Карл Мунк - Один
Вначале юноша очутился на каменистом плато – астероид, ошалев от скорости, несся в пространстве со скоростью солнечного луча. Бальдр лежал, прижавшись щекой к шероховатому камню. Кругом, куда ни глянь, лишь унылые скалы, бросающие пыльные тени. Над безвоздушным пространством смазанным пятном проносилось красноватое умирающее солнце.
Бальдр, чувствуя во всем теле непривычную легкость, поднялся, двинулся вперед: в этом мире, где не было ни верха, ни низа, никаких привычных ориентиров, все равно, куда двигаться. Вся-то земля – с полсотни шагов – и снова упираешься в то самое место. Заинтригованный, бог несколько раз проверил догадку: куда бы он не направлялся, земля неведомой тропой приводила его к серому камню, на котором он обнаружил самого себя.
– Так, теперь нас уже двое, – восхитился Бальдр чудным видением: ему всегда хотелось иметь брата – близнеца. Более того, возвращаясь, всякий раз бог заставал нового спящего, как две капли похожего на Бальдра.
Когда братья-близнецы уже на валуне перестали помещаться, бог прекратил путь по окружностям. Тряхнул ближайшего за плечо, пытаясь добудиться – ночное приключение казалось забавным.
Но только-только двойник поднял голову с покрасневшей от сна щекой и вмятинами на коже, оставленными шероховатостью камня, как настоящий Бальдр проснулся, досадуя, что чудное видение рассеялось с первым лучом, проникшим в его опочивальню.
Фригг же пришла в ужас, словно в потустороннем мире, который привиделся ее сыну, таилась нераспознанная угроза. Поразмыслив, Бальдр разумно решил о дальнейших событиях, что не преминули его коснуться, умолчать. Страхи матери были, казалось, обоснованны: сон был той частью жизни юноши, куда родителям не было доступа. Фригг любила Бальдра иступленно, самоотверженно, порой из-за пустяковой царапины на коленке юного бога приходя в неистовство: тогда держись, валькирии и прислуга!
В гневе Фригг была неукротима и лютовала, не щадя даже близких подруг.
А Бальдр на следующую ночь с нетерпением улегся в постель, ожидая, не явятся ли вновь знакомые островерхие скалы и его спящие двойники.
Так и случилось. Бальдра уже дожидался разбуженный накануне.
– Здравствовать вечно! – приветствовал Бальдр юношу, с которым разнился, пожалуй, лишь любопытством. Во взоре стоящего напротив двойника смешались лишь легкое презрение и скука.
– Зачем же вечность, когда гибель – вот она, – кивнул двойник куда-то, на чернеющую на горизонте точку.
Как ни вглядывался Бальдр, точка не шевелилась, но обрела еле уловимое очертание волка в прыжке.
– Какая диковинная скала, – Бальдр сразу и навсегда уяснил, что в этом мире появляется все то, о чем подумаешь: в следующий миг скала и впрямь ожила, скачками покрывая расстояние. Загадка лишь заключалась в том, что издали казалось: зверюга мчит, сломя голову, но при этом приближаясь на пяди.
– Скала и впрямь хороша, – усмехнулся двойник. – Спросим мнение остальных? – кивнул юноша на спящих.
Те, несмотря на то, что двое не принижали голос, все так же лежали, ни один не вздохнул, не переменил положение.
– Отчего не разбудить, – попятился Бальдр: в словах призрака он учуял неясную угрозу.
Тотчас юноши, которых было не меньше десяти, вскинули головы. Толкаясь, постарались стать так, чтобы быть лицом к настоящему асу.
– Кто вы? – голос предательски дрогнул. Толпа шагнула, приступая и протягивая руки к горлу Бальдра.
– Что вам надо?! – уже не стыдясь, крикнул ас, оступая, пока спина не прижалась к холодному камню скалы.
– Уйдите! – юноша, словно голубей, попытался разогнать приступавших.
– Зачем же нам уходить, когда ты только-только вызвал нас к жизни из небытия?
– Но вы – лишь мой сон! – Бальдр попытался проснуться. Пока что он был жив и здоров, но ничего не мог поделать с дрожанием рук.
– Мы – порождение твоего сна, – парировал один из двойников. – Но это вовсе не означает, что мы и дальше захотим существовать лишь видениями молочного поросенка!
– Видениями поросенка! – подхватили остальные.
– Но происходящее – невозможно! – попытался Бальдр вразумить двойников, которые почти навалились на него. – Во сне нельзя ни жить, ни убивать!
– Вечность – тот же сон, – отвечали привидения. – Однако ты живешь. Почему же нельзя жить и нам? И не короткие часы, а, как и прочие, долгие столетия?
– И что же вам нужно от меня? – выкрикнул Бальдр, погребенный под телами привидений.
– Жизнь! Твоя жизнь! – взвыли монстры, разрывая на боге одежды.
Ас отбивался отчаянно. Он колотил по тянущим его рукам. Пинал чьи-то ноги. Вырывался из железных тисков.
– Бальдр! Бальдр! – из тины страшной земли позвал и докликался юноши голос Фригг. – Проснись: тебе снится дурное!
Бальдр, отдышавшись и оправляя растерзанные одежды, с благодарностью приник к руке своей матери.
– Успокойся, усни, – уговаривала, поглаживая, Фригг.
– Нет, я… я боюсь, – признался Бальдр, вскакивая с ложа. Заходил по комнате. Его твердое решение утаить от матери страшные чудовища, замыслившие убить Бальдра, чтобы воспользоваться его жизнью, размягчилось. Сошло на нет.
– Мать! Богиня, породившая меня для радости и света, – взмолился юноша, припадая к коленям перепугавшейся Фригг, – спаси меня от черноты и бездны, в которую уводят меня сны!
– Все тот сон? – Фригг побледнела, вспомнив давнее прорицание, от которого счастливые родители Бальдра отмахнулись, как только малыш встал на ножки.
Вёльва предсказала, что Бальдру суждено умереть молодым – за это Один велел во дворе развести костер и сжечь мерзкое порождение тьмы, рискнувшее покуситься на счастье великого Одина и его светозарной супруги.
Фригг до света не покидала опочивальни мальчика. Ушла лишь, когда дыхание сына выровнялось, а спокойное лицо оставалось безмятежным.
Вышла во двор. Хлопнула трижды в ладоши, призывая валькирий.
Они тотчас явились, встав молчаливой стеной. Вид богини с растрепанными волосами и в одной прозрачной рубахе, не скрывавшей округлости тела, напугал бедолаг.
– Валькирии! – молвила богиня. – Вам даны в руки нити судеб всех живущих. Пусть выйдет та, кому небеса даровали честь следить за судьбой юного Бальдра.
Валькирии, зароптав, отступились: мать, обезумевшая в своем страхе за старшего сына, требовала невозможного. Сам Один не мог бы избегнуть приготовленной участи. Валькирии лишь следили, чтобы нить оборвалась вовремя, спеша связать узелки болезней у тех, кому не пришло время отправляться в царство мертвых.
– Вы молчите? – вспыхнула Фригг. – Тогда я сама найду нить судьбы Бальдра! – и коршуном кинулась в толпу девушек. У каждой из валькирий на шее был моток ниток – связка жизней тех, кому, даже если они пока не родились, предстоит стать друзьями и недругами, приятелями и ненавистниками при жизни.
Девушки, видя безумство Фригг, бросились врассыпную. А Фригг с силой, удесятеренной материнской любовью, настигала беглянок. Срывала мотки ниток. Перебирала и, не находя нить с рунами Бальдра, рвала и отшвыривала.
И прокатились по девяти мирам войны. Сотнями косили людей болезни. Нерожденные дети задыхались во чреве – их нить судьбы валялась, изорванная, во дворе жилища Фригг.
– Постой, безумная! – словно хлыстом ударил ее женский окрик. – Возьми, раз ты решила восстать против воли предков! – И из темноты на свет выступила Йоханна, протягивая обрывок непрочной веревки.
– Она? Это она? – Фригг покрывала коротенькую тесемку поцелуями. Прижимала к груди и тут же рассматривала на вытянутых руках. Окинула примолкших валькирий исподлобья. В кулак зажала драгоценную добычу, пятясь к жилищу.
– И если кто-то посмеет… – не договорила Фригг, впившись взглядом в Йоханну. Неужели предки могли доверить судьбу Бальдра этой пигалице и вертихвостке? Предки напутали! Никто не сумеет сохранить нить сына так, как его мать. Словно в руках паутинка, Фригг еще раз перед тем, как запереть сундук печатью Одина, взглянула на ниточку, послушно обвившуюся вокруг указательного пальца.
– Бальдр, мальчик мой! Живи вечно, – попросила.
Но отчего перед глазами не лицо сына, а подлая Йоханна? Фригг решила приказать казнить валькирию, чтобы у той и мысли не возникало, будто какая-то валькирия может распорядиться судьбой Бальдра. Тотчас, словно подслушивал под дверью, появился Локи. Его Фригг недолюбливала, порой гнала от себя. Но сейчас ас возник как нельзя кстати.
– Йоханна? – сразу догадался Локи. И, удовольствовавшись молчаливым взмахом ресниц, поклонился:
– Слушаюсь, госпожа! С этой же ночи о валькирии Йоханне никто никогда не услышит.
– Зато я стояла тут, – выступила девушка, молитвенно сложив руки. – Не за себя прошу…
– Подслушивала, мерзавка! – Локи закрутил руки девушки за спину.
Кошкой кинулась Фригг:
– Подсматривала?! Да я вырву твои бесстыжие глаза! – и попыталась ногтями впиться в лицо валькирии.
