Карл Мунк - Один
Потом разогнала ладонями воду. Бросила пригоршню в лицо. Сидеть или идти – разница была невелика, если лес заколдован. Катрин не сиделось. Без цели проблуждала, пока солнце не перевалило за зенит и не покатилось к западу.
Ягоды ежевики, чуть затронь, ссыпались в пригоршню спелым дождем. Утолив подсасывающий желудок голод и напившись вдоволь родниковой воды, Катрин решила игру в прятки заканчивать.
– Эй, Старая Хана! – приставив ко рту ладони, позвала девушка лес.
– … ана! – насмешливо откликнулось эхо.
– Ладно, давай начистоту! Что тебе от меня надо?
Откуда у Катрин была уверенность, что старуха подслушивает, она и сама не знала. Но оказалась права: там, где на землю падала тень старой ели, внезапно возник полупрозрачный облик старухи.
– Да не бойся ты, – поманила Катрин, сама себе дивясь: почему-то она чувствовала себя вправе приказывать колдунье.
Старуха, не касаясь ступнями земли, приблизилась. Зависла неподалеку.
– Ну, – приступилась Катрин, – чем ты меня опоила? И что собираешься делать дальше?
– Мои сроки прошли – теперь от тебя зависит, что будет дальше, – грустно глянула старуха.
У Катрин сжалось сердце, но она отогнала жалость, встряхнув головой:
– А если от меня, то давай, показывай дорогу отсюда!
– Ты хочешь уйти? А я думала, что угадала тебя среди остальных девушек правильно, – старуха поникла, надолго задумалась. – Ну, что ж, значит, не судьба. – И указала прямо под ноги Катрин: – Вот она – дорога, прямиком выведет тебя к селению.
Катрин глазам не верила: там, где только что простиралась чаща, вверх на пологий холм поднималась проезжая дорога, по которой отец отвозил в ближайший городок дрова и хворост на растопку. По этой дороге Катрин как-то ездила с телегой, до деревни меньше часа быстрой ходьбы.
Но что-то мешало отвернуться. Катрин помедлила:
– Что я должна сделать? Выцветшие глаза старухи повеселели:
– Дай ладонь!
Та же фраза, что и сказанная вчера ночью. Но теперь Катрин не отдернула, пряча за спиной, руку. Ладонь старухи на удивление оказалась сухой и прохладной. И по этой руке, от ладони по пальцам заструилось, перетекая в Катрин нечто невидимое, что вначале испугало, потом ошеломило. Потом заставило сгорбиться и почувствовать, как дрожат, не удерживая тело, ноги.
И с каждым мигом, с каждой новой впитанной Катрин тайной, с каждой капелькой многовековой мудрости из Катрин перетекала в Старую Хану ее молодость. Катрин видела, как разгладились, исчезая, старухины морщины. Кожа порозовела. Глаза налились яркой синевой южного неба. Волосы старухи, редкие и неживые, загустели, рассыпались по плечам крутыми блестящими локонами. Стан распрямился. На Катрин глядела теперь ее ровесница, может, девочка чуть младше.
Алые губы наперстницы дрогнули в белозубой улыбке:
– Спасибо! – прозвенел росяной смех и, легко приминая траву, бывшая Хана уходила и уходила прочь.
Катрин потуже подвязала неизменный платок и повернула к хижине Старой Ханы – своему новому и теперь уже надолго принадлежащему ей жилищу.
О молодости не жалела. Лишь мимолетно пожалела нерожденного младенца, которому так и не приведется когда-нибудь плюнуть отцу в бесстыжие глаза. Но это была мимолетная грусть, так, тень грусти. Ее захватил хаос новых знаний, способностей и возможностей. Со всем этим предстояло разобраться. Разложить по полочкам памяти, чтобы можно было извлечь, когда подоспеет нужда.
Теперь она знала, кто такие Старые Ханы и почему им приходится жить среди прочих ничем не примечательных людей.
Старая Хана доковыляла до хижины и притворила за собой дверцу.
– Потащилась, ведьма! – привычно ругнулся пастух, рано выгонявший стадо на пастбище, и плюнул старухе вслед.
Рассвет, отсияв среди зелени леса, сменился спокойным полуденным солнцем, нежарким среди облаков. По земляному полу поползли, вытягивая щупальца, вечерние тени. А старуха, будто звенья цепочки, перебирала все девять миров, заглядывая в любой по своему желанию. Судьбы миров и отдельных людей вставали перед прорицательницей в вертящейся спирали: ухвати за кончик и размотаешь клубок.
– Нет во вселенной малого и великого, – утверждали картины, возникавшие перед внутренним зрением вёльвы.
– Великое на расстоянии обращается в пыль, – убеждали законы, повелевающие вселенной.
Но новая прорицательница, не обвыкнув к знаниям, которых никто не сумел бы отнять, торопилась увидеть картины, которые лишены возможности лицезреть простой смертный, забывая, что отныне все это безраздельно принадлежит ей. Пока не придет срок новой Хане.
Старая Хана жадно вцепилась в ветви мирового дерева, карабкаясь по ветвям.
Первой пред ней, насупившись крепостными валами, возникла земля бога Тора – Трудхейм. Суровая равнина, не прикрытая даже жалким кустиком, простиралась белой простыней, сколько хватало глаз. Чернели бойницы во дворце аса. На пришельцев алчно взирали зияющие жерла пушек. Рядом, приготовленные для неожиданного противника, беспрерывно кипели котлы с раскаленной смолой.
И народ в Трудхейме жил подстать своему миру: окаменевшие лица без тени улыбки, занятые борьбой и работой.
Улицы, тесные в случае, если неприятель ворвется в город-крепость, насторожились, готовые обрушить с плоских крыш заранее припасенные валуны.
Решетки, опускавшиеся в самых неожиданных местах, снабженные по краю заостренными зубьями, могли пригвоздить неосведомленных к земле, внезапно рухнув в проеме меж двух домов, повинуясь скрытом вороту.
Дети в землях Тора тоже скорее походили на оживших болванчиков, чем на существа, наделенные плотью, кровью и жаждой жить. Даже младенцы с таким остервенением хватали материнскую грудь, что старшие говорили:
– Ишь, злодей, готов оторвать с мясом – хороший воин вырастает из мальчугана!
На улицах не встретить прохожих – лишь вооруженные отряды мерно цокали по мостовой да патрули сменяли друг друга.
Жестокий то был мир – и Старая Хана постаралась поскорее убраться из Трудхейма.
Идалир – царство зелени и цветущих садов. Хана, забравшись в неохраняемый сад, опустилась на траву, дивясь чудесам земли бога Улля. Одновременно все времена года царили в благодатном краю: на ветвях цвели нежно розовые гроздья цветов и тут же глянцево наливались спелостью яблоки. По холмам зеленели озимые, среди которых мазками вклинивалась зрелая рожь.
Сам бог Улль, махнув рукой на достоинство светлого аса и закатав рукава, шел за плугом. Волы медленно клали ровную борозду: от вывороченной жирной земли шел сладковатый пар весенней пахоты.
Жилища обитателей владений Улля, неказистые, но крепкие, были покрыты свежей соломой и желтели медово тесом. Хана провела рукой по сосновому стволу, сковырнув янтарную капельку смолы. Пожевала вязкую горечь.
Не только лета и зима спуталась, переплелись – природа на этой земле тоже сама себе противоречила: южные тополя соседствовали с северными кедрами, нежный дух мимозы нежданно выглядывал из зарослей дикого шиповника.
Пчелы-медоносы вились над крупными ярко-красными бутонами, неохотно приоткрывшимися блестящими лепестками, – Хана никогда не слышала о кустах, цветущих так жарко и буйно.
Прорицательница остановила молодку, гордо выпятившую грудь под тяжестью коромысла с двумя ведрами:
– Скажи, есть ли в этом раю что-то, что не радовало бы глаз? Нечто, отчего и остальные не захотели поселиться в землях бога Улля?
– Кому что по нраву, – охотно отвечала женщина. Поставив ведра, приготовилась к долгой беседе: не часты гости в селениях Улля – стыдятся асы своего брата, который сам подкует лошадь, сам поможет разродиться первотелке. – Великим асам не всем по вкусу, что в землях, где гостит солнце, нужно работать от зари до вечерних зарниц!
Но не Старой Хане осуждать асов: лишь пожала плечами, торопясь в третий мир, отделенный от земель бога Улля клубами облаков.
Альфхейм встретил туманами и дождем. Он мало чем отличался от мира людей: немножко радостей, много работы. Правитель Фрейр был, как и правители Миргарда, озабочен собственным благополучием. Подданные справлялись и без высочайших забот, вспоминая о князе Фрейре, когда в княжеские палаты требовался упитанный боров или новая партия зерна: ваны подати князю платили исправно. Кроме того, они занимались охотой, рыбной ловлей, растили детей в одной избе с новорожденными ягнятами.
Но то был верхний Альфхейм – нижний заселяли маленькие уродцы: гномы и карлики. По слухам, где-то в подземных пещерах и гротах обитали и великаны. Слухи те плодили гномы и феи – им мало кто верил. Цверги, подземный народец, показался Хане гнездом плодовитой мыши – нижний Альфхейм прорицательница миновала, с брезгливостью подобрав подол юбки.
И не слыхала, как карлики шептали ей вдогонку:
– Впервые вижу, чтобы прорицательница, обязанная сторожить ось времени в Миргаде, шаталась по мирам, словно любопытная кошка!
