Гесериада - Автор Неизвестен
Монгольский язык памятника, нося на себе следы одного из южномонгольских диалектов, далек от классического общемонгольского литературного языка, традиции которого, по мнению проф. Б. Я. Владимирова[8], характеризуют всю основную массу монгольской литературы настолько последовательно, что все немногочисленные произведения, отступающие от этих общепринятых форм, определяются им как особое направление в литературе на монгольском классическом языке. Однако ни время возникновения этого направления, ни его характер, объем и причины не выяснены и не установлены. Что касается Гесериады, то, будучи напечатана в начале XVIII в., она, по-видимому, и составлена не ранее XVII в., так как свободна от архаизмов, характеризующих более ранние памятники монгольской литературы. В таком случае не принадлежит ли XVII в. и самое это направление в монгольской литературе веку великих войн и социальных потрясений, пережитых монгольским миром? В этом веке политический и культурный центр этого мира переместился на запад, к ойратским племенам, которые выдвинули крупных вождей в войнах с Китаем и вместе с тем дали таких крупных культурных деятелей, как реформатор монгольской письменности Зая-Пандита. Реформа Зая-Пандиты, начавшись с усовершенствования алфавита, естественно влекла за собою, в специфических условиях монгольской письменности, далеко идущие изменения в самой классической письменности, подводя ее ближе и ближе к стихии живого разговорного языка. Как военным вождям ойратов не удалось объединение Чингисова монгольского мира, так и реформе Зая-Пандиты не суждено было сделать всемонгольской свою усовершенствованную письменность. Однако легко допустить, что мы за недостатком сведений не можем пока по достоинству оценить ни силы, ни размаха, ни значения этой культурной революции XVII в. в монгольском мире, с которой может быть и связано это литературное направление, ломавшее старые традиции и пытавшееся сблизить классический язык с живым говором народных масс. В этом аспекте приобретает особое значение и то обстоятельство, что язык Гесериады очень близок к юго-западным ойратским диалектам, а также и тот факт, что писаная Гесериада обнаружена из всех монгольских племен еще лишь у ойратов, которые, как известно, и в настоящее время составляют часть населения Тибета, а в XVII в. завоевывали Тибет.
Само собою разумеется, что постановка этих вопросов, не устраняя выводов Б. Лауфера и Б. Я. Владимирцова о том, что монгольские литературные версии Гесериады возникли на базе тибетской, подчеркивает лишь необходимость дальнейших специальных исследований в этой области.
Что касается, наконец, стиля Гесериады, то действительно здесь настолько преобладают тона простой сказки, былины, басни, анекдота над высоким подъемом эпического сказания, причем самые эти элементы настолько причудливо чередуются, что представляется трудным делом причислить ее к тому или иному типу народного творчества. В свою очередь такое чередование элементов, как будто бы сознательное и преднамеренное, дает повод предполагать в данном случае и индивидуального автора, который лишь усваивает себе формы и приемы народного творчества для наилучшего достижения своих целей, а не проявляется в этих формах стихийно и бессознательно, как сам народ, творец своих сказок, сказаний и песен. С другой стороны, в отличие от эпических образцов, Гесериада написана не стихом, а прозою. И это обстоятельство равным образом может быть приписано личным вкусам и намерениям ее автора.
В Гесериаде обращает на себя внимание слабое развитие метафоры и неологизма, составитель ее всегда довольствуется простейшими лексическими средствами, самыми обычными метафорами, даже в тех редких сценах, где поэт глубоко взволнован поэтическими образами; характерное для монгольской поэзии чувство меры и резкое преобладание способности осветить внутреннюю динамику явлений над эллинским уменьем выявить те же явления в их пластической статике.
Такова, например, сцена прощания Гесера с любимым витязем, старцем Царкином, перед выступлением в поход (песнь IX):
«Когда собрались витязи, и государь приказал окончить в двенадцать месяцев предстоящий поход, который мог продолжаться двенадцать лет, старец Царкин сказал ему:
— Богдо! Мне уже 80 лет, но я желал бы еще раз быть свидетелем грозной битвы. Посылая тебя в мир, Хормуста-тэнгрий предопределил тебе две великих войны; одна была начата ширайгольскими ханами, другая начинается теперь. Много дней видел я, и уже не долго мне жить. Позволь же, государь, сопутствовать тебе на брань.
Так сказал печальный старец, и сам государь не мог удержать слез.
Тогда выступил витязь Нанцон и сказал:
— Ты всегда был послушен государю: что же теперь прекословишь его указу?
На это возразил старец Царкин:
— Что думаешь ты обо мне, пятнадцатилетний Нанцон? И я, восьмидесятилетний Царкин, согнулся под бременем лет, и чалый мой конь от старости едва щиплет траву... Но я хочу опять сразиться на глазах у государя, в одном ряду с тобою, мой милый Нанцон.
Так скорбно говорил он, и все витязи прослезились вместе с ним. Тогда Богдо, отдавая старцу свою одежду, сказал:
— Царкин, мой возлюбленный! Ты говоришь истину. Но ведь ты всегда уважал мои приказания: останься же здесь и береги народ.
— Священны твои слова, Богдо! — отвечал Царкин. — Если и в дни моей юности я всегда был покорен твоим повеленьям, то может ли преступить их дряхлый Царкин? Кости мои иссохли, в жилах остыла черная кровь, старость преклонила меня к земле. И вот хотел я выйти в ратное поле, чтобы умереть пред твоими очами. Но тебе угодно повелеть: Царкин, ты уже не имеешь сил, останься дома. Так. Сила моя износилась. Я остаюсь...»
Переходя, наконец, к оценке и определению Гесериады по ее внутреннему содержанию, невольно задаешься вопросом: почему, с одной стороны, это произведение так популярно среди широких масс монгольских народностей, и чем оно, с другой стороны, так вооружило против себя господствующую школу буддийской религии? В нем не увековечено никакого великого исторического события из жизни монголов, но никто не показал в нем и столь серьезных антибуддийских или революционных тенденций, которые были бы достаточны для того, чтобы возбудить неприязнь и даже гонение со стороны господствующего класса буддийской иерархии. Но и популярность Гесериады в народных массах, и неприязнь к ней у буддийского духовенства — это факты, а следовательно,
