Карл Мунк - Один
Надменный тон и напыщенные речи словно сливались с видениями бессонных ночей вана.
– А наказать? Бросить гордецов на самое дно порока – это в твоей силе?
– Доверься! – отвечала золотая богиня. – Я знаю твою печаль: Асгард непомерно вознесся в гордыне – тебе и прочим ванам не по нутру то изобилие и уверенное благополучие верхнего мира, не знающего забот. К сожалению, мне самой вечно стоять на этом постаменте. Все мои права – удобнее переставить ногу или коснуться рукой того, кто мне мил.
Альвар понурился: зря он тащился через мокрый от росы лес, напрасно тратит время на женские россказни.
– Но не печалься, – ободрила Гулльвейг. – В горах живет та, кто все еще поклоняется мне, старая Хейд, берущая мое имя вместе с моей силой. Ступай в горы – найди старуху. Когда исполнится все, чего хотел, вернешься послушником в мой храм.
Альвар покинул храм, к которому заросла когда-то выбитая тропа, со смятенными чувствами и сумбуром в голове. Но он был слишком молод, слишком сильна в ване была жажда мести, чтобы задуматься, за что предки изгнали золотую колдунью из своего мира и почему ее весталка принуждена спрятаться от людей.
Он отправился в горы, словно ведомый чьей-то рукой, разыскал хижину.
– Здравствовать тебе, бабушка! – начал ван, не зная, как приступиться. Казалось нелепостью, что древняя старушонка, еле переставляющая распухшие ноги, сумеет преуспеть там, где ваны не надеялись на вооруженную дружину из крепких воинов.
– Буду жить, пока смерть не заявится! – сурово буркнула старуха, не глядя на вошедшего. Ее слезящиеся глаза были обращены в угол под потолком хижины.
«Да еще и слепая!» – ахнул про себя Альвар, но продолжил:
– С просьбой к тебе, бабуля!
– Какая же я тебе бабуля! – сверкнули белые крепкие зубы, и старуха на глазах помертвевшего вана начала преображаться. – Видно, не сладко приходится без старой Гулльвейг, раз заявился, – меж тем бурчала, молодея, ведьма. – А зачем же гнали? Зачем травили собаками? Били в спину камнями! Ох, люди: спохватываетесь, когда край пришел!
Альвар, опрокидывая на бегу утварь, кинулся прочь, ляснув дверьми: речь завела столетняя развалина, а последние слова серебристыми трелями проговорил ребенок с таким кротким и милым лицом, которому и впрямь впору молиться.
Альвар, перескакивая через камни, петлял по извилистой тропе, ведущей к подножию гор.
Не успел поставить ногу, как перед ним в воздухе зависла девочка-подросток, по-старушечьи утерла двумя пальцами уголки рта, пропела:
– Быстро бегаешь, приятель! Боялась, не успею перенять!
– Да кто ты? – рассердился Альвар на собственный страх: испугаться ребенка – пристало ли воину?
– Сказано ведь! Да и сам разве не видишь: Хейд я, вечно старая и всегда обольстительная, сумей рассмотреть.
– Но как же ты, такая кроха, справишься с целой армией асов? – не поверил Альвар. Затея все больше казалась ему нелепостью и авантюрой, в которую он добровольно дал себя втянуть. Не хватало только объявить эту девочку товарищам их единственной надеждой на спасение от позора и навек стать посмешищем и в верхнем, и в нижнем Альфхейме.
– Там видно будет, – сухо поджала нижнюю губу Хейд. – А пока ванам все равно больше надеяться не на кого!
– Ты самолюбива, как я вижу, – едва успел ответить Альвар, как они внезапно перенеслись из предгорий на морское побережье. Почти к самой воде подходили, отделенные узенькой полоской песка, сосны. Берег взбегал, перешагнув ров, пригорком. Альвар узнал владения ванов.
– Да ты волшебница, – удивился, – я рыскал по городам две недели, пока тебя разыскал, а ты в единый миг вернула меня домой.
– Плохо разве?
Альвар оглянулся на скрипучий голос: девочка вновь обернулась скрюченной старушонкой. Пояснила:
– Ванам рано видеть меня в моем юном естестве.
– Думаешь, лицезрев тебя, воины и землепашцы будут кидаться вслед твоим прелестям толпами? – не удержался ван: у старухи оказался въедливый и склочный характер.
Показались крыши усадьбы Фрейра. Белая птица, коснувшись низких дождевых облаков, махнулась тенью по земле. Альвар провожал ее взглядом, пока птица не превратилась в темную точку на горизонте.
– Что это было? – пробормотал ван, скорее сам себе, но получил ответ Хейд:
– Ишь, упорхнула! – глянула старуха в том направлении, куда скрылась птица. – Это, юноша, свобода ванов сбежала из Альфхейма. Поглядим, где ей найти пристанище, в каком из миров!
Альвара передернуло от злобы, исходившей от слов ведьмы. Но он в очередной раз ей не поверил. Достигли палат приемного отца Альвара. Хейд помалкивала – ван не настаивал. Либо старуха сама знает секрет, либо он ни за что на свете ее о помощи просить не станет. Сидит в уголке, перебирает пальцы, словно считает, все ли на месте. На Альвара не глядит.
– Пропусти! – старуха вдруг оказалась за спиной Альвара. Ван, которому надоело бесцельное помалкивание, рассматривал ветку ясеня, упирающуюся в окно: ветка начинала подсыхать, хотя еще зеленела листвой.
Он посторонился, пропуская старуху. Хейд обернула лицо к небу. Альвар полюбопытствовал, что же ей там мнится: над садом, приближаясь, плыло пушистое облако, похожее на обитаемый остров.
– Вот и Асгард, – старуха обернулась девчонкой. Кивнула вану: – Пока – до встречи! И не забудь обещание, что дал Гулльвейг!
Альвар машинально качнул головой: мол, помню. А Хейд по воздуху, словно по мощеной дорожке, поднялась к облаку. Влажные лапы туманом обняли фигурку – и Хейд растворилась. Облако по-прежнему медленно и величаво еле шевелилось, но ветер, озорничая, подул сильнее – облако развернулось, оказавшись с другой, невидимой Альвару, стороны палат.
Оставалось надеяться, что даже во сне Альвар не проболтается, какую глупость сотворил, вручив честь ванов и желание отомстить в руки старой колдуньи.
А в это самое время среди высокой травы на берегу озера в Асгарде, подобрав босые ноги и напевая, девочка-подросток перебирала букет только что сорванных речных лилий.
– Время! – шепнуло нечто невидимое.
Девочка поднялась, отряхнув передник и улыбаясь чему-то своему, пошла вдоль берега. И там, где она ступала, травы, цветы и нечастый прибрежный кустарник превращались в золотые замерзшие мумии.
Первыми странное явление заметили ранние рыбаки, привлеченные золотистым свечением на противоположном берегу. Побросав сети, кинулись наперегонки, разрубая веслами воду. Лодки ткнулись мокрыми носами в песок – рыбаки бежали к позолоченной траве. Растения легко вырывались из земли вместе с корнями – корни тоже превратились в золотые нити и паучью сеть.
– Золото! Настоящее золото! – взвесив, куснув, повертев и так и эдак, ошалели от радости рыбаки.
Ловля была забыта. А в Асгарде сонный медовар был разбужен чуть ли не до свету, чего доселе в городе не бывало: к нему гурьбой ломились с полдюжины пропахших рыбьей чешуей и озерной водой рыбаков, колотя в доски двери золотыми самородками причудливой формы.
Медовар проснулся, как только разглядел, что предлагают в обмен на хмельное вино. Алчно хватал золотые фигурки, не успевая разливать мед и брагу по ковшам.
Кликнул жену – вдвоем справлялись быстрее. Но весть о том, что то березовый чурбак, то дворняга, которую девочка приласкала, вдруг оборачивались чистым золотом, вихрем пронеслась по Асгарду. Асы и воины рыскали по окрестностям, прочесывали чужие дворы в поисках золота, – почти каждому повезло. Такое событие следовало отметить – дверь винных погребов вынесли, навалившись. Сбили обручи с бочек. Выставили собственные запасы. Гуляй, светлый Асгард!
Куда там золотой горе, которую подарили небесной обители предки – теперь золото булыжниками валялось под ногами. Но асы не давали себе труда нагнуться: подтяни наклонившуюся ветку дерева – сучок обломится с металлическим хрустом. Хватит на ковш хмельного зелья.
Только теперь Асгард узнал себе настоящую цену – первый и несравненный. Только теперь асы, в промежутках между похмельем, поняли, почему им править другими мирами и властвовать над пространством. Ремесла, искусства, забота о завтрашнем дне рассеялись туманом. Уже и не верилось, что когда-то Асгард жил по-другому. Даже валькирии, забросив рукоделье, покинули женские хоромы, увеселяя и без того развеселых бражников.
Когда в небесном мире припасы спиртного остались только на днище бочек, разослали гонцов в другие миры, снабдив изрядным количеством золотишка. Обитатели Миргарда и Альфхейма щедро грузили повозки воздушных колесниц бочками и бочонками.
Жизнь в Асгарде, превратившись в бесконечное пиршество и непреходящие празднества, застопорилась, бурля хмельным водоворотом и затягивая обитателей Асгарда в мутный омут разврата и попоек.
Время от времени кто-нибудь из пресветлых асов поднимал гудящую с похмелья голову. Мутным оком поводил на грязь и непотребство вокруг. Но шевелиться, приказывать, двинуть хоть пальцем было лень – ас нашаривал услужливо наполненный валькирией ковш. С первым глотком становилось жить веселее, второй разгонял кровь по жилам, а допив до дна, ас сам себе поражался: и вовсе Асгард не плох.
