Мои девяностые: пестрая книга - Любовь Аркус
... И поэтому когда в 1998-м году случился дефолт, они были искренне изумлены. Что, оказывается, больше так не будет! Ко мне пришел трудоустраиваться мальчик, который работал замом главного в толстом глянцевом журнале. Он делал в простейших словах по три грамматические ошибки. В его лексиконе, богатство которого не шло ни в какое сравнение с лексиконом Эллочки Людоедки, преобладало прилагательное «стильный». В этой области он был авторитетнейшим экспертом. Часы, тачка, штаны и ботинки, статьи, фотографии, романы и фильмы, лица, тела, улыбки и чувства — все мерялось по этой шкале «стильности» и в случае несоответствия отбраковывалось как факт. Дефолт оскорбил этого тонкого ценителя в лучших чувствах. Это было так не стильно... Вся моя ненависть к этой зажравшейся и зарвавшейся, не пригодной ни к какому осмысленному труду журналистике воплотилась в этом томном юноше. Вместо того чтобы утешить его по-человечески, я взревел: «Вон!», и он пошел от меня, солнцем палимый...
... Нет, я не принадлежу к поколению 1990-х. Боже упаси! Я человек поколения 1950-х, причем второй их половины. Меня там не стояло, но я родом оттуда. В циклической истории нет поколений и нет личностей, которые определяют историю. Есть устойчиво повторяющиеся циклы и люди, типологически принадлежащие к одному из них. Счастливые люди — своевременные люди. Кому не повезло, опаздывают или рождаются до своего срока. Мы все никак не можем освободиться от культа личности в понимании истории. В России есть четыре типа исторического времени, которые сменяют друг друга в той же неотменимой очередности, что и времена года. Революция, заморозок, оттепель, застой. Мужик разводит костер на льду и ждет весну. Весна придет все равно, независимо от мужика. Горбачёв дал свободу. А если бы не захотел — не дал бы? Павел I был человек с задатками великого реформатора, но на трон взошел в зимнюю пору и прослыл сумасшедшим. Если бы в это время жил Петр I, то со своими очками, усами, со своим флотом воспринимался бы так же комично, как Павел со своей муштрой и ящиком для писем. Николай I, если бы пришел к власти в 1861-м, освободил бы крестьян. А Александру-освободителю пришлось бы казнить декабристов, ничего не попишешь.
... Балабанов пишет в титрах фильма «Жмурки»: «Памяти тех, кто выжил в 1990-е». А за что погибали те, кто не выжил? Какие события 1990-х можно назвать без приставки «квази» и прибавления любимого словца этого десятилетия — «как бы». Вот уж проговорка так проговорка. «Как бы путч», «как бы выборы», «как бы рынок». И даже «как бы война». Тот факт, что люди гибли, лишь усугублял ситуацию. Потому что люди гибли бессмысленно — не ради идеи и даже не ради денег. Ни одна революция здесь не решала ни одной проблемы, а только усиливала противостояние отвратительных крайностей. После нее неизбежно наступал период тяжелого разочарования, который выражался в тяжелом взаимном истреблении. Самоцельном истреблении, бессмысленном, не ради чего-то, а ради того, чтоб ничего не было. Гражданская война велась не по убеждениям. Вот она поперек семьи проходит, и семья раскалывается. Почему? Нипочему! Это у Абдрашитова в «Магнитных бурях» гениально показано — нипочему! Стоят люди в очереди, вдруг один другого бьет с маху в морду. Тот говорит: «За что, Ваня?» — «А что делать, Коля?» По этой же схеме в России в 1990-е годы происходили братковские войны с их культом взаимного истребления. По этой же схеме — национальные войны на окраинах. Эти люди что, ненавидели друг друга? Да нет, они вчера чай пили вместе или водку квасили — и завтра, если выживут, продолжат эти занятия. Это взаимное истребление было формой коллективного самоубийства.
... Выживание,стыд,страх,одиночество — вот мои 1990-е. Тщетно и бездарно потраченные годы моей молодости.
Евгений Фёдоров
музыкант, лидер группы Tequilajazzz
*1965
«Не жизнь, а сплошное road movie...»
...В силу естественных причин лишился волосяного покрова, и теперь меня принимают за неона- циста. Просто беда. Это же понятно: вот я лысый, поэтому пью водку, а если бы у меня росли волосы, я бы отрастил такие дреды, курил бы траву и играл бы совершенно другую музыку.
— А если жить в другое время и в другой стране?
— В этой стране на моей памяти сменились уже две исторические эпохи. Начинал я в 1980-е: перестройка, гласность, концерты на стадионах, первые пластинки. Все в огромных масштабах и немыслимых цифрах: в десятках тысяч — толпы на концертах, в сотнях тысяч — тиражи пластинок. Потом вместе с Союзом все это накрылось, и мы оказались, к счастью, предоставлены сами себе. Это уже были 1990-е. А потом 2000-е: обнулили это дело.
— Вам было жаль, когда рок-музыка перестала собирать стадионы?
— Нисколько не жаль. Потому что было очень много плохой музыки, гражданского пафоса и глупого воодушевления.
— Вы это тогда уже понимали?
— Понял не сразу. Просто в какой-то момент ведь ясно уже было, что все эти перемены не в ту степь, что опять вранье сплошное. И тошно стало слушать наших мэтров, которые произносили какие-то бесконечные речи — и чем больше вранья вокруг очевидного, тем круче они забирали по части пафоса. И вот уже двадцать лет прошло, а они все токуют... Хотя сейчас многие говорят, что нам нужен новый пафос, новая идеология.
— Вы так не считаете?
— Ну, так многие говорят. По мне, так я уже тогда все это с трудом переносил. Как раз в начале 1990-х распалась наша группа «Объект насмешек», я пошел работать дворником и собрал свою группу.
— Если 1980-е — это годы стадионов и гражданского пафоса, 2000-е — коммерциализации и
