Павел Крусанов - Калевала
— Не плачь, дощатая! — успокоил лодку вещий старец. — Скоро уже отправишься ты на битву. Скажи мне только: искусно ли ты сработана? Сможешь ли сама сойти с катков в море, чтобы ни рукой, ни плечом тебя никто и не тронул?
— Не может мой обширный род ходить, не могут челны, мои братья, плавать, пока не спустят их на воду, пока руками не сдвинут с места, — ответила лодка.
— А если столкну тебя в воду, побежишь ли ты без весел, без рулевого у кормила и без ветра в парусах?
— Нет, — ответила Вяйнемёйнену лодка, — никто из моего рода не побежит по водам, если не будет гребцов за веслами, если праздным останется руль и не надуют ветры парус.
Обрадовался мудрый старец, что нет в лодке пустого бахвальства, и спросил напоследок:
— А поплывешь ли ты с гребцами на веслах, с кормчим у руля и с надутым парусом?
— Весь род мой мчится по морю, — сказала лодка, — если крепко держат руки весла, если правит кормчий рулем и если туго надут ветром парус!
Слез Вяйнемёйнен с лошади и пением спустил чудно изогнутый челн с катков на воду. Тихонько продолжил мудрый старец напевать свои чаровные руны, и появились в лодке на скамьях сильные молодцы, девушки в оловянных колечках и старые седые мужи. Больше сотни человек поместил Вяйнемёйнен в лодку, но ничуть она не осела и легки остались ее обводы. Сам вещий певец сел на корму у руля и велел челну в напутствие как пузырьку бежать по волнам, как лилии скользить по течению.
Взялись за весла старики, и хоть гребли усердно, но медленно убывал путь. Тогда посадил Вяйнемёйнен к веслам девушек, и принялись они прилежно за дело, но все равно еле-еле плыла по равнине моря лодка. Сели грести за девицами молодцы, сильно взялись за весла, но и у них не вышло разогнать челн на славу. Тут уж Ильмаринен сам вызвался грести — и побежала лодка, жадно поедая путь, лишь качались на ней скамейки, стонали рябиновые весла, лебедем пел нос да гоготали уключины. Вяйнемёйнен же, сидя на красной корме, направлял лодку крепким рулем.
В то время Ахти-Островитянин вышел на свой мысочек, на берег убогой бухты, и пригорюнился, что нет в его сетях рыбы, что не хватает им с матушкой хлеба, что почти пуст амбар и плохо ему, плуту, живется на свете. Возился Лемминкяйнен в печали с новой лодкой — взамен той, что осталась, скованная морозом, во льдах залива Похьолы, — уже устроил дно и почти возвел борта, как заметил вдруг зорким взглядом на море незнакомый челн. Тут крикнул он громко с мыса через просторы вод:
Чья это лодка? Чей корабль плывет по волнам?
Ответили ему с лодки девицы и молодцы:
— Что же ты за герой, если не знаешь лодки Вяйнёлы, не знаешь рулевого и гребца на веслах?
Пригляделся Лемминкяйнен и узнал отважного мужа у руля и славного мужа, что налег на весла.
— Знаю я рулевого и знаю гребца, — крикнул Ахти. — Старый Вяйнемёйнен правит лодкой, а на веслах сидит Ильмаринен. Куда плывете вы, герои?
— Правим мы по пенным волнам на холодный север, — ответил Вяйнемёйнен. — Хотим добыть себе Сампо в угрюмой Похьоле, захватить его пеструю крышку в недрах сариольской горы — пусть с мельницей этой придет изобилие в Калевалу.
Воскликнул тут повеселевший Лемминкяйнен:
— О мудрый Вяйнемёйнен! Возьми меня третьим героем, чтобы добыть в Похьоле Сампо и похитить его пеструю крышку! Еще верно послужит в битве мой меч, и руки эти еще послушны моим приказам!
Охотно пригласил Вяйнемёйнен молодца в лодку, с тем чтобы разделил Ахти с ними тяготы пути и славу подвигов. Подхватил веселый Лемминкяйнен брусья и доски, что готовил для своего челнока, и шагнул в подоспевшую лодку Вяйнёлы.
— Зачем принес ты эти брусья? — удивился Вяйнемёйнен. — Все брусочки и доски в моем челне уже на месте.
— Осторожность лодку не погубит, — ответил Ахти. — Бывает, что ломают свирепые бури у лодок в море брусья, а ветры отрывают доски.
— Учить ты меня будешь, нелепый, как делать лодки! — осадил Лемминкяйнена мудрый старец. — Для того и сделан у военного челна выгиб из железа, для того и обиты борта красной медью, чтобы не разбили лодку бури и не повредили ее ветры!
37. Вяйнемёйнен делает из челюсти щуки кантеле
Сел веселый Лемминкяйнен за весла в подмогу Ильмаринену, а Вяйнемёйнен, исполненный радости от вида безбрежного моря, стал с пением править.
Чтобы кратчайшим путем прибыть в мрачную Похьолу, повел песнопевец лодку в речное устье, и вскоре достигли герои бурных порогов. На счастье вспомнил Лемминкяйнен отцовские рыбачьи заклятия, что усмиряют буйство течений, и запел заветные слова:
— Дева рек, пучин хозяйка!Поднимись над белой пеной,Обхвати руками волны,Обними поток бурлящий,Чтоб не сгинул в нем невинный,Чтоб нашел дорогу смелый!Вы, утесы и каменья,Опененные потоком!Головы свои склонитеНа пути смоленой лодки,Красной медью укрепленной!Киви-Киммо, чадо Каммо!Преврати во мхи ты камни,Щель пробей в скале подводной,Пропусти в нее кораблик,Обратив речною щукой,Проходящею сквозь глыбыВодяные и сквозь волны!Мелатар, потоков дева!Мягкую скрути-ка пряжуИз тумана голубого,Протяни ее над пеной,Чтоб по ней нашел дорогуБезопасную кораблик!Если ж вы бессильны, богиРек и шумных водопадов, —Челн мечом проводит Укко,Путь клинком укажет лодке!
Под заклинание Лемминкяйнена присмирели ревущие воды, и провел кормчий Вяйнемёйнен лодку без труда меж подводных скал. Однако, как вышел быстрый челн на тихий плес, вдруг зацепился за что-то днищем и стал недвижим. Напрягая богатырские силы, упирали Ильмаринен и Лемминкяйнен весла в воду, чтобы освободить лодку, но ни на пядь не стронулась она с места.
— Посмотри-ка, Лемминкяйнен, — сказал старец за кормилом, — что держит лодку в спокойных глубях: пень там, камень или что иное?
Перегнулся удалой Ахти через борт, заглянул под лодку и сказал:
— Не на пне мы застряли и не на камне — сидит наш челн на спине огромной щуки, на хребте речной собаки.
— Чем только вода не богата, — заметил мурый Вяйнемёйнен, — есть там пни, есть там и щуки. Раз застряли мы на хребте речной собаки, то рассеки рыбу в воде мечом и освободи нам путь.
Вынул удалой Лемминкяйнен из ножен свой острый меч и, размахнувшись, ударил под водой щуку, — но не причинил он рыбе вреда, а лишь сам, влекомый молодецким размахом, свалился через борт в реку. Подоспевший Ильмаринен поднял его тотчас за волосы в лодку и сказал с укором:
— Стал ты уже бородатым мужем, а только таких героев, как ты, пожалуй, не одна сотня сыщется!
Тут сам Ильмаринен выхватил свой меч и, желая поучить Ахти, рубанул воду, чтобы рассечь надвое речную собаку. Но разбился в куски его клинок о чешую невиданной рыбы, а щука даже удара не почувствовала.
Посмотрел на товарищей Вяйнемёйнен и качнул седой головой:
— Оба вы и на третью часть не герои! Чуть потребуется разум мужа, тут и подводит вас рассудок.
Достал рунопевец из ножен свой клинок, но не стал рубить сплеча щучий панцирь, а с края борта вонзил его, словно острогу, огромной рыбе в могучую спину. Застрял меч в щучьем теле; потянул его Вяйнемёйнен повыше, и рассеклась щука от собственной тяжести надвое, так что хвост ушел на дно, а половина с головою упала в лодку. Вновь свободным стал челн, и направил его мудрый старец к берегу.
— Кто распластает щуку? — спросил Вяйнемёйнен сидящих в лодке. — Кто разрежет на части рыбью голову, чтобы добыть щучьи щечки?
— У ловца руки всех умелей, — ответили с лодки молодцы и девицы, — лучше его никто не сумеет.
Вынес вещий старец добычу на берег, снял с пояса нож из холодной стали и, распластав щуку на части, разобрал по костям голову и вырезал щучьи щечки. Велел он девам сварить огромную рыбу, чтобы смогли сполна насытиться отважные охотники за Сампо. Все исполнили девы, и все насытились на славу — остались после обильного пира на камнях лишь рыбьи кости. Посмотрел на них Вяйнемёйнен, покрутил в руках и спросил Ильмаринена:
— Что могло бы выйти из зубов и широких щучьих челюстей, если бросить их в горнило искусного мастера?
— Ничего не выйдет из этих бесполезных костей даже у искусного мужа, — ответил Ильмаринен.
— Может, пожалуй, выйти из них кантеле, — возразил Вяйнемёйнен, — услада слуха, звонкий многострунный короб.
Раз не взялся мастер Ильмаринен за дело, принялся мудрый песнопевец сам скреплять рыбьи кости, чтобы изготовить дивное кантеле — вещь на вечную усладу людям. Из чего вышел короб кантеле? Из черепа и широких челюстей могучей щуки. Откуда взялись для кантеле колки? Из зубов огромной рыбы. Что пошло на струны кантеле? Конский волос от жеребца Хийси.
