Павел Крусанов - Калевала
С тех пор стал Куллерво жить под родительской кровлей. Однако хоть и был наделен он силой и крепостью тела, но рассудка мужа не обрел, ибо не было у него в жизни разумного воспитателя.
Как-то отправились они с братом расставлять на рыбу сети, и, сев за весла, спросил Куллерво, грести ли ему со всею силой, когда будут они тянуть невод, или соблюсти в усердии меру?
— Греби по-молодецки, что есть мочи, — сказал ему с кормы брат, — все равно не разбить тебе лодку и не сломать уключин.
Приналег по-молодецки Куллерво на весла и стал грести с такой неразумной силой, что вывернул железные уключины и сломал у лодки можжевеловые ребра. Взглянул седой Калерво на глупое старание сына и послал его загонять рыбу в невод, сказав с досадой:
— Посмотрим, может, в этой работе ты преуспеешь. Собрался Куллерво загонять в невод рыбу и стал рассуждать сам с собою: со всего ли плеча работать, со всей ли силы гнать или придержать удаль?
— Что ж это будет за работа, — сказал ему брат, тянувший сеть, — если гнать не с полной силой!
И начал Куллерво со всего плеча гнать рыбу — растрепал он в паклю весь невод и сбил из рыбы в воде слизь и кашу. Увидев такую бестолковую работу, сказал ему отец:
— Не годишься ты даже гнать рыбу! Смотри — разорвал ты все сети и разбил поплавки! Отправляйся-ка лучше платить подать — может, в дороге умнее будешь!
Сел Куллерво в сани и поехал стремглав по отцовскому делу. Все, как нужно, исполнил он — заплатил подать и отдал зерно, — а после уселся вновь на теплую шкуру в сани и погнал коня домой. Проезжая полянами Вяйнёлы, увидел он, как скользит через луг по лыжне златокудрая девица. Осадил Куллерво коня и сказал красотке ласково:
Взойди, девица, в сани, отдохни со мной на шкуре!
Но на бегу ответила ему гордая красотка:
— Пусть Калма садится в твои сани, пусть болезни отдыхают с тобой на шкуре!
Ударил незадачливый молодец коня кнутом и помчался дальше по скрипучему снегу. Выехав на лед замерзшего моря, повстречал он на блистающем поле девицу в красивых сапожках. Не смог Куллерво проехать мимо, придержал коня и сложил на губах улыбку.
— Садись ко мне в сани, — позвал он девицу ласково, — прижмись ко мне, краса здешней страны!
Но ответила девица в красивых сапожках:
— Пусть Туони взойдет в твои сани, пусть Мана тебя обнимет!
Погнал огорченный юноша коня дальше и выехал на широкие заснеженные поля Лапландии. Вскоре увидел он на песчаной глади прибрежья Похьолы девушку в оловянных украшениях, что шла по своим делам ему навстречу, — и снова натянул Куллерво вожжи, снова улыбнулся как мог приветливей.
— Садись, девица, в сани, — поманил он красотку ласково, — ложись под полость — здесь поешь ты моих яблочков и погрызешь моих орешков!
— Плюю я в твои сани! — ответила непреклонно девушка в оловянных украшениях. — Противно мне лежать под полостью с охальником!
Но тут нетерпеливо подхватил девицу Куллерво и усадил в сани, на мех под расшитую полость.
— Отпусти меня сейчас же! — сказала зло девица. — Не хочу я слышать дурных слов и бесстыжих уговоров!
А Куллерво тем временем открыл сундучок с деньгами, который доверил ему отец, стукнул резной крышкой и показал девице серебро и злато, расстелил пестрые платки, чулочки с золотой каймой и серебряные подпояски. Поманило серебро красотку, изменили цветные платки ее мысли, связало золото невинную честь и девичью гордость. Обольстил Куллерво красотку, немногими словами увещевал юницу, принялся целовать ее и ласкать руками упругую грудь и наконец утомил красавицу в оловянных украшениях под расшитой полостью, на жарких мехах.
Утром, как насытился Куллерво девицей, спросила она его: из какой семьи он будет?
— Видно, велик твой род и знатен отец, раз такой ты выходишь смельчак, — сказала красотка.
— Не высок мой род и не низок, — ответил Куллерво, — а как раз посередке — я несчастный сын Калерво, неразумный и ни к какому делу непригодный.
Как услышала девица слова Куллерво, так стала сразу белее снега и вцепилась пальцами себе в волосы.
— Неразумная, негодная я дева! — заплакала она. — Ведь и я, бедняжка, рода Калерво!
Тут рассказала она брату, как еще ребенком пошла в лес по ягоды, и столько было в лесу земляники и малины, что два дня она их собирала, а на третий не нашла дороги домой. Долго она плутала и аукала в лесу, но отвечал ей зеленый лес молчанием — не слышали ее крика ни отец, ни родимая матушка. Хотела она умереть, искала себе погибели, но не нашла смерти — выжила, а через много дней вышла из чащи, и приютили ее чужие люди.
— Лучше бы умерла я в лесу! — воскликнула сестра Куллерво. — Зеленела бы я на другой год травкой, вышла б на землю красной брусничкой и никогда бы не знала ужасного позора!
Едва она это сказала, как тут же выскочила из саней и бросилась в реку — прямо в пену кипящего водопада. Там нашла она свою погибель и в Туонеле обрела забвение и мир.
Зарыдал Куллерво о своей ужасной судьбе: провел он жизнь в сиротстве рабом, а теперь, как обрел семью, обесчестил родную сестру, принеся отцу с матерью неизбывное горе! Зачем вскормили его и для чего пустили в мир? Лучше бы было ему не рождаться — неверно поступила смерть, что не взяла его на вторую же ночь от роду! Лучше бы мать, на свет его родив, заперла дитя в дымной бане, чтобы задохнулся он в чаду! Лучше б утопила она его спеленутым! Лучше бы вместе с люлькой сожгла в печке!
Бросил Куллерво сани, ставшие позорным ложем, разрезал ножом гужи и хомут, вывел коня из оглоблей и поскакал в ужасном горе к родному дому. Быстро домчался он на мыс к избушке и, увидев на дворе мать, бросился в отчаянии к ее ногам.
— Что сталось с тобой, сынок? — спросила старушка. — Как будто ты только из Маналы вышел!
— Совершил я злодеяние, — ответил со слезами Куллерво, — обесчестил родную сестру!
И рассказал он матери, как выплатил подать и отдал все зерно, как на обратном пути повстречал девицу, как ласкал ее, а она оказалась ему родной сестрой.
— Не стерпев позора, погибла она в пучине водопада, — сказал Куллерво. — Теперь и я хочу найти свою смерть, только не знаю еще, где обрету ее: может, в когтях медведя или в пасти волка? А то разведу в яме костер и брошусь в него с дерева!
— Не ищи себе, сынок, смерти, — сказала печально мать. — Широки пределы Суоми, есть где скрыться преступному, чтобы в одиночестве оплакать злодеяние. Ступай в леса отшельником — там время дарует тебе мир и утешат скорбь годы.
— Нет, не буду я скрываться и не стану бегать от стыда! — воскликнул в ответ Куллерво. — Отправлюсь я лучше в пасть смерти, к воротам Калмы — пойду я биться с Унтамо, ведь жив еще изверг, ведь не отомщены еще раны отца, твои слезы, матушка, и все страдания, что вынес я по его вине!
33. Смерть Куллерво
Снарядился Куллерво для сражения, взял дома сверкающий клинок и наточил острие у копья. Но сурово смотрели на него отец и брат с сестрою — не могли они простить ему позорного злодейства, — и только мать принялась упрашивать Куллерво не ходить на Унтамо войной, ибо тот, кто сгоряча рвется в битву, находит там смерть от железа.
— Будь как будет, — ответил ей Куллерво. — Не хочу я умирать за работой или в постели — хочу я пасть в битве под звон мечей! Хочу себе славной смерти!
— Если падешь ты на поле брани, кто же будет защитой старому отцу и бедной матери? — спросила сына старушка. — Кто поможет в несчастье сестре и брату?
— Раз уж положено отцу закончить дни у своих сетей — значит, умрет он при неводах, — ответил Куллерво. — Если уготовано тебе, матушка, скончаться в грязном хлеву — то все равно от судьбы не спрячешься. Заказано брату истомиться в поле за плугом — так и случится. И ничего уж не изменишь, коли суждено сестре умереть за стиркой.
Перед тем как покинуть дом, оглядел Куллерво родню, простился и спросил: заплачет ли кто из них, когда услышит, что умер он и выбыл навсегда из рода?
— Нет, не заплачу я о тебе, — ответил седой Калерво. — Приживу я другого сына — уж он не в пример тебе выйдет умом и честью.
— И я не заплачу, — ответил брат, — любой другой будет мне ближе тебя.
— Не пролью я по тебе и слезинки, — ответила сестра, — не пожалею о таком брате.
— Что ж, — сказал горько Куллерво, — не буду я и по вам плакать, если узнаю, что вы умерли. А соскучусь по родне, устрою себе отца из камня, брата из клена, сестру из травы и глины — от них мне больше будет тепла и заботы. Неужто и ты, матушка, носившая меня во чреве, не найдешь слез для сына, как услышишь, что нет меня больше на свете?
— Не знаешь ты сердца матери, — сказала старая. — Горько я заплачу, если умрешь ты, сынок, залью всю избу и двор слезами — оледенится от них зимою снег, а летом повянут травы.
С тем и ушел на войну Куллерво. По лесам, полянам и болотам, по пескам, лугам и жнивью спешил Куллерво на бой, по пути трубя в свой рог и оглашая дали зовом к битве. Долго шел он, и вот однажды по следам догнала его ласточка, что жила под стрехой отцовской хижины. Принесла она Куллерво весть о смерти отца, сестры с братом и бедной матери, прося воротиться домой, чтоб не пропустить похорон родимых. Ни о ком не пожалел Куллерво, только всплакнул о матери, что родила его в муках и стелила ему в доме чистую постель, но все равно не повернул назад.
