Нестандартный ход 2. Реванш (СИ) - De Ojos Verdes
Смотри, как мне больно. Смотри, что ты со мной сделал. Смотри, как я распадаюсь.
И снова по-детски безутешно — с всхлипами, в голос. Растерянно. От обиды, от жгучей тоски, от непонимания, чем заслужила такое его отношение.
Разумовский потрясенно застыл. Взор мужчины наполнился горечью, как если бы в него действительно вдохнули все её мучения.
Несколько бесконечных секунд они так и сидели бездвижно — всматриваясь друг в друга. Два истерзанных и уставших одиночества.
Пока с отчаянным стоном Рома вновь не притянул её к себе:
— Элиза...
— Ты редкостная сволочь, Разумовский! — глухо выдала ему в плечо и сотряслась в новых рыданиях.
Щелкнул замок одной из соседских квартир. Где-то на задворках сознания колыхнулась мысль, что они так и сидят на лестничной площадке, — ревущая Элиза, прижатая к Роме, — оккупировав вход, и издают слишком громкие звуки, нарушая покой остальных жильцов. И если девушка не в состоянии была учесть этот факт, то Разумовский — вполне. Прямо в таком положении, не выпуская её ни на миг, мужчина буквально переполз в коридор и захлопнул дверь. Разместившись на полу, он прислонился к стене, одной рукой придерживая Элизу, второй — начав гладить её от макушки до лопаток цельной теплой волной.
От этой ласки делалось только паршивее, и ткань пальто под её щекой стремительно намокала, обильно орошаемая беспрерывным потоком слез.
Были бы силы — оторвалась бы от него и выставила за порог. Но их не было. Они уходили на истерику, которая, вместо того чтобы закончиться, набирала обороты. Тело трясло от многочисленных спазмов, выбивающих из неё кислород вместе с завываниями. Пальцы до бескровия вцепились в ворот его бежевого коверта, и были настолько напряжены, что фаланги одеревенели, не разгибаясь.
Элиза захлебывалась вдохами и злилась на свою немощность, из-за которой не получалось верещать, как того требовало нутро, во всё горло, что он… бездушный, безжалостный и безразличный робот!..
И как хотелось ударить эту глыбу, выместить ярость, осыпать ругательствами за каждый приобретенный на сердце рубец… Разумовский ужаснулся бы, если бы смог увидеть, сколько ран оставляли внутри неё его поступки.
— Отпусти, — прокряхтела посаженным голосом, как только ярый всплеск немного утих.
Никакой реакции. Мужчина продолжал свои медленные поглаживания, не собираясь подчиняться.
— Отпусти! — выдала громче и запрокинула голову, сквозь соленую муть уставившись на него.
— Не могу, — его ладонь плавно сместилась с её макушки на щеку, и он ребром вытер влагу, оттесняя к ушам и дальше к шее. Затем большим пальцем прошелся по нижнему веку, стирая остатки слёз. И проделал всё то же самое со второй стороной под хмурый настороженный взор девушки. — Не могу, Элиза.
Тоном, способным подкосить. Продрать до самых костей и снести оборону.
Но… девушка отмела предательский отклик, ядовито напомнив:
— Можешь! У тебя это всегда получалось!
Лицо Ромы исказилось горькой усмешкой:
— Получалось ли, Покахонтас?
Он неожиданно склонился ближе и коснулся губами её виска, задержавшись там. А потом поцеловал совсем невесомо ближе к уху, где саднило после падения. Нежно, бережно, трогательно…
И постепенно вводя Элизу в ледяное бешенство своим спокойствием и невозмутимостью. Будто происходящее — норма.
Девушка резко вырвалась из его рук, отцепила свои окаменевшие пальцы и откинулась назад, высвобождаясь. Отползла к противоположной стене, сорвав с себя куртку и отшвыривая прочь так небрежно, что из кармана выпал телефон, грохнувшись на пол и инерционно проехавшись немного дальше.
Она забилась во внешний угол шкафа-купе и подтянула к себе колени, чтобы их с Разумовским ноги не соприкасались. Расстояние между ними было крохотным, всего с десяток сантиметров, но задышалось легче. Яснее. Без сводящего с ума тактильного контакта, путающего все мысли. Беспроигрышный ход, нечестный, неуместный — касаться, притупляя бдительность.
Мужчина внимательно следил за её передвижениями и не стремился мешать.
Элиза шумно вдохнула и тяжело выдохнула.
— Зачем ты пришел?..
— За тобой.
Его слова остались висеть в воздухе замысловатыми узорами. Инородными.
— Почему вдруг? Почему сейчас? — мучительным хриплым шепотом в неверии. — Почему не в тот день, когда меня выставили воровкой? Почему не месяц назад, когда я вышла на работу? Что изменилось за это время, Разумовский? Ты нашел настоящего предателя, и теперь я тебе нужна? Абсурд.
Рома прожег её открытым укоризненным взглядом. При этом настолько ласковым и мягким, что у девушки вновь безотчетно дрогнул подбородок. И сжатые губы. И крылья носа затрепетали заодно.
— Ты говоришь не то. Всё не то, Элиза. Попробуй еще раз.
— Попробуй сам, из нас двоих ты ведь умнее, — колко и сухо.
— Ты права, валькирия. Говорить буду я. Но, не потому что умнее. Потому что моя очередь…
Глава 31
«Я молился, чтобы она не смогла жить без меня». А. Гавальда «Я её любил. Я его любила»
Когда любимая женщина, забившись в угол, смотрит на тебя волчонком, невольно ощущаешь себя последним подонком. И наверняка таковым и выглядишь в её глазах, полных осуждения и недоверия.
Рома на какое-то время завис, наблюдая за Элизой в этой позе. Закрывшись от него, она сидела в напряжении, поджав красивые влажные губы и буквально рассекая воздух воинственным взглядом, все еще блестевшем от слез.
Масштаб катастрофы настиг именно в эту секунду. Разумовский вдруг отчетливо увидел неприглядную картину, сложившуюся в голове девушки. Ясно увидел. Словно сам был на её месте. И пока мужчина пытался разобраться со всем происходящим, в том числе и с тем, что зрело у него внутри, Элиза думала, что он... предпочел ей других.
Грудную клетку сдавило болезненным сожалением. Из-за всего, что они оба натворили, дойдя сегодня до такой тоскливой точки.
— Начнем с того, что я не искал предателей, это и так было слишком очевидно. Я удивлен, что ты пришла к выводу, будто я поверил в твою виновность. То есть, я настолько примитивен и плох в твоих глазах, Элиза? — она лишь сердито насупилась и моргнула пару раз. — Возможно, моя ошибка именно в том, что я всегда руководствуюсь не эмоциями, а разумом. И в тот момент, когда должен был взять тебя за руку и поддержать, счел более важным обелить твое имя перед людьми, решающими дальнейшую судьбу «воровки». После того как с начбезом пересмотрел видео с камер, а с айтишниками — историю твоего компьютера, стал настаивать, чтобы тебя оставили на прежней должности. Я не знал, что ты до этого уже написала заявление об увольнении. Почему не сказала?
— Я написала его перед вашим показательным сбором. Это раз. И с чего должна была тебе об этом говорить? — огрызнулась Элиза на его, скорее, риторический вопрос.
— Там дальше на видео был фрагмент, как ты выбрасываешь документы в урну, заходя в свой отдел, — продолжил Рома спокойно. — И под ними на одежде у тебя обнаружилось пятно. То есть, вопрос с папкой закрыт, ты её использовала в технических целях, прикрываясь. Но что ты делала в моем кабинете?
Девушка ответила не сразу. Приоткрыла рот, замерла так на пару мгновений, затем слегка качнула головой и тихо выдала с горечью:
— Первый рабочий день после болезни. Пришла отблагодарить за твое очередное героическое спасение такой бедовой меня. Вместо тебя обнаружила заключение о беременности Лены... В порыве «радости» облилась водой. Остальное ты видел...
После слов о беременности Лены его кольнуло острой иглой. Но эту тему они обсудят позже.
— Завтра придешь к кадровикам, подпишешь бумаги. Всё уже оформлено. После этого тебе вместе с расчетом переведут крупную премию. Моральная компенсация за клевету. Должно хватить на долгое время, и можно не торопясь искать работу по профилю, не размениваясь на подобные организации, в которых тебе некомфортно.
