Великий Гэсэр - Автор Неизвестен -- Мифы. Легенды. Эпос. Сказания
поклонились дружно ликам ханов,
что висели на дворцовых стенах,
также честь отдали и бурханам,
что стояли по углам жилища.
Каждый багор взял свое оружье,
каждый взял коня у коновязи —
и к горе, что серебром сняла,
воинство Гэсэра поскакало.
Если хороша дорога — едут,
если так себе дорога — едут,
если хуже нету — тоже сдут:
реки, горы, лес одолевают —
приближаются к заветной цели.
И действительно: лежит, хвостами
обхватив серебряную гору,
Абарга Могой непобедимый.
С тем копьем, что зло карать привыкло,
со своими баторами в битву
ринулся Гэсэр, с разбегу целясь
в ту из двадцати семи змеиных
яростных голов, что самой главной —
жизненной была, и протыкает
через глаз ту голову навылет.
Тридцать три хвоста все развернувши,
змей ударил храброго Гэсэра —
тот в седле лишь чудом удержался.
Страшно бился змей, но с каждым разом
все слабее становясь, все тише.
И конец пришел — кольцом свернулся:
одеревенев, не шелохнулся.
Нарубив в глуби тайги деревья,
натаскав деревьев от опушки,
развели огонь — и на кострище
туловище Абарга Могоя
все сожгли до маленькой чешуйки.
И осиновой лопатой пепел
подгребли под теплый южный ветер,
а березовой лопатой пепел
подгребли под северный холодный —
и развеяли останки змея,
чтоб не смог он больше возродиться.
Так был побежден непобедимый,
так повергнут был неодолимый.
Отъезжая от горы великой,
от ее серебряных запасов
отобрали для себя герои
горку серебра и разделили,
дав три тысячи пудов Гзсэру,
дав по тысяче пудов двум дядям,
по шестьсот пудов всем прочим дали.
Нагрузив коней тяжелой кладью,
с этим серебром домой пустились
и приехали к дворцу Гэсэра.
Там все баторы разоружились,
отпустили скаку нов на волю
и устроили великий праздник,
где три дня, три ночи пировали,
а потом к Алма Мэргэн всем скопом
воинство поехало, а после
собрались на пир к Урмай Гоохон,
а потом — и к Яргалан, где тоже
праздновали славную победу[124].
После тех пиров Гэсэр со всеми
баторами по Хатан вдоль речки
поскакал — не знал еще тогда
что иная ждет его беда.
20. Хара Сотом и Яргалан
Накачавшийся архи хмельною,
нализавшийся до помраченья,
вечером Хара Сотом свалился,
а проснулся только поздним утром.
Яргалан, о старшем позаботясь,
постелила пьяному помягче,
лучшие подушки подложила,
выдровым прикрыла одеялом,
а собольим утеплила сверху.
На другое утро он поднялся,
чуть умылся, чуть приободрился,
чуть подправил смятую прическу.
Яргалан, решив, что он похмельем
мается, дала Хара Сотому
выпивку, и тот, опохмелившись,
снова опьянел — и, вожделея,
к Яргалан полез он с глупым словом:
“Мне Абан Гэсэр, как мой племянник,
говорил, что нам с тобою надо
в нашу честь, хату и, овцу зарезать[125]
нам с тобой соединиться надо,
ведь я первым свататься приехал
к твоему отцу, — так что жениться
на тебе еще права имею…
Так что брось Гэсэра, стань моею!”
Удивилась Яргалан, подальше
удивленья нс пошла и снова,
посчитав что дядя спьяну бредит,
постелила старшему помягче,
лучшие подушки подложила,
выдровым накрыла одеялом
и собольим утеплила сверху.
А наутро вновь Хара Сотону
та же блажь пришла в башку хмельную.
Яргалан, немало удивившись,
снова позаботилась о дяде.
Но настало утро и, проспавшись,
вновь Хара Сотой пристал к невестке:
“Мне Абай Гэсэр, как мой племянник,
наказал, что надо нам с тобою
в нашу честь одну овцу зарезать:
надо нам с тобой объединиться,
ведь я первым, как жених, приехал
к твоему отцу, — так что жениться
на тебе я все права имею…
Брось Абай Гэсэра, стань моею!
“Я позавчерашние признанья
приняла за пьяный бред случайный,
я вчерашние твои признанья
приняла за глупый бред похмельный,
а сегодняшнее приставанье
принимаю, как твою попытку
поделиться самым сокровенным!” —
так сказавши, Яргалан из дому
выбежала и Буйдэ Улана,
что приставлен был самим Гэсэром
к Яргалан прекрасной для защиты,
призвала, чтоб оградил от блудня.
И Буйдэ Улан на белоснежном
скакуне своем примчался гут же.
Яргалан защитнику сказала:
“Дядя недостойно поступает,
непристойные слова бормочет —
блуда я в дому не потерплю!
Пакостника выдворить велю!”
Багор был решительным и смелым,
баловаться не любил — и, спрыгнув
с белоснежного коня, ворвался
в дом с кнутом своим, где восемнадцать
развевалось жестких ответвлений.
Там Хара Сотон, хмельной и сонный,
на почетном месте, как хозяин,
восседал, икая и рыгая.
Батор без почтения к старшинству
намотал седые[126] волосенки
на руку — и так Хара Сотона
из жилища выволок наружу.
И побил Буйдэ Улан нещадно
нечестивого Хара Сотона
так, что мясо со спины от порки
свесилось на грудь ему, а мясо
с поротой груди сошло на спину.
Как овца Хара Сотой заблеял,
замемекал как больной козленок, —
и отпущен был, когда с душою
приготовился совсем расстаться:
истончилась так она, что стала
тоньше нити шелковой, чуть видной.
Плача от обиды и от боли,
хныча от позора, что случился,
блудодей обратно потащился —
чуть живым домой он воротился.
