура не провинциально-национальная, а столично-интернациональная, общесоветская. Кроме русских, в Москве живет масса номенклатурных грузин, украинцев, азербайджанцев, абхазцев, туркмен и так далее. В численном отношении они намного превосходят коренную народность. При таком положении феодальная кастовость служит дополнительным источником национализма. Реальной же базы для номенклатурной русофобии в РФ нет — русские здесь составляют более 80 % населения, причем все другие народы крайне распылены. Все это чревато самыми непредсказуемыми последствиями.
4. ГНИЕНИЕ ШЕСТИДЕСЯТНИКОВ И ГИБЕЛЬ ПРЕДПЕРЕСТРОЕЧНОГО ПОКОЛЕНИЯ
Как уже говорилось выше, 1990-е годы ознаменовались полным творческим бесплодием. Шестидесятники при первом же допуске к пирогу власти стали разлагаться и разложились до степени голливудских зомби эпохи компьютерной графики. То есть с мухами, грибами, червями, вываливающимися внутренностями и прочими вкусностями американского кинематографа. Такие люди, как Битов, Ахмадулина, Проханов, в конце концов стали страшны физически. О причинах этого пугающего процесса можно говорить долго, замечу только, что общий сценарий подобной метаморфозы вполне советский. У коммунистов была железная установка на «разложение». Сталин считал (в общем, справедливо), что человек на руководящей должности неизбежно «разлагается». То есть секретарь обкома через восемь лет неизбежно превратится в зомби. Поэтому его надо расстрелять через семь. С точки зрения материалиста, решение, не лишенное последовательности. Человек есть то, что он ест. Если перед материалистом поставить корыто с едой, он неизбежно будет есть до тех пор, пока не лопнет. Или пока не уберут корыто. Или пока не уберут самого. Физика.
Что касается «подросшей смены», то ее нет настолько, что само именование людей, которым сейчас 35–50 лет, вызывает немалые затруднения. Семидесятники? Восьмидесятники? Их нет. Подлинная трагедия этих людей заключалась в принципиальной межеумочности. Являясь первым вполне городским поколением, они выросли в отдельных квартирах с телевизорами и детскими книжками. Однако взрослая советская жизнь все еще догорала в армейских казармах, тюрьмах, индустриальных окраинах. В 1970–1980-х западный раскисляй получал в свои шестнадцать-восемнадцатьдвадцать лет азиатский удар по ушам, который ломал его как личность на всю жизнь. Достаточно было одного массового избиения, закоса от армии в психушке или профилактической беседы в райотделе КГБ. Поколение 1970-х состоит из людей, считающих себя ничтожествами, живших как ничтожества и являющихся ничтожествами. Сказанное верно даже для детей номенклатуры. Подобных людей спасти нельзя. Бессмысленно чего-то ожидать от гадких ничтожных существ, к тому же искренне убежденных в собственной бездарности. Некоторая часть поколения получила кусок пирога за счет родительских преференций и в материальном отношении даже процветает. Но на плагиате, вторичности и социальном цинизме далеко не уедешь. «Жизнь не удалась». Собственно, ее и не было.
5. КОНЕЦ УТОПИИ
И наконец, итог. Несколько поколений образованных людей России ждали краха коммунистической диктатуры. Наконец гнилой колосс рухнул. Сам по себе, «от старости». Что же произошло потом, в благословенные свободные 1990-е? А ничего. Люди, привыкшие жить в состоянии несвободы, после разрушения кокона социализма стали ползать по поверхности беспомощными моллюсками. Как сказал Ильф: «В начале века люди думали: изобретут радио, и будет счастье. И что же? Радио есть, а счастья нет». Трагедия противостояния ничтожной личности, задавленной государственным левиафаном, обернулась фарсом.
Какова природа комического как категории эстетики? «Комичное» возникает в результате жизненного столкновения противоположностей, а смех есть радость осознания этого столкновения. Например, моська лает на слона, ее лай — парадоксальное самоутверждение. Осознанию этого комизма помогает художественная заостренность образа: трясущаяся от напряжения козявка, тявкающая на медлительную равнодушную тушу. Это и есть главное поражение 1990-х. Вместо революции перестройка окончилась самораспадом. И задним числом напряженное, ежедневное, мучительное отстаивание интеллигентом своего достоинства обернулось бессмысленным лаем моськи на государственного левиафана. Правда, моська может заявить, что слон сдох от ее визга, но это уже и не смешно выйдет. Даже у гротеска должна быть своя мера.
Дмитрий Быков
писатель, публицист, педагог
*1967
«Выживание, стыд, страх, одиночество — вот мои 1990-е»
...Девяностые начались в 1991-м, а уже в 1992-м они закончились. Все как будто шло к триумфу либеральной идеологии и мощному интеллектуальному прорыву. Но те, кто на это надеялся, обломались жестоко. Не знаю, почему так случилось. Возможно, обычная цикличность русской истории набрала стремительные обороты, и реакция не заставила себя ждать после вольницы. А может быть, интеллигенция обнищала, и у нее на интеллектуальный прорыв не хватило калорий. Но, так или иначе, после того как цены были отпущены, все было уже кончено. Вместо осмысления происходящего, которое было жизненно необходимо, началась погоня за выживанием. Девяносто третий год совершил очень важную подмену понятий и закрепил эту подмену в сознании большинства: власть одного лица вместо власти закона. И нужды нет, что в тот год это лицо аккумулировало в себе всю свободу, которая была в стране. А блюсти власть закона были поставлены люди, на эту свободу посягавшие. Подмена произошла, и с самыми роковыми последствиями. Начиная с 1993 года, как и предсказывал Синявский, как и предсказывал Максимов, пошла стремительная деградация власти. Другое дело, что она была неизбежна, другое дело, что она была сопряжена еще и с очень быстрой деградацией страны в целом. Поэтому 2000-е, собственно говоря, начались уже в 1996-м, когда стало совершенно понятно, что, так
