Век веры - Уильям Джеймс Дюрант
Рабство постепенно угасало. В развитой цивилизации ничто не может сравниться с переменной заработной платой, зарплатой или прибылью свободного человека в качестве экономического стимула. Рабский труд оплачивался только тогда, когда рабы были в изобилии и стоили дешево. Их стоимость возросла с тех пор, как легионы перестали приносить домой человеческие плоды побед; теперь, когда правительство было слабым, рабам было легко сбежать; кроме того, за рабами нужно было ухаживать, когда они болели или старели. По мере того как стоимость рабов росла, владелец защищал свои инвестиции в них более бережным обращением; но хозяин все еще имел, в определенных пределах, власть жизни и смерти над своим имуществом,19 он мог использовать закон для возвращения беглых рабов и мог вступать в сексуальные отношения с такими из них, мужчинами или женщинами, которые удовлетворяли его амбидекстерную фантазию. Паулин из Пеллы хвалил себя за целомудрие своей юности, когда "я сдерживал свои желания... никогда не принимал любовь свободной женщины... и довольствовался любовью рабынь в моем доме".20
Большинство богачей теперь жили на своих загородных виллах, избегая суматохи и городского сброда. Тем не менее большая часть богатства Италии по-прежнему тяготела к Риму. Великий город больше не был столицей и редко видел императора, но он оставался социальным и интеллектуальным центром Запада. Здесь же находилась вершина новой итальянской аристократии - не наследственной, как в старину, а периодически набираемой императорами на основе земельных богатств. Хотя сенат утратил часть своего престижа и большую часть власти, сенаторы жили в пышности и напоказ. Они занимали важные административные должности и устраивали публичные игры из своих личных средств. Их дома были переполнены слугами и дорогой мебелью; один ковер стоил 400 000 долларов.21 Письма Симмаха и Сидония, поэзия Клавдиана раскрывают более светлую сторону этой господской жизни: социальную и культурную активность, верное служение государству, гениальную дружелюбность, верность супругов, нежность родительской любви.
Священник из Марселя в V веке нарисовал менее привлекательную картину условий в Италии и Галлии. Книга Сальвиана "О правлении Бога" (ок. 450 г.) посвящена той же проблеме, которая породила "Город Божий" Августина и "Историю против язычников" Орозия: как можно примирить зло варварских нашествий с божественным и благодетельным Провидением? Эти страдания, отвечал Сальвиан, были справедливым наказанием за экономическую эксплуатацию, политическую коррупцию и моральный разврат римского мира. Среди варваров, уверял он, нет такого безжалостного угнетения бедных богатыми; сердце варвара мягче, чем сердце римлянина, и если бы бедняки могли найти средства передвижения, они бы массово мигрировали, чтобы жить под властью варваров.22 Богатые и бедные, язычники и христиане в пределах империи, говорит наш моралист, одинаково утопают в трясине безнравственности, редко известной в истории; прелюбодеяние и пьянство - модные пороки, добродетель и воздержание - попки для тысячи шуток, имя Христа стало бранным ругательством среди тех, кто называет Его Богом.23 В противовес всему этому, говорит наш второй Тацит, можно привести здоровье, бодрость и храбрость германцев, простое благочестие их христианства, снисходительное отношение к покоренным римлянам, их взаимную преданность, добрачное целомудрие и супружескую верность. Вождь вандалов Гайзерик, захватив христианский Карфаген, был потрясен, обнаружив бордель почти на каждом углу; он закрыл эти притоны, а проституткам предоставил выбор между браком и изгнанием. Римский мир деградирует физически, теряет всякую моральную доблесть и оставляет свою защиту наемным иностранцам. Как такие трусы могут заслужить выживание? Римская империя, заключает Сальвиан, "либо мертва, либо испускает последний вздох", даже на пике своей роскоши и игр. Moritur et ridet - смеется и умирает.24
Это ужасная картина, явно преувеличенная; красноречие редко бывает точным. Несомненно, тогда, как и сейчас, добродетель скромно прятала голову и уступала первую полосу пороку, несчастью, политике и преступлению. Августин рисует почти такую же мрачную картину с аналогичной морализаторской целью; он жалуется, что церкви часто пустеют от конкуренции танцующих девушек, демонстрирующих в театрах свои растрепанные прелести.25 На массовых играх все еще происходила резня осужденных и пленников, чтобы устроить праздник. Мы догадываемся о пышной жестокости таких зрелищ, когда Симмах пишет, что на один праздник он потратил 900 000 долларов и что двадцать девять саксонских гладиаторов, которые должны были сражаться на арене, обманули его, задушив друг друга в ходе компактного самоубийства перед началом игр.26 В Риме четвертого века в году было 175 праздников: десять - с гладиаторскими состязаниями, шестьдесят четыре - с цирковыми представлениями, остальные - с представлениями в театрах.27 Варвары воспользовались этой страстью к виртуальным сражениям, напав на Карфаген, Антиохию и Трир, пока люди были поглощены игрой в амфитеатре или цирке.28 В 404 году гладиаторская программа праздновала в Риме сомнительную победу Стилихона при Поллентии. Кровь уже начала литься, когда восточный монах Телемах выскочил с трибун на арену и потребовал прекратить бои. Разъяренные зрители забили его камнями до смерти, но император Гонорий, тронутый этой сценой, издал эдикт, отменяющий гладиаторские игры.* Цирковые состязания продолжались до 549 года, когда они были прекращены из-за истощения городских богатств в ходе готских войн.
В культурном отношении Рим не видел столь насыщенного века со времен Плиния и Тацита. Музыка была в моде; Аммиан29 жалуется, что она вытеснила философию и "превратила библиотеки в гробницы"; он описывает гигантские гидравлические органы и лиры размером с колесницу. Школы были многочисленны; каждый, говорит Симмах, имел возможность развить свои способности.30 В "университетах" профессора, оплачиваемые государством, преподавали грамматику, риторику, литературу и философию студентам, собранным со всех западных провинций, а варвары, окружавшие их, терпеливо изучали военное искусство. Любая цивилизация - это плод с крепкого дерева варварства, и падает она на самом большом расстоянии от ствола.
В этот город с миллионным населением около 365 года приехал сирийский грек знатного происхождения и красивой фигуры, Аммиан Марцеллин из Антиохии. Он был солдатом в штабе Урсицина в Месопотамии, принимал активное участие в войнах Констанция, Юлиана и Иовиана; он жил до того, как начал писать. Когда на Востоке наступил мир, он удалился в Рим и взялся дополнить Ливия и Тацита, написав историю империи от Нервы до Валенса. Он писал на трудной и запутанной латыни, как немец
