Змей Рая - Мигель Серрано
Потом она указала на другой розовый куст и сказала:
— А взгляни на эти цветы — они не распустились, остались плотными бутончиками, сгрудились на ветви. Они никогда не подставляли лепестки ветру. И умирая, они падают на землю будто камни. Никто не знает, почему они совсем другие, почему у них такая судьба. Они держаться за ветви дольше, чем остальные, но никогда не распускаются и не дают аромата. Может быть, какой–то секрет позволяет им держаться, и может быть, этот секрет хранится здесь, в долине. Но тебе придется выбирать между двумя розами, двумя дорогами. Нельзя принять обе; нужно решить. Теперь, думаю, я научила тебя смотреть на розы.
Я понимал, что она готовится уйти; я чувствовал это по ее жестам и тону. А потом вдруг я осознал, что она уже далеко, а я бегу за ней, крича:
— Послушай! Послушай же! В каждом цветке, на который я смотрел с тех пор, как ты умерла, и в каждом лице, что я любил и ласкал как розу — во всём в сердце я находил только тебя — как беспокойный ветер иного мира.
Мой голос эхом отражался от скалистых вершин; он повторялся снова и снова, отлетая к ледяным высотам, где в горной долине цвели огненные лилии.
Мы вышли очень рано утром — начинался последний этап нашего паломничества. К обеду мы прибыли в Вишну Прияр, место, где соединяются две реки. Их слияние отмечает Внутреннюю границу Гималаев, и здесь длинные очереди паломников проходят полицейский досмотр. Я снова встретил мужчину с болезненно распухшей ногой; он едва мог идти, но глаза его выражали экстатическую радость. Он пел и выкрикивал громким голосом: «Джаи Бадри Вишал!». Я проникся сочувствием к нему и восхищением, и, проходя мимо, тоже крикнул: «Джаи Бадри Вишал!».
Потом, немного спустя, к нам подошел юноша с острой бородкой. На голове меховая шапка, вокруг шеи обернут шарф; он нес рюкзак, и был больше похож на студента, чем на паломника. Он заговорил со мной, рассказав, как добрался сюда из Ганготри, недалеко от истока Ганги, глубоко в Гималаях. Он прошел через Кедарнатх, святилище Шивы на противоположном склоне. Ом Сатчидананд Хари — так он назвался — был родом из Махараштры. Я был не против побеседовать с ним, но тут нас прервал Наилвал — он оттолкнул бедного Ома Сатчидананда Хари прочь, будто собаку.
Потом Наилвал объяснил, почему поступил так:
— Этим людям доверять нельзя. Среди этих тысяч саддхов полно жулья, беглых преступников, да и просто лгунов и бездельников, надевших шафрановые мантии нищих монахов, чтобы жить за счет других людей и избежать труда. Индии нужны рабочие и солдаты, а не эти паразиты. На каждого честного саддху тысячи притворщиков. Однажды, когда я нес службу здесь, в горах, я встретил одного из этих поддельных святых. Он пришел к нашему дому, и жена дала ему что–то поесть у двери. Позже она обнаружила, что он украл ее часы и несколько рупий. А потом я узнал, что он был осужденным и скрывался от правосудия. Был случай со знаменитым йогом, прибывшим в Бадринатх несколько лет назад. Он стал у входа в пещеру и долгое время не сходил с места. Он вообще не двигался, хотя мог идти снег или дождь. Мало–помалу верующие стали посещать его и приносить ему пищу. У этого мужчины были некоторые причуды, но в целом их принимали, потому что считали его святым. Но однажды он зарвался. Он стал просить материнского молока, то есть, молока женщины, утверждая, что это единственная пища, которую он может принять. Некоторые преданные женщины принесли ему свое молоко в больших чашах, но этот так называемый святой отказался от него — он якобы должен пить молоко прямо из женской груди. Узнав об этом, я отправился потолковать с этим саддху. Когда я расспросил его, он ничего не отрицал, согласился со всем, добавив, что дело в таинстве, которого я не могу понять. Я выгнал его из Бадринатха безо всяких скандалов.
Потом Наилвал рассказал мне о некоторых ашрамах в низкогорье Гималаев, где монахи наживались на доверчивости народа и очень весело проводили время.
— Чтобы обезопасить свои делишки, они относятся к нам, агентам службы разведки и районной полиции с исключительной любезностью; они восхваляют нас и осыпают нас дарами. Я так полагаю, ты видел некоторые из этих ашрамов в Ришикеше, — добавил он.
Мы продолжали шагать в свете утра, а я всё думал о том свами, что упорствовал в желании пить женское молоко прямо из груди матери. Может статься, сказал я себе, Наилвал чего–то не понял, да и никто не смог бы понять. Чтобы достичь вершины Древа или пика Бадринатха, корни должны прорасти очень глубоко. В таком приключении меняется значение любых предметов. Всякий может отправиться в Бадринатх, и я думаю, Наилвал бывал там не однажды. Но есть разница между тем, чтобы отправиться туда физически и понять, почему идешь туда.
Подъем становился всё сложнее, и вскоре мы заметили, что река под нами стала покрываться льдом. В ярко–голубом небе не было ни единого облачка, а воздух стал таким разреженным, что у меня закружилась голова, я был будто во сне. Караван за караваном проходили мимо, и все паломники мне казались нездешними, прибывшими из иной вселенной; их распахнутые глаза сияли, как бриллианты, мерзлые бороды трепетали на ветру, как святые вымпелы, которые мы видели внизу. Потом я заметил, как в данди несли очень старую женщину: голова ее болталась взад и вперед, повинуясь рывкам восхождения. По–видимому, это была ее агония, и несшие паланкин мужчины старались побыстрее взойти к вершине перевала, откуда уже был виден Бадринатх. Они хотели донести ее туда, пока она жива — чтобы она получила благословение, и чтобы ее последний выдох был принят Бадри или Вишну, богом сохранения. За нами шел и человек с опухшей ногой, и я знал, что к этому времени ему уже было не избежать гангрены. Обеими руками он опирался на посох, и, кажется, совершенно не воспринимал окружение — его насытил холодный воздух иной вселенной. Я решил остановиться и подождать его, желая достичь перевала вместе с ним. Стоя у края дороги, я видел, как подходил другой мужчина, одетый в сияющий белый плащ. Он шел, спотыкаясь, и очевидно, был совершенно истощен. Когда он ковылял мимо, я увидел его
