Павел Крусанов - Калевала
С тем и ушел на войну Куллерво. По лесам, полянам и болотам, по пескам, лугам и жнивью спешил Куллерво на бой, по пути трубя в свой рог и оглашая дали зовом к битве. Долго шел он, и вот однажды по следам догнала его ласточка, что жила под стрехой отцовской хижины. Принесла она Куллерво весть о смерти отца, сестры с братом и бедной матери, прося воротиться домой, чтоб не пропустить похорон родимых. Ни о ком не пожалел Куллерво, только всплакнул о матери, что родила его в муках и стелила ему в доме чистую постель, но все равно не повернул назад.
— Пусть без меня обмоют ей тело, — сказал ласточке Куллерво, — пусть без меня оденут в полотно и с горьким плачем опустят в лоно Калмы. Не могу я возвратиться — еще не наказан мною Унтамо, не сражен еще злобный противник.
Скрепя сердце пошел дважды осиротевший Куллерво дальше, трубя в свой рог и вызывая Унтамо на битву. Придя же в земли врага, воззвал он к Укко и попросил могучего бога дать его мечу такую силу, чтобы смог Куллерво один устоять против сотни мужей. И вложил Укко в его клинок разящую силу, и мечом своим истребил беглый раб весь род Унтамо, а избы его обратил в пепел, так что остались в селении лишь камни от печей да одинокая рябина у забора.
Тогда только повернул Куллерво к отцовским полям и поспешил в родную сторону. Думал он дорогой, что, может, ошиблась ласточка, может, обманула его касатка по наущению матушки, не желавшей пускать сына на битву? Но, придя к отцовскому мысу, нашел Куллерво дом пустым — никто не вышел его обнять, никто руки ему не подал. Протянул он ладонь к углям в очаге — но остыли угли, и понял Куллерво, что нет больше на свете его матушки. Приложил он руку к печи — но холодны были ее камни, и понял нерадивый сын, что скончался его седой отец. Окинул Куллерво избу взглядом — нет, не метен в доме пол, значит, в земле уже покоится проворная сестра. Вышел он на пристань, — но нет на катках лодки, стало быть, окончил свои дни и брат его. Нашел Куллерво на дворе лишь отцовского черного пса и зарыдал горько о своем сиротстве.
— Добрая моя матушка! — воскликнул он. — Зачем оставила ты сына на этой земле? Уже никогда не услышу я от тебя слова, ибо давно ты в утробе Калмы, а я теперь стою на твоем теле!
Но тут пробудилась во гробе мать и сказала из могилы:
— Черный пес тебе остался, чтоб ходил ты с ним в лес на охоту. Отправляйся за дальнюю дубраву и ищи себе охотой пропитание.
Пошел Куллерво с собакой в лес, миновал темную чащу и вскоре вышел невзначай к той роще на песчаном побережье, к тому ужасному месту, где обесчестил он родную сестру. Не взошла на том песке трава и не расцвели цветы — проклято вовек осталось это место. Нахлынул вновь на Куллерво тяжкий позор содеянного преступления, достал он из ножен острый меч и спросил его скорбно: не хочет ли клинок отведать грешного мяса и напиться преступной крови? Понял меч желание хозяина, учуял его мысли и сказал в ответ:
— Отчего же не отведать мне грешного мяса и не напиться преступной крови, если пронзал я безгрешных и пил кровь неповинных?
Не мешкая, воткнул Куллерво меч рукоятью в землю и бросился грудью на острие — навстречу желанной смерти. Тут и нашел свою кончину бесстрашный Куллерво, тут и погиб на собственном мече злосчастный герой.
Дошло о том известие до старого Вяйнемёйнена, и сурово заповедал вещий песнопевец не давать детей на воспитание людям безрассудным, которые дурно малюток нянчат и должно не пестуют, ибо выйдет то дитя глупым и не достигнет мудрости мужа, хоть окрепнет сильным телом и с годами украсится сединою.
34. Ильмаринен выковывает себе жену из серебра и золота
Ранним утром и в полдень, вечером и бессонной ночью оплакивал Ильмаринен свою жену, погибшую красу земли и моря. Забросил он в угол молот и забыл о еде: одно лишь помнил — непрестанно вздыхать и причитать об утрате:
— Как жить мне теперь? Во сне и наяву только она царит в моих думах! Уже не жду я, как прежде, ночи, а поутру не жаль мне вставать, тьма иль свет — все равно мне: всякий миг тоскую я по желанной!
Три месяца изводился кузнец — осунулся, избороздили лицо его от горя морщины, — а на четвертый решил Ильмаринен сделать себе из золота и серебра новую жену. Добыл он на морском дне золото, отыскал в глубинах серебро, тридцать возов дров пережег на угли и подступил в кузнице к горнилу. Положил Ильмаринен уголь в горнило, снес туда же золото и серебро, запалил огонь и поставил рабов качать могучие мехи. Голые по пояс, принялись рабы раздувать огонь, а Ильмаринен знай ворочает в горне угли. Но не шел из углей жар — нерадивой была работа рабов, — и тогда сам кузнец взялся за мехи: качнул раз, качнул другой, а после третьего заглянул на дно горнила и увидел, что вышла из огня овца: одна кудряшка у нее золотая, другая серебряная — залюбовались все дивной овечкой, но недоволен остался мастер.
— Эта игрушка лишь волку на радость! — сказал Ильмаринен. — А я ради новой жены стараюсь!
Бросил он овцу обратно в огонь, добавил в горн золота и серебра и вновь приставил к мехам рабов. Но как ни качали рабы, слаб был жар в горниле, и тогда снова пришлось раздувать мехи самому Ильмаринену. Качнул богатырь три раза, и выбежал из огня в кузницу жеребчик: грива у него золотая, голова серебряная — все на него с восторгом смотрят, и только один Ильмаринен не рад.
— Медведю эта игрушка на потеху! — сказал кузнец. — Не того я хочу!
Кинул Ильмаринен жеребенка в горнило, добавил еще меру золота и меру серебра и опять велел рабам раздувать усердно мехи. Что есть мочи качали воздух рабы, но не шло у них дело — и опять вынужден был кузнец сам встать у мехов. Качнул он раз, другой, а на третий раз поднялась над дном горнила дева с чудным тонким станом, серебряным лицом и золотыми волосами. Всех, кто был в кузне, обуял страх при виде такого дива, и только Ильмаринен остался доволен.
Схватив инструменты, принялся кузнец трудиться над изваянием — день и ночь ковал он без отдыха: изготовил деве ноги и руки, выковал уши. смастерил искусно уста и как живые сделал глаза. Всем хороша получилась красавица, но не могла она ступить, не могла обнять рукою, не слышала она ласковых слов Ильмаринена, молчали ее уста и не было в глазах блеска страсти.
— Стала бы ты совсем хороша, — сказал изваянию мастер, — если б имела душу и голос.
Отнес он деву из злата и серебра на свою постель, заправленную шелком, и положил на пуховую перину и покойные подушки, а сам отправился топить баню. Приготовил Ильмаринен мыло, связал новый веник, принес воды три кадки и напустил погуще пару. Вдоволь напарился кузнец, омыл с тела золотой нагар и лег на пуховую перину под одеяло и медвежью шкуру — спать со своей золотою женой. Но вскоре почувствовал Ильмаринен, что исходит от изваяния страшный холод, что коченеет уже его бок, которым прижался он к своей новой супруге, — понял тут кузнец, что не годна ему такая жена, и решил отвезти ее Вяйнемёйнену, чтобы стала она старцу подругой и скрасила его дни.
До утра отогревался Ильмаринен на печке, а после отвез деву в Вяйнёлу к дому вещего песнопевца.
— Вот тебе, Вяйнемёйнен, красотка, — сказал Ильмаринен старцу. — Не будет она с тобой болтлива и не будет надувать щеки от обиды.
Оглядел Вяйнемёйнен изваяние и спросил кузнеца:
— Зачем привез ты ко мне этого золотого истукана?
— Привез я тебе в подарок жену, — ответил Ильмаринен, — чтобы скрасила она твои дни.
— Кузнец, милый друг мой, — сказал рунопевец, — брось в огонь эту деву и накуй из нее украшений и кубков или отвези куклу, как диковинку, к немцам — пусть там любит ее богатый и сватается к ней знатный! Что до меня, то негоже мне брать в жены не живую деву, а игрушку из серебра и злата,
И запретил Вяйнемёйнен грядущим поколениям склоняться перед золотом и серебром, не велел подрастающим героям сватать такую деву, ибо блеск у золота холодный, а серебро дышит в душу морозом.
35. Ильмаринен едет свататься в Похьолу
Разломал Ильмаринен изваяние из серебра и золота, бросил его до лучших времен в горнило, а сам запряг коня в расписные сани и отправился в Похьолу сватать у Лоухи вторую дочь.
За три дня добрался кузнец в туманную Сариолу. Встретила его на дворе старуха Лоухи и принялась выспрашивать: как живется ее дочери с мужем в доме у свекрови? Хороша ли она как хозяйка и как невестка? Но, поникнув головой, сказал Ильмаринен в ответ:
— Не спрашивай ты больше о дочери — умерла она лютой смертью от волчьих клыков и медвежьих когтей. Зарыли уже красавицу в землю под серебряные травы, и теперь пришел я за второй твоей дочкой: отпусти ее со мной, пусть займет она место сестры!
— Дурно я поступила прежде, что отдала тебе дочку — не для погибели я ее растила, не в пищу волкам и медведям! — сказала со злобой Лоухи. — Нет, не выдам я тебе вторую, чтобы смывала она с тебя сажу и вычесывала гарь из волос! Скорее брошу я родное дитя в пучину водопада — пусть пожрет ее страшным зевом налим Маны!
