Гесериада - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания

что же, порежемся! Придет человек, что же, померимся силою! Если же придет он, обернувшись черно-пестрый жалящим змеем, ну так что же? Обернемся и мы царь-птицей Гаруди и заарканим его сверху. Пусть обернется он рыкающим тигром, ну и что же? Обернемся и мы тогда львами с длинною иссиня-медною гривой!

И разослал он послов с приказом:

— Итак, в поход! Созывайте всех тридцать богатырей, созывайте улус — три отока, тибетско-тангутское войско! Созывайте и конных, и пеших своим чередом. Созывайте всех туда, на урочище «Красную Мураву», Улан-цзольге, к юрте нашего Гесер-хана, к нижнему течению реки Цацар-гана, на главный сборный пункт.

Берет затем Цзаса-Шикир свои военные доспехи, берет свое собственное войско и выступает в поход вместе с Рогмо-гоа и Барс-Богатырем. Подъезжая к Гесеровой ставке, захватывают они с собой Нанцона и являются.

Затем приводят тридцать богатырей под начальством своим тибетско-тангутское войско, в особых колоннах пешие и конные войска.

4

Цзаса-шикир с Шумиром и Нанцоном выступают на разведку. Истребление передового отряда противника, угон табуна, посеяние панических слухов о возвращении Гесера

Собирается великое войско, и Цзаса-Шикир осведомляется, как идет ополчение, громко раздается вопрос по командам.

— Понемногу собирается! — отвечает Шумир.

Тогда Рогмо-гоа подает совет бросить гадательные жребьи, но Цзаса-Шикир замечает:

— Со жребьями, пожалуй, повременим, моя Рогмо! Я сам отправлюсь разведать, как велико войско трех ширайгольских ханов.

— Со мной, мой Шумир, беркут среди людей, со мной мой благородный тринадцатилетний Нанцон!

Цзаса-Шикир садится на своего крылатого бурого коня, надевает свой кольчатый панцирь, надевает на голову свой драгоценный шлем Дагорисхой, втыкает в колчан тридцать своих белых стрел, вешает свой черно-свирепый лук, свой острый булатный меч — Курми.

Шумир седлает своего желто-сивого коня, надевает свой панцирь темно-серый, цвета сверкающей росы, вешает свой черно-свирепый лук, берет тридцать своих белых стрел, надевает свой меч дочерна закаленный, непритупляемо-острый.

Садится также и благородный Нанцон на своего желто-сивого коня, надевает свой иссиня-черный панцирь в сто блях, берет свои тридцать белых стрел и черно-свирепый лук, привешивает меч свой дочерна закаленный, непритупляемо-острый. И по команде Цзаса-Шикира «вперед!» — все трое выступили. Поднявшись на вершину Эльсен-улы, стоят они в карауле. Туда набегает несметное множество пришедшего в движение дикого зверя, спеша бегут всевозможные звери из ходящих по Златонедрой Земле, и раненые, и нераненые.

— Поднялась великая пыль, идет несметный зверь. Не значит ли это, что подходит войско трех ширайгольских ханов? — изволил сказать Цзаса-Шикир и стал всматриваться. Посмотрел он, и, с расстояния в сутки пути, он усмотрел поднимающееся вверх по Хатунь-реке войско трех ханов.

— Впереди, — говорит он, — впереди на полдня пути идут триста разведчиков!

Навстречу им выступили Нанцон с Шумиром и действительно в этом убедились.

— Эх, правду сказал мой Цзаса! — говорит Шумир. — Как их много! Кого же из них будем атаковать? И каков вид у этого войска, мой Цзаса! Кажется, будто все множество небесных звезд спустилось на землю, а цветы Златонедрой Земли взошли расти на небе!

Стал осуждать его благородный Нанцон:

— Что значат эти твои речи, Шумир? Откуда узнал ты, что ширайгольского войска так много? Как ты наворожил, что нашего войска меньше? Когда ты видел, чтоб цветы восходили на небо и росли там? Когда ты видел, чтобы с неба на землю пало множество звезд? Разве, Шумир, в твоих привычках говорить такую неуместную ложь? Плох тот охотник, который берется снаряжать свои доспехи, когда надобно идти на охоту или в поход. Плоха та женщина, которая начинает наряжаться, когда надобно в гости идти. Выходит, что перед ними у всех нас троих померкла краса!

— Ты прав, мой Нанцон! — отвечает Шумир. — Я просто пошутил, не больше. Подходящее войско Цаган-герту-хана похоже на закипающее молоко; пусть же мой Цзаса будет тем, кто помешивает ковшом, заведя его в самую середину! Приближение войска Шара-герту-хана похоже на занимающийся пожар; пусть же я, Шумир, буду пожарным! А подступ войска Хара-герту-хана похож на возникающее наводнение; будь же ты, мой Нанцон, человеком, сводящим его на нет, рассасывая воду каналами. Что же, в атаку? Дружно ударим втроем на трех ханов!

После Шумировых слов последовало такое распоряжение Цзаса-Шикира:

— Оба вы, друзья мои, правы. Сначала мы уничтожим трехсотенный разведочный отряд, а потом захватим находящийся у него в тылу табун какого-нибудь из ханов. Захватим пленных, и по их показаниям мы сможем вывести заключение о том, действовать ли нам оборонительно или наступательно. Итак, Шумир и Нанцон, выдвинувшись по этому направлению и занявши вон то ущелье, стойте. А я зайду им в тыл и, с криком на них бросившись, погоню на вас. Убегающих от меня бейте вы, а я стану истреблять убегающих от вас.

Этот план поиска был принят всеми единогласно, и ни один человеческий язык не ускользнул. Триста взятых верховых коней они привязали в яру, а на том холме-обо, на котором стояла разведка, понаставили обо наподобие каменных всадников, и на них надели отбитые латы и шлемы. Затем втроем они отбили на тьмы и тысячи разбитые табуны Цаган-герту-хана и возвратились на Эльсен-ула.

Подъезжает к ним младший сын младшего брата Цаган-герту-хана, Шиманбироцза, верхом на своем белом вещем коне. Ко всем четырем ногам коня он привязал по наковальне да сверх того одной наковальней бьет коня. Оказывается, это был такой конь, что не осади его таким грузом — не унять его ярости, занесет хозяина на небо.

— Вон какой-то человек быстро приближается! — говорит Цзаса. — Думает поговорить — так поговорю я; думает поссориться — так буду ссориться я; а вы, друзья мои, ступайте и присматривайте за своим табуном! — он сам выехал на встречу.

— Куда это вы, братцы, гоните такое множество меринов? — говорит Щиманбироцза. — И чьи вы будете по имени?

— Мы, — отвечает Цзаса, — мы — пастухи коров и овец у тибетского Гесер-хана. Нам причинили пропажу в 1500 голов рогатого скота. Ведя след, мы набрели на вашу трехсотенную заставу. Караульные ваши отвели нам след, и вот, ведя след далее, мы подвели его к вашим людям, людям двух ханов. Когда мы стали требовать выдать наш скот, те не только этого не сделали, но еще и избили и нас самих, и коней. За это мы и угнали у ваших табун, рассудив так: кто рождается мужчиной, а кто и бабой.

— Но как это случилось, — спрашивает Шиманбироцза, — как