Легенды европейских народов - Александр Васильевич Швыров

Говорят, будто Стеньку взяли хитростью, другие же уверяют, что он сам отдался в плен с отчаяния, увидев, что дело его проиграно. Сам Корнило Яковлев с целым конвоем казаков повез Стеньку и его брата. Вместе с ними отправляли царю и некоторые из вещей, награбленных в былое время шайкой Разина.

В дороге Фролка сильно запечалился.

— Это ты во всем виноват, — говорил он брату.

— Молчи, — отвечал ему Стенька, — нас встретят в Москве с почетом; самые набольшие бояре выйдут нам навстречу.

За несколько верст до Москвы Стеньку переодели в лохмотья. Затем была привезена телега с виселицей. На нее поставили Стеньку и привязали за горло к виселице. Руки и ноги были привязаны цепями к телеге. Фролка же, как собака, должен был бежать сзади, привязанный цепью за шею к грядке телеги.

Немедленно по приезде обоих братьев привели в земский приказ, и здесь начался допрос. Так как ни Фролка, ни Стенька ни слова не ответили, то их повели пытать. Костомаров подробно описывает эту пытку.

«Первая пытка был кнут — толстая, ременная полоса в палец толщиной и в пять локтей длиною. Преступнику связывали назад руки и поднимали вверх, потом связывали ремнем ноги; палач садился на ремень и вытягивал тело так, что руки выходили из суставов и становились вровень с головою, а другой палач бил по спине кнутом. Тело вздувалось, лопалось, открывались язвы, как от ножа. Уже Стенька получил таких ударов около сотни, и уж, конечно, палач не оказывал состраданья к такому подсудному, но Стенька не испустил стона. Все стоявшие около него дивились.

Тогда ему связали руки и ноги, продели сквозь них бревно и положили на горящие уголья. Стенька молчал.

Тогда по избитому, обожженному телу начали водить раскаленным железом. Стенька молчал.

Ему дали роздых. Принялись за Фролку. Более слабый, она начал испускать крики и вопли от боли.

— Экая ты баба! — сказал Стенька. — Вспомни наше прежнее житье; долго мы прожили со славой; повелевали тысячами людей, надобно ж теперь бодро переносить и несчастье. Что это, разве больно? Словно баба уколола!

Стеньку принялись пытать еще одним родом мучений. Ему обрили макушку и оставили виски. “Вот как! — сказал Стенька брату. — Слыхали мы, что в попы ученых людей ставят, а мы с тобой простаки, а и нас постригли”.

Ему начали лить на макушку по капле холодной воды. Это было мучение, против которого никто не мог устоять; самые твердые натуры теряли присутствие духа. Стенька вытерпел и эту муку и не произнес ни одного слова.

Все его тело представляло безобразную багровую массу волдырей. С досады, что его ничто не донимает, начали Стеньку колотить со всего размаха по ногам. Молчал Стенька...»

Несмотря на его полное молчание, все же Стенька был приговорен к смерти. Сидя в тюрьме и дожидаясь казни, он, говорят, сложил про себя песню, где просит, чтобы его похоронили на распутье трех дорог. Это та самая песня, которую мы привели в легенде о Робине Гуде.

Фролка, который был приговорен к пожизненному тюремному заключению, тоже сложил про себя песню, в которой изливает свою тоску:

Как бывало мне, ясну соколу, да времячко:

Я летал млад-ясен сокол по поднебесью,

Я бил, побивал гусей-лебедей,

Еще бил, побивал мелку пташечку.

Как, бывало, мелкой пташечке пролету нет.

А нонеча мне, ясну соколу, время нет.

Сижу я, млад-ясен сокол, во поймане,

Я во той ли во золотой во клеточке,

Во клеточке, на жестяной на шесточке.

У сокола ножки спутаны,

На ноженьках путочки шелковые,

Занавесочки на глазыньках жемчужные!

Как бывало мне, добру молодцу, да времячко:

Я ходил, гулял, добрый молодец, по синю морю,

Уж я бил, разбивал суда-корабли,

Я татарские, персидские, армянские,

Еще бил, разбивал легки лодочки:

Как бывало легким лодочкам проходу нет;

А нонеча мне, добру молодцу, время нет!

Сижу я, добрый молодец, во поймане,

Я во той ли злодейке земляной тюрьме;

У добра-молодца ноженьки сокованы,

На ноженьках оковушки немецкие,

На рученьках у молодца замки затюремные,

А на шеюшке у молодца рогатки железные.

В народных же легендах конец Стеньки передается несколько иначе. Рассказывают, что после того, как Стенька сбросил с колокольни митрополита Астраханского, его за такое злодеяние на семи соборах прокляли. Товарищи, узнав, что его на семи соборах прокляли, все отступились от него и, связав, отправили в Москву. В Москве его заковали в кандалы и посадили в тюрьму. Но Стенька коснулся до кандалов разрыв-травой, и кандалы сами собой спали. Потом Стенька взял уголек, нарисовал на стене лодку с веслами, сел в нее и разом очутился на Волге. Однако больше гулять и грабить ему не пришлось. Волга отступилась от него, не приняла его и земля. Так живет он до сих пор, отринутый небом и землею. Многие из простого народа до сих пор боятся произносить его имя, так как уверены, что он может невзначай подслушать их. Говорят, он бродит по горам и лесам, помогая беглым, к которым когда-то принадлежали его товарищи; говорят также, что он сидит где-то в горе и мучается за совершенные им преступления.

«Возвращались русские матросы из тюрклинского плена, — пишет Костомаров, — проходили они через русский город; было дело праздничное; православные христиане собрались около них послушать рассказы о чужедальных басурманских сторонах. Матросы говорили:

— Как бежали мы из плена, так проходили через персидскую землю, по берегу Каспийского моря. Там над берегами стоят высокие страшные горы. Случилась гроза. Мы под гору сели, говорили между собою по-русски, как вдруг позади нас кто-то отозвался:

— Здравствуйте, русские люди!

Мы оглянулись: ан из щели, из горы вылезает старик, седой-седой, старый, древний, ажно мохом порос.

— А что, — спрашивает нас, — вы ходите по русской земле, не зажигают там сальных свечей вместо восковых?

Мы ему говорим:

— Давно, дедушка, были на Руси; шесть лет в неволе пробыли; а как живали еще на Руси, так этого не видали и не слыхали!

— Ну а бывали вы