Карл Мунк - Один
Кошкой кинулась Фригг:
– Подсматривала?! Да я вырву твои бесстыжие глаза! – и попыталась ногтями впиться в лицо валькирии.
– Я просто пошла следом за тобой, богиня, – спокойный тон охолонул Фригг. Закопошилась и тайная мысль, не расскажет ли валькирия нечто, что еще надежнее защитит Бальдра. В конце концов, что девице теперь терять, когда Фригг вынесла ей смертный приговор?
– Богиня, послушай! – проговорила Йоханна. – Многие беды и несчастья ждут Асгард из-за твоего сегодняшнего поступка. Никто не волен продлевать или укорачивать жизненные сроки. Каждый живет, сколько отмеряно, чтобы уступить место другому.
– Вот ты и уступишь место в Асгарде для моего сына, – холодно обронила богиня.
Валькирия, как видно, облегчить свою участь не собиралась.
– Привязать ее к хвостам четырех необъезженных кобылиц! – бросила Фригг, удаляясь.
Стоило за Фригг затвориться двери, как Локи, наклонившись к самому уху валькирии, зашипел:
– Чего ревешь, дурашка? Утрись вот, – швырнул девушке платок.
Йоханна подняла недоверчиво глаза на аса.
– Если выполнять все бредни Фригг, в Асгарде скоро прислуги не останется, – змеей ухмыльнулся Локи. – Не бойся: ты не стоишь четырех кобылиц, которые, таская твои ошметки, могут в горах переломать себе ноги. А вот что я тебе скажу, красавица: твой час придет! Сейчас же, не медля, и не вздумай собирать женские побрякушки, отправляйся в страну великанов – я укажу путь. Там найдешь пещеру в горе, – и, видя, что девушка отрицательно качнула головой, продолжил: – Да брось: и замуровывать я тебя не прикажу. Будешь там тихо-мирно поживать, пока злость Фригг не уляжется. Конечно, в Асгард возврата не будет, зато уцелеешь! – и ущипнул тугой бок валькирии.
– Зачем ты заботишься обо мне? – не поверила Йоханна.
– О себе! О себе я забочусь, голубушка! – туманно пояснил Локи, выпроваживая Йоханну. – Да, чуть не забыл, – Локи завозился у только что опечатанного Фригг сундука. Извлек нить Бальдра. – У тебя, Йоханна, сохраннее будет. А придет время, я скажу, как той ниточкой распорядиться.
Валькирия, чей смысл бытия был в выполнении воли предков, жадно вцепилась в нить юного бога света. Теперь конец света отстрочен, и Йоханна могла быть спокойна, что не стала причиной конца всего, что знала и любила.
А Локи, подергав край плаща, выдернул почти такую же нить, какую отдал валькирии. Положил на дно сундука. Приноровившись, соединил воском половинки печати великого Одина. Полюбовался:
– Вот пусть над мои плащом Фригг и трясется – целей одежда будет!
А богиня, даже заполучив нить судьбы сына, на этом не успокоилась. Она, пользуясь тайными знаниями, доставшимися ей от предков, приказала всем живущим ныне и всем еще нерожденным, всем зверям, птицам и растениям, всему сущему не сметь вредить Бальдру. И мир повиновался богине, преклонив колени перед исступленной материнской любовью.
Лишь омела не поняла богиню. Чужеземка, никогда не росшая в суровых краях Скандинавии, омела не понимала чужого языка, но, как и прочие, наклонила головку в знак почтения к супруге великого Одина.
– Что? Что она говорит? – пыталась добиться толку омела у растущего рядом лютика, но тот, боясь пропустить хоть слово из речи Фригг (согласитесь, не часто боги обращают внимание и разговаривают с неприметным желтым цветочком) отмахнулся:
– Люби Бальдра – и все дела!
Старая Хана, раскручивая время вспять и умея видеть будущее, хотела выйти вперед, предупредить Фригг, но опомнилась: никто не может вмешаться в судьбу.
А сны Бальдра, предвещая юноше гибель, становились все тревожнее.
Теперь, оказавшись на том же голом горном плато, Бальдр был окружен не только двойниками. Этот мир с каждым новым посещением бога приобретал краски. Наливался запахами. Обретал материальность. Под слоем налета, казавшегося пылью, проступили зубцы крепостной стены. Что-то стало твориться с пространством: по-прежнему во сне Бальдр мог обойти планету в пятьдесят шагов, но огромный волк все так же клацал зубами на далеком горизонте, еле приметный.
Ведуньи поили сына великого аса душистыми отварами трав. Ведьмы, поводя над лицом спящего руками, призывали тьму отступить. Колдуны по расположению звезд углядели, что опочивальню Бальдра нужно перенести в западное крыло палат: дворец юного бога в неделю был перестроен и перепланирован наново.
А Бальдр каждую ночь обреченно боролся со сном, чтобы очнуться в мире, которого не было. Но раз он мог там жить и дышать – что же тогда реальность? Реальностью становились и угрозы, которые бросали двойники бога. Их проклятия и обещания наполнялись зловещим светом.
Бальдр стал беспокоен. Чего никогда не позволял себе и не терпел в других – резок и вспыльчив. Приступы ярости чередовались с длительной хандрой.
Бальдр все реже различал грань между Асгардом и миром в пустоте. Там, во сне, город все больше становился привычным.
Его многие «я», расселившись по одинаковым палатам, больше не грозили задушить юного бога, лишь шипели, пока Бальдр в поисках выхода из лабиринта недостроенных улиц, всегда заканчивавшихся тупиками, метался по призрачному городу:
– Погоди, тебе тут и остаться!
И в самом деле, период бодрствования становился все короче: Бальдр мог проспать несколько суток кряду. И лишь ниточка в запертом сундуке и неясно различимое дыхание сына уверяли Фригг, что Бальдр жив – лишь погружен в сновидения. Его жизнь теперь мало чем отличалась от смерти. Фригг, боясь приступов сна, которые могли бы застигнуть Бальдра где-нибудь в дороге или вдали от Асгарда, запретила сыну покидать покои. Юный бог, к прочим несчастьям, оказался пленником в собственных палатах.
– И давно ты тут обитаешь? – жалостливо глянула на юношу Хана.
– Не помню! Не знаю, – первая вспышка энергии угасла. Бальдр равнодушно откинулся на подушки. – Да и какая разница: день? год?
– Ну-ка, вставай, – приказала старуха. – Я и так задержалась в этом мире. Если тебе суждено умереть, ну, что ж все когда-нибудь умрем. Но хотя бы полной грудью вздохнешь! – и подтолкнула юношу с постели.
– Ты полагаешь, так будет справедливо? – усомнился Бальдр, однако облачился.
– Не о справедливости речь: твои сны тебя сведут в могилу куда быстрее, нежели пророчества!
– А что скажет мать?
– А что она скажет, когда найдет тебя удушенным, или что там твои привидения с тобой утворить обещали? – сварливо откликнулась прорицательница, распахивая ставни.
Ночь была хороша: прохладная, с крупными звездами. Сад внизу темнел шапками крон. Перекликались разбуженные луной соловьи.
Хана глотнула ночного воздуха. Подтолкнула к окну аса:
– Ну, в такой красотище и помереть не страшно, верно? Ответом была неуверенная гримаса: все-таки умирать не хотелось. Но с того дня Бальдр плюнул на ночные кошмары, вернувшись к оставленным забавам.
К нему, как ни спорила Фригг, привели его любимого скакуна. И Бальдр, носясь с ватагой таких же безумцев по степи, к вечеру так уставал, что, попав в серый мир, падал прямо на мостовую. Серые двойники что-то кричали и бесновались – Бальдр непробудно спал до утра и просыпался в своей опочивальне отдохнувшим.
Теперь-то ему пригодилось повеление Фригг – Бальдр, пользуясь безнаказанностью, один на один ходил на медведя и голыми руками разрывал пасть лесной рыси. Снежные барсы, поджав хвост, торопились забиться в расщелины, когда Бальдр выходил на охоту.
Не обходилось и без бахвальства: радуясь, что избавился от кошмаров и стал неуязвимым, Бальдр насмешливо стоял под градом осыпавших его стрел.
Асы, охочие до опасных забав, швыряли в Бальдра палки и камни – юный бог лишь хохотал: ничто не смело его коснуться.
– Озоруете? – в разгар одной из таких забав на подворье явился Локи.
– Тебе что за дело? – насмешкой встретил распаленный забавой Бальдр. Игра заключалась в том, что бог находился в кругу, и каждый бросал в Бальдра какой-нибудь предмет, а юный ас должен был на лету рассмотреть, кто что кинул.
Локи, не охочий до глупых развлечений, к удивлению прочих, на этот раз присоединился:
– Ну-ка, вспомним молодость, – и с удивительной скоростью принялся метать камни, палки, наконечники копий, сухие листья, птичьи перья.
Хохот стоял вселенский. Полюбоваться сыном вышла на террасу сама богиня. Что с того, что причиной умений – волшебство? Мать видела достоинства сына, какая же разница, в чем секрет его удачливости?
Даже слепой Хёд, которому наскучило греться на солнце, попросил, коснувшись плеча первого, кто подвернулся:
– Ну, дайте мне место в кругу! Бальдр видит, я действую на слух. Посмотрим, кто из нас изощренней, – и зашарил рукой по протянутой Локи омеле.
– Давай, старина! – поддразнил старика Баярд.
Омела взлетела в воздух. Просвистела над головами присевших от ужаса асов и в следующий миг пробила горло юного бога.
– Бальдр! – ослепла от горя Фригг, слетая со ступеней.
