Монах - Мэтью Грегори Льюис
Завидев Амброзио, она встрепенулась:
– Ах, вот и он! Мне посчастливилось еще раз увидеть его, прежде чем мы расстанемся навек! Оставьте меня, братья мои; многое нужно мне поведать этому святому человеку наедине.
Монахи тотчас удалились, и Матильда с аббатом остались одни.
– Что ты натворила, безрассудная женщина? – воскликнул монах, как только дверь кельи закрылась. – Скажи, верна ли моя догадка? Я потеряю тебя? Ты сама себя погубила?
Она улыбнулась и взяла его за руку.
– Где же тут безрассудство, отец? Я отдала простой камешек и спасла алмаз. Моя смерть сохранит жизнь, ценную для мира, которая дороже мне своей собственной…Да, отец, я отравилась, но этот яд сперва попал в твою кровь.
– Матильда!
– Я не хотела признаваться тебе в этом, пока не настанет мой смертный час, но он уже настал. Ты ведь не забыл еще недавний день, когда укус сколопендры угрожал твоей жизни? Лекарь сдался, признав, что не знает, как удалить яд. Я же знала одно средство и не колеблясь воспользовалась им. Мы остались одни, ты спал; я сняла повязку с твоей руки, поцеловала рану и вытянула яд губами. Он поразил меня быстрее, чем я ожидала. Смерть моя близка – еще час, и я отойду в лучший мир.
– Боже всемогущий! – воскликнул аббат и бессильно опустился на кровать, но через минуту вдруг поднялся и посмотрел на Матильду с яростью отчаяния.
– И ты принесла себя в жертву ради меня! Ты умираешь, чтобы сберечь Амброзио! Неужели иного способа нет, Матильда? И надежды нет? Говори, о, говори же! Скажи, что твою жизнь можно продлить!
– Утешься, мой единственный друг! Да, есть средство, чтобы сохранить мне жизнь; но оно таково, что я не осмелюсь применить его. Оно опасно, ужасно! Жизнь будет куплена слишком дорогой ценой… если только не позволено будет мне жить ради тебя.
– Так живи для меня, Матильда, и я буду благодарен тебе! – Он схватил ее руку и страстно прижал к своим губам. – Вспомни наши недавние разговоры. Я теперь на все согласен. Вспомни, как ярко ты описывала единение душ; осуществим же его! Забудем про разницу пола, вопреки мирским предрассудкам, и станем друг другу братьями и друзьями. Живи, Матильда! Живи для меня!
– Амброзио, так быть не должно. Когда я думала и говорила так, то обманывала и тебя, и себя: я должна либо умереть сейчас, либо угаснуть от долгих мучений неудовлетворенной страсти. После нашего недавнего разговора темная пелена упала с моих глаз. Я более не поклоняюсь тебе как святому; твои душевные достоинства – уже не главное для меня; я жажду слиться с тобою. Женщина возобладала в моей душе, и я попала во власть неукротимой страсти. Забудем о дружбе! Это холодное, бесчувственное слово. Я сгораю от любви, невыразимой любви, и любовь должна быть мне ответом. Берегись же, Амброзио, ищи спасения в молитвах. Если я останусь в живых, твоим истинам, твоей репутации, заслуженной годами страданий, всему, что ты ценишь, придет конец. Я больше не смогу сражаться со своей страстью, буду пользоваться любыми возможностями пробудить твое желание, а значит, буду способствовать приближению твоего и моего бесчестья. Нет, нет, Амброзио, я должна уйти из жизни; с каждым ударом сердца я все больше убеждаюсь, что у меня остался лишь один выбор: насладиться тобою или умереть.
– Потрясающе! Матильда! Ты ли это?
Он шевельнулся, намереваясь встать с кровати. Она громко вскрикнула и, приподнявшись, обвила его руками.
– О! Не оставляй меня! Посочувствуй моим заблуждениям: ведь через несколько часов меня не станет! Еще немного, и я избавлюсь от этой позорной страсти.
– Злосчастная женщина, что я мог бы сказать тебе? Я не могу… не должен… Но ты живи, Матильда! Живи!
– Подумай, о чем ты просишь. Что? Мне жить затем, чтобы погрузиться в омут позора? Стать орудием ада? Послушай, как бьется мое сердце, отец.
Она прижала его руку к своей груди. В полном смятении, подавленный и пораженный, он не высвободился и ощутил биение ее сердца.
– Пойми же, отец! Пока здесь еще хранятся честь, истина и целомудрие, но если оно не перестанет биться, то станет завтра прибежищем отвратительных прегрешений. Поэтому дай мне умереть сегодня! Дай мне умереть, пока я еще заслуживаю слез чистых душ! – Она склонила голову, и ее золотистые волосы коснулись плеча монаха. – В твоих объятиях я усну; твоя рука закроет мои глаза, твои уста примут мой последний вздох. Будешь ли ты иногда думать обо мне? О да, да, да! Этот поцелуй станет залогом памяти.
Была уже поздняя ночь. Все стихло вокруг. Одинокая лампада разливала по комнате смутный, таинственный свет, обволакивавший фигуру Матильды. Не было рядом с любящими ни любопытных глаз, ни настороженных ушей, звучал только нежный голос Матильды. Амброзио был в полном расцвете мужской силы; он видел перед собою молодую и красивую женщину, спасшую его жизнь, обожавшую его; любовь к нему довела ее до края могилы. Он сидел на ее постели; рука его лежала на ее груди, а ее голова сладострастно касалась его плеча. Удивительно ли, что он поддался искушению? Опьяненный желанием, он прижался устами к жаждущим устам девушки; жар и жажда Амброзио и Матильды сравнялись. Он крепко обнял ее, позабыв и обеты свои, и святость, и добрую славу; он помнил лишь, что хочет наслаждения и может получить его.
– Амброзио! Мой Амброзио! – вздохнула Матильда.
– Твой, твой навсегда, – прошептал монах, и их тела слились.
Глава III
– Ну, мы пропали. Это те бродяги,
Которых все прохожие боятся.
– Происхожденьем многие из нас дворяне,
Но буйство юных лет неукротимых
Отторгло нас от общества людей.
Уильям Шекспир, «Два веронца», перевод М. Кузмина
По пути домой маркиз хранил молчание. Он пытался припомнить все подробности, которые могли бы настроить Лоренцо снисходительнее к его связи с Агнес. Лоренцо же, имея причину тревожиться за честь своей семьи, следовал за ним, недоумевая, как ему вести себя с маркизом. Сцена в церкви, свидетелем которой он был, не позволяла считать Раймонда другом; но ради поручения Антонии следовало быть учтивым и не проявлять враждебности. Он пришел к выводу, что полное молчание будет наилучшим вариантом, и, сдержав свое раздражение, не нарушал раздумий дона Раймонда.
Придя в особняк рода Ситернас, маркиз сразу провел гостя в свои покои и заговорил
