Автор неизвестен - Тысяча и одна ночь
Услышав слова лисицы, волк укусил себе лапу от раскаяния…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала ночь, дополняющая до ста пятидесяти, Шахразада сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда волк услышал слова лисицы, он укусил себе лапу от раскаяния, а затем смягчил свои речи, видя, что это неизбежно, но никакой пользы от этого не было.
И тогда волк сказал лисице тихим голосом: «Вы, племя лисиц, говорите слаще всех и приятнее всех шутите, и это все твои шутки, но не во всякое время хорошо шутить»; а лисица ответила: «О глупец, для шуток есть предел, которого не переходит тот, кто шутит. Не думай, что Аллах отдаст меня тебе, после того как он уже спас меня из твоих рук».
«Тебе следует желать моего спасения из-за нашей прежней братской дружбы, и если ты меня спасешь, я обязательно воздам тебе добром», — сказал волк, и лисица ответила: «Мудрецы говорили: «Не братайся с нечестивым глупцом — он тебя обезобразит, а не украсит, и не братайся с лжецом: если ты проявишь хорошее, он это скроет, а если проявишь злое — разгласит». И сказали мудрецы: «Для всего есть хитрость, кроме смерти, — все можно исправить, кроме испорченной сущности, и все можно отразить, кроме судьбы».
А относительно воздаяния, которое я, ты говоришь, заслужила от тебя, то я сравню тебя по воздаянию со змеей, убежавшей от змеелова. Один человек увидал ее испуганною и спросил: «Что с тобою, о змея?» — и она ответила: «Я убежала от змеелова, и он ищет меня; если ты спасешь меня от него и скроешь меня у себя, я воздам тебе хорошим и сделаю с тобою все доброе».
И человек взял ее, желая награды, жадный до воздаяния, и положил ее за пазуху. А когда змеелов прошел и удалился своей дорогой и то, чего змея боялась, миновало, этот человек сказал ей: «Где награда? Я спас тебя от того, чего ты боялась и остерегалась». И змея отвечала: «Скажи мне, в какой член и в какое место мне тебя ужалить, — ты знаешь, что наше воздаяние не идет дальше этого». И потом она ужалила его один раз, и он умер. И тебя, о глупец, я сравнила с той змеей и человеком. Разве не слышал ты слов поэта:
Не верь тому, кем ты прощен И кто тобою был разгневан. Змея мягка, но яд силен: Сидит внутри, а не вовне он».
И волк сказал ей: «О красноречивая, о прекрасная лицом, не забывай, кто я и как люди меня боятся. Ты знаешь, что я налетаю на крепости и обрываю виноградники, — сделай же то, что я тебе велел, и стой передо мной, как раб перед господином». Но лисица воскликнула: «О глупый и невежественный, стремящийся к тщетному, я дивлюсь, как ты глуп и тупоголов, раз ты велишь мне тебе служить и стоять перед тобой, точно я твой раб и ты купил меня за деньги. Ты скоро увидишь, что тебя постигнет, — тебе проломят голову камнями и сломают твои предательские зубы».
А потом лисица взошла на холм, возвышавшийся над виноградником, и стала кричать людям в винограднике, и кричала до тех пор, пока не разбудила их. И они заметили лисицу и поспешно, толпой, пришли к ней, и лисица стояла на месте, пока они не приблизились к ней и к яме, где был волк. А потом лисица бросилась бежать, и хозяева виноградника посмотрели в яму и, увидав там волка, принялись бросать в него тяжелые камни и до тех пор били его камнями и палками и кололи зубцами копий, пока не убили.
И когда они ушли, лисица вернулась к яме и остановилась у места убиения волка, и, увидав, что волк мертв, она стала качать головой от сильной радости и произнесла такие стихи:
Погублен волк по воле рока, Его душа уже далеко. Абу-Сирхан, меня убить Хотел ты, но тому не быть, Ты в этой яме, а не я, Где веет вихрь небытия.
И лисица осталась в винограднике одна, спокойная, не боясь бедствий, пока не пришла к ней смерть, и вот какова была повесть о волке с лисицей».
Рассказ о Хатиме aт-Таи
«А что касается рассказов о великодушных, то они очень многочисленны, и к ним принадлежит то, что рассказывают о великодушии Хатима ат-Таи[68].
Когда он умер, его похоронили на вершине горы, и у его могилы вырыли два каменных водоема и поставили каменные изображения девушек с распущенными волосами. А под этой горой была текучая река, и когда путники останавливались там, они всю ночь слышали крики, но наутро не находили никого, кроме каменных девушек. И когда остановился в этой долине, уйдя от своего племени, Зу-ль-Кура[69], царь химьяритов, он провел там ночь…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала двести семьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зу-ль-Кура остановился в этой долине, он провел там ночь. И, приблизившись к тому месту, он услышал крики и спросил: «Что за вопли на вершине этой горы?» И ему сказали: «Тут могила Хатима ат-Таи, и над ней два каменных водоема и изображения девушек из камня, распустивших волосы. Каждую ночь те, кто останавливается в этом месте, слышат эти вопли и крики».
И сказал Зу-ль-Кура, царь химьяритов, насмехаясь над Хатимом ат-Таи: «О Хатим, мы сегодня вечером твои гости, и животы у нас опали».
И сон одолел его, а затем он проснулся, испуганный, и крикнул: «О арабы, ко мне! Подойдите к моей верблюдице!» И, подойдя к нему, люди увидели, что его верблюдица бьется, и зарезали ее, зажарили и поели. А потом спросили царя, почему она пала, и он сказал: «Мои глаза смежились, и я увидел во сне Хатима ат-Таи, который подошел ко мне с мечом и сказал: «Ты пришел к нам, а у нас ничего не было!» И он ударил мою верблюдицу мечом, и если бы вы не подоспели и не зарезали ее, она бы, наверное, околела».
А когда настало утро, Зу-ль-Кура сел на верблюдицу одного из своих людей, а его посадил позади себя. В полдень они увидели всадника, ехавшего на верблюдице и ведшего на руке другую. «Кто ты?» — спросили его. И он ответил: «Я Ади, сын Хатима ат-Таи. Где Зу-ль-Кура, эмир химьяритов?» — спросил он потом. И ему ответили: «Вот он».
И Ади сказал ему: «Садись на эту верблюдицу, твою верблюдицу зарезал для тебя мой отец». — «А откуда тебе известно это?» — спросил Зу-ль-Кура. «Мой отец явился ко мне сегодня ночью, когда я спал, — ответил Ади, — и сказал мне: «О Ади, Зу-ль-Кура, царь химьяритов, попросил у меня угощения, и я зарезал для него его верблюдицу; догони же его с верблюдицей, на которую он сядет, — у меня ничего не было».
И Зу-ль-Кура взял ее и удивился, сколь великодушен был Хатим ат-Таи, живой и мертвый».
Рассказ о халифе Хишаме и юноше
«Рассказывают также, что Хишам, сын Абд аль-Мелика[70] ибн Мервана, как-то был на охоте и вдруг увидел газеленка. И он погнался за ним с собаками и, преследуя газеленка, увидал юношу из арабов-кочевников, который нас овец. «О юноша, перед тобой этот газеленок, он убежал от меня», — сказал Хишам, и юноша повернул к нему голову и молвил: «О значения лучших не знающий, ты посмотрел на меня глазом умаляющим и заговорил со мною речью унижающей! Речью притесняющего твоя речь была, а поступки твои — поступки осла». — «Горе тебе, разве ты меня не знаешь?» — воскликнул Хишам. И юноша ответил: «Тебя я узнал, ибо невежей ты себя показал, сказав мне все это прежде привета!» — «Горе тебе — я Хипшам ибн Абд аль-Мелик!» — воскликнул Хишам. И кочевник ответил: «Аллах не приблизь твой родной край и твоей могиле жизни не дай! Как много ты сказал и как мало уважения показал!»
И не закончил халиф своих слов, как воины окружили его со всех сторон и все вместе сказали: «Мир тебе, о повелитель правоверных!» — «Сократите свои речи и стерегите этого юношу!» — сказал Хишам. И юношу схватили. Увидев так много царедворцев, везирей и вельмож царства, он не обратил на них внимания и не спросил про них, но опустил подбородок на грудь и смотрел туда, куда ступала его нога, пока не подошел к Хишаму. И он остановился перед ним, и опустил голову к земле, и молчал, не приветствуя и воздерживаясь от слов. И один из слуг сказал ему: «О собака среди арабов, что мешает тебе пожелать мира повелителю правоверных?»
И юноша обернулся к слуге, гневный, и воскликнул: «О седло для осла, этому препятствует длина пути, и я вспотел, когда пришлось по ступенькам вверх идти!» И Хишам вскричал (а гнев его увеличился): «О юноша, ты явился в день, когда пришла твоя пора, и одежда от тебя ушла, и жизнь твоя истекла!» — «Клянусь Аллахом, о Хишам, — воскликнул юноша, — если время мое суждено сократить, то срок уже нельзя продлить, и ни малым, ни многим не могут твои речи мне повредить!» — «Или ты достиг такой степени, о сквернейший из арабов, что ты отвечаешь повелителю правоверных на каждое слово словом?» — воскликнул царедворец, и юноша поспешно ответил: «Да поразит тебя наважденье и да не оставит мученье и заблужденье! Или не слышал ты, что сказал Аллах великий: «В тот день, когда придет всякая душа, оспаривая, чтобы защитить себя!» И тут Хишам поднялся, сильно разгневанный, и воскликнул: «Эй, палач, ко мне, с головой этого юноши! Он много говорит о том, чего никто не вообразит!»
