Маламут - Ардо вин Акисс
Обозленный бессонницей, Антон резко вскочил с кровати с намерением отправиться на кухню. Снег под босыми ступнями мягко хрустел и почти не проваливался, уверенно держа его вес; скорее теплый, чем холодный, не таял. Прекрасный ковер.
– Осторожнее, разбудишь их, – девушка с темно-фиолетовыми глазами предостерегающе указала на пару спящих в снегу маламутов – серого и рыжую.
«Не маламуты» – вспомнил Антон. – «Таг'ары».
– Они очень устали, не тревожь их, – девушка с большой нежностью, очень осторожно погладила шерсть серого пса.
– Я постараюсь, – Антон отступил на шаг, радуясь, что снег почти не скрипит под ногами. – Как тебя зовут?
– Сая, – девушка стряхнула с белых волос принесенную ветром снежинку.
– И я сейчас не сплю?
– Нет. Ты снишься.
– Кому? – Антон даже растерялся немного от такого заявления.
– Мне. Или ему, – Сая кивнула на серого таг'ара. – Или ей, – наступила очередь рыжей.
– Бред, – категорично заявил парень.
– Бред – это если шик'чи'зо расплюшит тебя сейчас своей дубиной, - она довольно равнодушно указала Антону за спину. Он обернулся, но только для того, чтобы понять, что не успеет увернуться: зеленокожий великан уже опускал на него утыканный звериными зубами ствол молодого деревца.
Большая серая тень мелькнула в воздухе и повисла на правом запястье шик'чи'зо массивным телом таг'ара. Под его весом траектория удара изменилась и дубина врезалась в землю в паре шагов от Антона, сбив с ног ударной волной. Столб взбитого снега взвился в воздух, а смерзшаяся земля под ним раскололась на части. От места удара в стороны поползли глубокие трещины, края которых с каждой секундой все дальше отодвигались друг от друга, и вот уже толстое снежное покрывало начало ссыпаться в образовавшиеся ущелья, гудящим снегопадом обрушиваясь в разверзшиеся бездны.
Антон в страхе отступил, но края земли не только отодвигались друг от друга, но и одновременно осыпались вниз вслед за снегом. Чтобы не повторить его судьбу, он побежал, обнаружив также, что на бесконечной снежной равнине остался в одиночестве. Мысль о том, что Сая, Маламут и Хоро уже упали вниз, заставила его остановиться и заглянуть за край пропасти, что и стало роковой ошибкой. Падая, тщетно пытался схватиться рукой за осыпающийся снег, который сворачивался в воздухе в тугие жгуты, но даже вцепившись в один, падения своего не остановил – снежная веревка продолжала течь вниз , с насмешкой морозя ладони.
– Чтоб тебя! – выругался Антон и проснулся.
Увиденный сон не оставлял в покое все утро. Спешно умывшись и позавтракав, перебросившись с Хоро и Маламутом парой-тройкой фраз, Антон отправился к Тамаре Алексеевне домой, беспокойно поглядывая на часы – он опаздывал. Уговор был на десять утра, а дисплей мобильного настойчиво твердил, что оставалось всего пятнадцать минут.
Как оказалось, переживал зря, так как добежал до тетиной калитки минут за восемь. И остановился с сильно бьющимся в груди сердцем: возле нее стояла Настя. Было ли участившееся сердцебиение результатом незапланированной утренней пробежки, или же это была просто радость от встречи с понравившейся девушкой? Все вместе, определенно, но то, что что-то не так, Антон понял, когда Настя не обернулась на его приветственный оклик.
– Настя! – Антон подошел ближе, и как раз в этот момент Тамара Алексеевна открыла калитку.
– Пришла все-таки, – удовлетворенно произнесла женщина.
– Настя? – Антон уже гораздо неувереннее обратился к девушке, которая явно отказывалась смотреть в его сторону.
Только когда он тронул ее за плечо, Настя обернулась. Инстинктивно отдернул руку: ее взгляд был преисполнен таким бешенством, что впору на людей бросаться. Скорее всего, из-за того, что на левой скуле полыхал багровым небольшой рубец, на который уже наложили три шва. Кожа вокруг него опухла и прямо светилась сизым, и если по-хорошему, то Насте сейчас нужно дома в постели лежать, а не бегать по городу с неизвестными целями.
– Что случилось? – с тревогой спросил Антон.
– Отвали! – прорычала она в ответ.
Антон обиделся. Нет, он все понимал, но Настя отнеслась к нему так, словно это он ее так изукрасил.
– Эй, может лучше просто объяснишь, что с тобой произошло?
– Ты впустишь или нет? – крайне раздраженно обратилась девушка к Тамаре Алексеевне.
– Я попрошу ко мне на «Вы» обращаться. Нос не дорос «тыкать», – женщина чуть посторонилась, пропуская Настю во двор.
– Я, наверное, позже зайду, – мрачно произнес Антон, обращаясь к тете.
– Ты не помешаешь, – возразила она.
Настя точно была против, но промолчала.
– Сними его! – ее голос почти сорвался на крик, когда они зашли в дом. Антон услышал не только требование, но и боль и отчаяние, скрытые за ним. А еще заметил, что девушка словно морщится от сильной зубной боли.
– Не раньше, чем ты снимешь свою гадость с девочки, – Тамара Алексеевна сохранила невозмутимый вид, хотя ей довольно фамильярно вцепились двумя руками в блузку.
– Настя! – Антон не собирался молча смотреть на акт рукоприкладства, но тетя остановила его успокаивающим жестом.
– Хорошо, – очень быстро согласилась девушка, и на пару секунд закрыла глаза. – Готово.
И уже через мгновение ее лицо прояснилось, словно боль, мучающая ее все это время, исчезла. Довольно растерянно она прикоснулась к щеке, погладила ее неуверенно, и облегченно вздохнула.
– Надеюсь, такое больше не повторится? – очень строго спросила Тамара Алексеевна у Насти. – Скажи хотя бы, что сожалеешь.
– Ни капли, – лицо девушки исказила злобная гримаса, и она пулей вылетела за дверь, даже не взглянув на Антона.
– Бог с тобой, – произнесла в пустоту Тамара Алексеевна.
На некоторое время в доме повисла тишина, которую нарушил лишь стук калитки и лязг засова. Настя ушла.
– Что это было? – Антон, который так ничего и не понял, обратился к тете за разъяснениями.
Она лишь тяжело вздохнула.
– Ведьма она, твоя Настя.
– Ну, характер у нее не сахар, спору нет, – Антон после всего, что только что увидел, мог лишь разводить руками – увидел Настю с самой неожиданной для себя стороны. Впрочем, стоит ли удивляться? Знает ведь ее всего ничего.
– Дурак, – рассержено ответила Тамара Алексеевна. – Это она обратилась в собаку и искусала Катеньку. И не просто искусала, а проклятие наложила, чтобы раны не заживали. Помнишь, я
