Монах - Мэтью Грегори Льюис
Я последовал совету герцога и вскоре убедился в его мудрости. Я покинул Испанию, назвавшись Альфонсо д’Альварадо и взяв с собой лишь одного преданного слугу. Первую остановку я сделал в Париже. Поначалу он меня очаровал, как и всякого молодого человека, богатого и любящего развлекаться. Но со временем бесконечное веселье меня утомило, и я понял, что люди, с которыми я имел дело, такие изящные на вид и любезные, на самом деле – распутные, бездушные и лживые пустышки. Я уехал из Парижа, бросив этот сад наслаждений без единого вздоха сожаления, и направился в Германию, намереваясь посетить самые знаменитые дворы. По пути стоило заехать и в Страсбург[9]. На одной из остановок я вышел чем-нибудь подкрепиться и заметил красивый экипаж с четырьмя лакеями в богатых ливреях, стоявший у дверей гостиницы «Серебряный Лев». Вскоре я увидел из окна трактира, как оттуда вышла дама благородной наружности, сопровождаемая двумя служанками, забралась в карету и немедленно отбыла.
Я спросил у хозяина, кто эта дама.
– Германская баронесса, сударь, весьма знатная и богатая. По словам ее служанок, она навещала герцогиню де Лонгвиль, а теперь отправилась в Страсбург, где встретится с мужем, а оттуда они поедут в свой замок в Германии.
Я поехал дальше, рассчитывая к вечеру добраться до Страсбурга. Однако мои планы нарушила поломка экипажа, случившаяся посреди густого леса, и я был немало озабочен, не зная, как быть дальше. Стояла зима; уже сгущались сумерки, а до Страсбурга, ближайшего города, оставалось еще несколько лиг[10]. Я мог выбирать лишь между ночевкой в лесу и поиском помощи – для этого я решил доехать на лошади моего слуги Стефано до Страсбурга; в такую пору года эта идея была не из самых удачных, но за неимением лучшего годилась. Я переговорил с возницей, пообещав, что пришлю людей ему в подмогу, как только достигну Страсбурга. Я не слишком доверял его честности, однако мой слуга был хорошо вооружен, а возница, по-видимому, был в преклонных годах и счел, что с моим багажом ничего не случится.
– Провести ночь в лесу? – ответил он. – Ох, клянусь святым Дени! Не все так плохо, как вам кажется. Если я не ошибаюсь, примерно в пяти минутах ходьбы отсюда – хижина моего старого друга Батиста. Он дровосек и честный малый. Будьте уверены, что он примет вас на ночлег радушно. А я тем временем могу на лошади помчаться в Страсбург и к рассвету вернусь с мастерами, которые живо починят вашу карету.
– Скажи на милость, почему ты не сказал об этом сразу и заставил меня волноваться? Что за недомыслие!
– Я думал, что господину будет неугодно…
– Чепуха! Ладно, ладно, хватит болтать, веди нас немедленно к обители твоего дровосека.
Он повиновался, и мы углубились в чащу; лошади кое-как тащили за нами поломанный экипаж. Мой слуга будто онемел, да и я успел почувствовать силу мороза, прежде чем мы добрели до желанного убежища. Это было маленькое, но опрятное строение; подойдя ближе, я с радостью разглядел в окне отсветы уютного огня. Наш проводник постучал в дверь, но ответили нам не сразу; казалось, что обитатели дома сомневались, стоит ли нас впускать.
– Эй, эй, друг Батист! – нетерпеливо крикнул возница. – Что это с тобой? Заснул, что ли? Неужто ты откажешь в приюте господину, чей возок сломался на лесной дороге?
– А, это ты, добрый Клод? – послышался мужской голос. – Погоди чуток, я отворю!
Вскоре засовы были отодвинуты, дверь открылась, и в ее проеме появился человек с лампой в руке. Он сердечно приветствовал возницу, а потом обратился ко мне:
– Входите, сударь, добро пожаловать. Извините, что не сразу вас впустил; но в округе так много шляется разных бандитов, откуда мне было знать, кто стучится?
Он пригласил меня войти в ту комнату, где я издали увидел огонь. Меня тотчас усадили в удобное кресло, стоявшее у очага. Женщина, которую я счел женой хозяина, поднялась со своего стула, когда я вошел, и встретила меня неглубоким и равнодушным реверансом. На мое приветствие она не ответила, сразу же снова села и вернулась к своему рукоделию. Насколько муж вел себя дружелюбно, настолько она была груба и нелюбезна.
– Сожалею, что не могу устроить вас поудобнее, сударь, – сказал он, – но свободных комнат в этой хижине маловато. Все же помещение для вас и уголок для вашего слуги, я думаю, мы выделим. Вам придется удовольствоваться скромным приютом, но уж всем, что имеем, мы с вами охотно поделимся… – Обратившись к жене, он добавил: – Да что ж ты сидишь сложа руки, Маргерит, будто тебе заняться нечем! Пошевеливайся, сударыня! Поживее! Приготовь что-нибудь на ужин, достань простыни. Живее, давай! Подкинь поленьев в очаг, не видишь, господин от холода пропадает?
Хозяйка швырнула свое шитье на стол и взялась выполнять его поручения, не скрывая неохоты. Выражение ее лица не понравилось мне с первого же взгляда, хотя в целом ее черты были, несомненно, хороши; однако сероватая кожа и худое, запавшее лицо не красили женщину, и уж совсем отталкивающей была угрюмая складка на лбу; признаки раздражения и злобы были очевидны даже для самого невнимательного наблюдателя. Каждый взгляд Маргерит, каждое движение выражали недовольство и нетерпение; на добродушные подтрунивания Батиста над ее сердитым видом она отвечала коротко, колко и резко. Одним словом, супруги уравновешивали друг друга, и муж был ее противоположностью: приятное открытое лицо, крестьянская простота без грубости; плотный, круглощекий, он как бы дополнял худобу жены. Судя по морщинкам на лбу, ему было около шестидесяти лет, но годы не согнули его, он оставался бодр и крепок. А вот жене не могло быть более тридцати, но по духу и поведению она казалась гораздо старше мужа.
Так или иначе, Маргерит принялась стряпать ужин, а дровосек тем временем весело болтал с нами на самые разные темы. Возница, получивший бутылку спиртного, разогрелся и, приготовившись ехать в Страсбург, спросил, нет ли у меня еще каких-нибудь распоряжений.
– Ты что? – перебил его Батист. – Собираешься в Страсбург в потемках?
– Да ты пойми: ежели я не приведу мастеров для починки возка, как господин сможет завтра отправиться в путь?
– И то верно, про возок-то я и подзабыл. Ладно, Клод, езжай, но почему бы тебе не поужинать сперва? Времени ты потеряешь совсем немного; а господин наверняка будет
