Китайские народные сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки
Старуха не соглашается, говорит:
– Лучше гаоляновый стебель выбрось, на что он нам теперь?
Опять послушался ее рыбак, выбросил гаоляновый стебель зеленый. Загремело загрохотало вокруг. Обернулся стебелек зеленым драконом, на небо улетел.
Идут старик со старухой, серебро да золото на спине тащат, в ту деревню идут, где рыбу оставили. Смотрят – дорога будто другой стала, на прежнюю не похожа. Прошли они пять ли, деревню увидели, только та маленькой была, а эта уж и не знаю во сколько раз больше. Самое малое несколько тысяч домов в ней. Человека повстречали, спросили, что за деревня.
Отвечает человек:
– Селенье это Тухлой рыбой зовется.
Спрашивает рыбак:
– Отчего же это оно так зовется?
Отвечает человек:
– Не век, не два минуло с той поры, как было в нашей деревне десять домов. Проходили тут муж с женой, коромысло с рыбой оставили, сами к утесу в сто чжанов высотой ушли. Так и не вернулись. Рыба протухла, вонь по всей деревне пошла. С той поры и прозвали наше селенье Тухлой рыбой.
Поглядели старик со старухой друг на дружку, подивились, ничуть они старше не стали, а ведь несколько веков минуло. Прошли они еще немного, смотрят – харчевня. Притомились старик со старухой, ног, рук не чуют, голод их мучит, жажда донимает.
Говорит старик:
– Давай передохнем, еды купим!
Опустила жена на землю мешок, хотела слиток серебра достать, глядь – а это камень белый. Стала золото вынимать, смотрит – опять камень, только желтый. Роется она в мешке, а там одни камни. Аж позеленела старуха, руки трясутся. Вытряхнула она на землю мешок, думала – хоть на дне золото осталось, где там! Белые да желтые камни с грохотом по земле покатились. Вытряхнул на землю свой мешок Ху Сы, тоже камни с грохотом по земле покатились, ни горсти золота, ни крошки серебра.
Вылупили старик со старухой глаза, руками развели. Побежали к утесу в сто чжанов высотой. Может, отворятся ворота каменные? Не тут-то было! Где гаоляновый стебелек зеленый? Показал рыбак пальцем на утес, крикнул:
– Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!
Кричал Ху Сы, кричал, аж охрип, а утес стоит себе как ни в чем не бывало, не шелохнется. Вспомнил рыбак свою жизнь прежнюю, нужду горькую, похолодел весь. Вздохнул он и говорит:
– Хотел других накормить полынью, да самому пришлось отведать. Не поешь полыни, не узнаешь горечь.
Думал, думал рыбак, и взяла его досада. Стал он головой о скалу биться, бился, бился, насмерть разбился. Завыла старуха, заревела в голос, не она ли сама себе лиходейка? Не видать ей больше своего дома. Разобрала ее досада, одной мало, к той досаде еще досада прибавилась, стукнулась старуха об утес, тоже насмерть разбилась.
На другой день, только солнышко взошло, стали над утесом малые птахи летать. Это рыбак да его жена ночью парой темно-серых птичек обернулись. Летают птахи, крыльями машут, кричат:
– Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!
Месяц за месяцем идут, год за годом проходят, зима лето сменяет, зной – холод, а птахи малые летают да кричат:
– Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!
Шло время, и прозвали люди серых птичек «аохэнняо» – «птички грусть-досада». По сию пору в горах Ишань летают птички грусть-досада над утесом в сто чжанов высотой, летают и кричат:
– Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!
Финиковая косточка[71]
Некогда в маленькой деревушке Уцзячжуан жил старик Лао Ли со своей старухой. Не богато жили и не бедно. Даже рис изредка ели. Одна у них беда – нет да нет детей, а очень им хотелось чадо свое иметь.
Говорит как-то вечером Лао Ли жене:
– Эх, старуха, нам бы с тобой сынишку, пусть маленького, с финик величиной.
И что бы вы думали! Послало им вскорости Небо мальчика, и впрямь маленького, не больше финика. Не нарадуются старик со старухой и прозвали сына Цзао-хэ – Финиковая Косточка.
Идут годы, а Цзао-хэ хоть бы чуточку вырос. Так и остался величиной с финиковую косточку.
Поглядел однажды Лао Ли на сына, вздохнул тяжко и говорит:
– Цзао-хэ, Цзао-хэ! Что проку растить тебя! Не будешь ты мне помощником! Зря я радовался, когда ты на свет народился.
Мать отцу вторит:
– Вот и я – посмотрю на тебя, только расстраиваюсь.
Отвечает им Цзао-хэ весело:
– Не печалься, матушка, не грусти, батюшка! Маленький я, да удаленький! Возьми меня, отец, в поле.
Смышленым да усердным был Цзао-хэ. Быстро научился за плугом ходить, мулов погонять, а про хворост и говорить нечего, всегда больше всех собирал. Маленький он – везде проберется, куда другой и сунуться не смеет. А подпрыгнет – сразу на крышу запрыгнет.
Хвалят соседи Цзао-хэ, не нахвалятся. Собственным детям его в пример ставят:
– Поглядите на Цзао-хэ, маленький, да спорый! А вы! Лентяи, хоть и большие выросли.
Уж так счастливы Лао Ли с женой, что и сказать трудно! Да и что в том дивного! Не только усердный да ловкий у них сын, еще и умный на редкость.
Вот что однажды с ним приключилось.
Была в один из годов засуха, ни зернышка крестьяне не собрали со своих полей. Самим есть нечего, а тут еще ямынь подать требует. Нечем крестьянам платить, и приказал тогда уездный начальник своим стражникам увести из деревни всех коров да мулов.
Увели стражники скот, плач да крик по всей деревне стоит. Посмотрел Цзао-хэ, послушал и говорит:
– Не печальтесь, люди, придумал я, как воротить коров да мулов.
Не поверили ему люди и отвечают:
– Сам маленький, а обещания большие!
Не стал Цзао-хэ спорить, а вечером прибежал ко двору уездного начальника, где коровы да мулы были привязаны, перепрыгнул через стену, дождался, пока стражники заснут, и залез в ухо к ослу.
Осел как закричит: э-хэ… э-хэ!..
Стражники мигом вскочили, прибежали – нет никого. Им и невдомек, что в ухо к ослу кто-то забрался.
Не успели лечь, осел опять закричал. Говорит тогда один стражник:
– Не обращайте внимания! Мало ли отчего осел кричит! Давайте лучше спать.
А Цзао-хэ только этого и надо. Дождался он, пока стражники уснут, отворил ворота и погнал скот в
