Наше восточное наследие - Уильям Джеймс Дюрант
За свою короткую тридцатидвухлетнюю жизнь Шанкара достиг того союза мудреца и святого, мудрости и доброты, который характеризует самый возвышенный тип человека, созданный в Индии. Родившись среди образованных брахманов Намбудри из Малабара, он отверг роскошь мира и еще в юности стал санньяси, непритязательно поклоняясь богам индуистского пантеона и при этом мистически погрузившись в видение всеохватывающего Брахмана. Ему казалось, что самая глубокая религия и самая глубокая философия - это Упанишады. Он мог простить многобожие людей, но не атеизм Санкхьи или агностицизм Будды. Прибыв на север в качестве делегата от юга, он завоевал такую популярность в Бенаресском университете, что тот увенчал его высшими почестями и отправил со свитой учеников отстаивать брахманизм во всех дискуссионных залах Индии. Вероятно, в Бенаресе он написал свои знаменитые комментарии к Упанишадам и Бхагавад-гите, в которых он с теологической пылкостью и схоластической тонкостью атаковал всех еретиков Индии и вернул брахманизму то положение интеллектуального лидера, с которого его свергли Будда и Капила.
В этих рассуждениях много метафизического ветра и засушливых пустынь текстуальных изложений, но их можно простить человеку, который в тридцать лет мог быть одновременно Аквинасом и Кантом Индии. Подобно Аквинасу, Шанкара признает полный авторитет Священного Писания своей страны как божественного откровения, а затем отправляется на поиски доказательств в опыте и разуме для всех учений Писания. Однако, в отличие от Аквинского, он не считает, что разума может быть достаточно для решения такой задачи; напротив, он задается вопросом, не преувеличиваем ли мы силу и роль, ясность и надежность разума.111 Джаймини был прав: разум - это адвокат, он докажет все, что мы пожелаем; на каждый аргумент он может найти равный и противоположный аргумент, а его итогом является скептицизм, который ослабляет всю силу характера и подрывает все жизненные ценности. Шанкара говорит, что нам нужна не логика, а проницательность, способность (сродни искусству) сразу схватывать существенное из несущественного, вечное из временного, целое из части: это первая предпосылка для философии. Второе - готовность наблюдать, спрашивать и думать ради понимания, а не ради изобретений, богатства или власти; это отстранение духа от всех волнений, предрассудков и плодов действия. В-третьих, философ должен обрести самоограничение, терпение и спокойствие; он должен научиться жить выше физических соблазнов и материальных забот. Наконец, в глубине его души должно гореть желание мокши, освобождения от невежества, прекращения всякого сознания отдельного "я", блаженного поглощения Брахманом полного понимания и бесконечного единства.112 Одним словом, ученику нужна не столько логика разума, сколько очищающая и углубляющая дисциплина души. В этом, возможно, и заключался секрет всего глубокого образования.
Шанкара устанавливает источник своей философии в отдаленной и тонкой точке, которая так и осталась неясной до тех пор, пока тысячу лет спустя Иммануил Кант не написал "Критику чистого разума". Как, спрашивает он, возможно знание? Очевидно, что все наши знания приходят от органов чувств и открывают не саму внешнюю реальность, а нашу сенсорную адаптацию - возможно, - этой реальности. Таким образом, с помощью чувств мы никогда не можем познать "реальное"; мы можем познать его только в том облачении пространства, времени и причин, которое может быть паутиной, созданной нашими органами чувств и понимания, разработанной или развившейся, чтобы уловить и удержать ту текучую и неуловимую реальность, существование которой мы можем предположить, но характер которой мы никогда не сможем объективно описать; наш способ восприятия навсегда останется неразрывно связанным с воспринимаемой вещью.
Это не воздушный субъективизм солипсиста, считающего, что он может уничтожить мир, уснув. Мир существует, но это майя - не иллюзия, а феномен, видимость, частично созданная нашей мыслью. Наша неспособность воспринимать вещи иначе, чем через пленку пространства и времени, или думать о них иначе, чем в терминах причины и изменения, - это врожденное ограничение, авидья, или невежество, которое связано с самим способом нашего восприятия и которому, следовательно, подвержена вся плоть. Майя и Авидья - это субъективная и объективная стороны великой иллюзии, благодаря которой интеллект полагает, что знает реальное; именно через Майю и Авидью, через наше врожденное невежество, мы видим множественность объектов и поток изменений; на самом деле существует только одно Существо, а изменения - "простое название" для поверхностных колебаний форм. За майей, или завесой перемен и вещей, которую можно постичь не с помощью ощущений или интеллекта, а лишь с помощью проницательности и интуиции тренированного духа, находится единая универсальная реальность, Брахман.
Это естественное помрачение чувств и интеллекта органами и формами ощущений и понимания не позволяет нам также постичь единую неизменную Душу, которая стоит под всеми индивидуальными душами и умами. Наши отдельные личности, видимые для восприятия и мысли, так же нереальны, как фантасмагория пространства и времени; индивидуальные различия и отдельные личности связаны с телом и материей, они принадлежат калейдоскопическому миру перемен; и эти чисто феноменальные личности исчезнут вместе с материальными условиями, частью которых они являются. Но основополагающая жизнь, которую мы ощущаем в себе, когда забываем о пространстве и времени, о причинах и изменениях, - это сама наша сущность и реальность, тот Атман, который мы разделяем со всеми сущностями и вещами и который, безраздельный и вездесущий, тождественен Брахману, Богу.113
Но что такое Бог? Как есть два "я" - эго и Атман - и два мира - феноменальный и нуменальный, так есть и два божества: Ишвара, или Творец, которому люди поклоняются через модели пространства, причины, времени и изменений; и Брахман, или Чистое Существо, которому поклоняются
философским благочестием, которое ищет и находит за всеми отдельными вещами и сущностями одну универсальную реальность, неизменную среди всех изменений, неделимую среди всех разделений, вечную, несмотря на все превратности форм, все рождения и смерти. Политеизм, даже теизм, принадлежат к миру майи и авидьи; это формы поклонения, соответствующие формам восприятия и мышления; они так же необходимы для нашей нравственной жизни, как пространство, время и причина для нашей интеллектуальной жизни, но они не имеют абсолютной обоснованности или объективной истины.114
Для Шанкары существование Бога не представляет проблемы, поскольку он определяет Бога как существование и отождествляет с ним все реальное бытие. Но существование личного Бога, творца или искупителя, по его мнению, может вызывать некоторые сомнения; такое божество, говорит этот плагиатор Канта, не может быть доказано разумом, его можно только постулировать как практическую необходимость,115 предлагая мир нашему ограниченному интеллекту и поддержку нашей хрупкой морали. Философ, хотя он может поклоняться в каждом храме и кланяться каждому богу, выйдет за пределы этих простительных
