Ренессанс - Уильям Джеймс Дюрант

одобрительно улыбался, отмечая, что сборы идут на управление и украшение Флоренции и что сам Козимо пожертвовал 400 000 флоринов (10 000 000 долларов?) на общественные работы и частные благотворительные организации;18 Это почти вдвое превышало сумму, которую он оставил своим наследникам.19 Он усердно трудился до конца своих семидесяти пяти лет, управляя одновременно и собственными владениями, и делами государства. Когда Эдуард IV Английский попросил о значительном займе, Козимо обязал его, не обращая внимания на неверность Эдуарда III, и король отплатил ему монетой и политической поддержкой. У Томмазо Парентучелли, епископа Болоньи, закончились средства, и он попросил помощи; Козимо оказал ему ее, а когда Парентучелли стал папой Николаем V, Козимо получил в управление все папские финансы. Чтобы разнообразные нити его деятельности не спутались, он вставал рано и почти каждый день отправлялся в свой офис, как американский миллионер. Дома он подрезал свои деревья и ухаживал за виноградниками. Он одевался просто, ел и пил умеренно и (после рождения незаконнорожденного сына от девушки-рабыни) вел тихую и упорядоченную семейную жизнь. Те, кто попадал в его дом, были поражены контрастом между домашней едой его личного стола и пышными пирами, которые он устраивал для иностранных сановников, чтобы привлечь их к общению и миру. Он был обычно гуманным, мягким, прощающим, сдержанным и в то же время известным своим сухим остроумием. Он был щедр к бедным, оплачивал налоги обедневших друзей и скрывал свою благотворительность, как и свою власть, в благородной анонимности. Боттичелли, Понтормо и Беноццо Гоццоли изобразили его: среднего роста, с оливковым цветом лица, с седыми редеющими волосами, длинным острым носом и серьезным, добродушным ликом, выражающим проницательную мудрость и спокойную силу.

Его внешняя политика была посвящена организации мира. Придя к власти после серии разорительных конфликтов, Козимо заметил, как война, фактическая или неминуемая, тормозит развитие торговли. Когда после смерти Филиппо Мария правление Висконти в Милане рухнуло в хаос, а Венеция угрожала поглотить герцогство и господствовать над всей Северной Италией до самых ворот Флоренции, Козимо послал Франческо Сфорца, чтобы тот утвердился в Милане и сдержал продвижение венецианцев. Когда Венеция и Неаполь заключили союз против Флоренции, Козимо призвал к такому количеству займов, сделанных их гражданам, что их правительства были вынуждены заключить мир.20 После этого Милан и Флоренция противостояли Венеции и Неаполю в таком равновесии сил, что ни одна из сторон не решалась рисковать войной. Эта политика равновесия сил, задуманная Козимо и продолженная Лоренцо, обеспечила Италии те десятилетия мира и порядка, с 1450 по 1492 год, в течение которых города разбогатели настолько, что смогли финансировать раннее Возрождение.

К счастью для Италии и всего человечества, Козимо заботился о литературе, учености, философии и искусстве не меньше, чем о богатстве и власти. Он был человеком образованным и со вкусом; он хорошо знал латынь, а также греческий, иврит и арабский; Он был достаточно широк, чтобы оценить благочестие и живопись Фра Анджелико, увлекательное плутовство Фра Филиппо Липпи, классический стиль рельефов Гиберти, смелую оригинальность скульптуры Донателло, грандиозные церкви Брунеллеско, сдержанная мощь архитектуры Микелоццо, языческий платонизм Гемистуса Плето, мистический платонизм Пико и Фичино, утонченность Альберти, ученая вульгарность Поджо, библиолатризм Никколо де' Никколи; И все эти люди испытали на себе его щедрость. Он привез во Флоренцию Иоаннеса Аргиропулоса, чтобы тот обучал молодежь языку и литературе Древней Греции, и в течение двенадцати лет изучал с Фичино классиков Греции и Рима. Значительную часть своего состояния он потратил на сбор классических текстов, так что самым дорогим грузом его кораблей во многих случаях были рукописи, привезенные из Греции или Александрии. Когда Никколо де Никколи разорился на покупке древних рукописей, Козимо открыл для него неограниченный кредит в банке Медичи и поддерживал его до самой смерти. Он нанял сорок пять переписчиков под руководством книготорговца-энтузиаста Веспасиано да Бистиччи для переписывания тех рукописей, которые нельзя было купить. Все эти "драгоценные миниатюры" он разместил в комнатах монастыря Сан-Марко, в аббатстве Фьезоле или в своей собственной библиотеке. Когда Никколи умер (1437), оставив восемьсот рукописей стоимостью 6000 флоринов (150 000 долларов), а также множество долгов и назначив шестнадцать доверенных лиц, которые должны были распорядиться книгами, Козимо предложил взять на себя долги, если он сможет распределить тома. Так и было решено, и Козимо разделил коллекцию между библиотекой Сан-Марко и своей собственной. Все эти коллекции были открыты для учителей и студентов без взимания платы. Флорентийский историк Варчи с патриотическим преувеличением сказал:

То, что греческие буквы не были полностью забыты, к огромному ущербу для человечества, и то, что латинские буквы были возрождены к безграничному благу людей, - этим вся Италия, да и весь мир, обязаны исключительно высокой мудрости и дружелюбию дома Медичи.21

Конечно, великая работа по возрождению была начата переводчиками в XII и XIII веках, арабскими комментаторами, Петраркой и Боккаччо. До Козимо его продолжали такие ученые и коллекционеры, как Салутати, Траверсари, Бруни и Валла; независимо от него его продолжали Никколи, Поджо, Филельфо, король Неаполя Альфонсо Великодушный и сотни других современников Козимо, даже его изгнанный соперник, Палла Строцци. Но если мы включим в наше суждение не только Козимо-патриция, но и его потомков Лоренцо Великолепного, Льва X и Климента VII, мы можем признать, что в покровительстве образованию и искусству Медичи не было равных ни одной другой семье за всю известную историю человечества.

IV. ГУМАНИСТЫ

Именно при Медичи или в их время гуманисты захватили умы Италии, обратили их от религии к философии, от неба к земле и открыли изумленному поколению богатства языческой мысли и искусства. Эти люди, помешанные на учености, получили, еще Ариосто,22 имя umanisti, потому что они называли изучение классической культуры umanità - "гуманитарными науками", или literae humaniores - не "более человечными", а более человечными буквами. Теперь надлежащим предметом изучения человечества должен был стать человек, во всей потенциальной силе и красоте его тела, во всей радости и боли его чувств и ощущений, во всем хрупком величии его разума; и в них наиболее обильно и совершенно раскрыт в литературе и искусстве Древней Греции и Рима. Это и был гуманизм.

Почти все латинские и многие греческие классики, дошедшие до наших дней, были известны средневековым ученым то тут, то там; а тринадцатый век был знаком с крупнейшими языческими философами. Но тот век почти не обращал внимания на греческую поэзию, и многие древние достойные произведения, почитаемые нами сегодня, лежали заброшенными в монастырских или соборных библиотеках. Именно в таких забытых уголках Петрарка и его последователи