Вадим Бурлак - Москва подземная

Кто-то в шутку пояснил им:

— Так это и есть генерал всех разбойников!

Он любил тайны и легенды, и они его любили. Случаи и эпизоды из буйной жизни Гиляровского, о которых он сам не писал, обрастали в народе преданиями и фантастическими слухами.

Владимиру не исполнилось семнадцати, когда он покинул отчий дом. Был табунщиком, бурлаком, актером, конторщиком.

В Поволжье какой-то старик предсказал ему:

— Долго будешь маяться, скитаться по свету, чудачить и бедокурить, пока не найдешь свой заветный град и не осядешь в нем…

И он нашел свой «заветный град» в 1873 году, когда ему исполнилось двадцать лет.

«Я — москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я москвич!» — писал Гиляровский.

Но даже любимый «заветный град» не мог постоянно удерживать писателя на одном месте. Во время Русско-турецкой войны он отправился добровольцем на Балканы. Служил разведчиком. А после фронта долгие годы не прекращались его разъезды по России в качестве корреспондента. Но ни об одном уголке земли им столько не написано, сколько о Москве.

Воистину он был влюблен в свой «заветный град», и Москва отвечала ему тем же.

Даже не читавшие очерки Гиляровского столичные уголовники знали и уважали писателя.

Когда он переехал жить в Столешников переулок, среди коганов появилась шутливая поговорка: «Столешню не замай, тут гуляет сам Гиляй».

Что ж, возможно, ее произносили шутливо, но, по воспоминаниям ветеранов Московского уголовного розыска, в переулке, пока жил там Владимир Алексеевич, почти не совершалось уличных преступлений.

Необычная экскурсия

Константин Сергеевич Станиславский в книге «Моя жизнь в искусстве» рассказал об одном происшествии в дни, когда во МХАТе готовилась постановка пьесы Горького «На дне».

Чтобы воссоздать на сцене правдивые образы и обстановку ночлежки, режиссеры Станиславский, Немирович-Данченко и художник Симов решили отправиться на Хитровку.

Предводителем необычной экскурсии стал знаток «дна» Гиляровский.

В своих очерках писатель тоже вспоминал об этом случае: «Я водил артистов труппы Художественного театра со Станиславским и Немировичем-Данченко во главе по притонам Хитрова рынка, а художника Симов а даже в самые трущобные подземелья Кулаковки, в тайные притоны „Сухого оврага“, которые Симов увековечил в своих прекрасных декорациях».

Обитатели «дна» неприветливо встретили театральных деятелей. Как вспоминал Станиславский, если бы не опыт и находчивость Гиляровского, их экскурсия могла бы закончиться трагически.

Меченый кастет

Но, помимо рассказа прославленного режиссера, существует и воровская версия этого эпизода…

Явились чистенькие господа на хитровскую малину.

И обратился к дяде Гиляю один урка:

— Вошел на хавиру, не спросясь у общества… Какое твое слово на вход?

Усмехнулся Гиляй:

— Вначале свое слово ботай.

И достал урка нож и говорит:

— Вот мое слово — рысак булатный…

Взял и всадил лезвие в бочку.

Снова улыбнулся Гиляй:

— Это еще не рысак, а жеребчик.

Выдернул нож из бочки и согнул лезвие.

Тогда другой урка положил на бочку револьвер.

— А вот мой вороной аргамак…

Расправил Гиляй усы, взял револьвер и согнул ствол. А потом достал из кармана кастет и сказал:

— А вот и мое слово…

Пригляделись уркаганы и разом заговорили.

— А «костик»-то у дяди Гиляя меченный пятью бороздами…

— Значит, пятерых этим кастетом завалил…

— Сурьезное слово на вход…

— Проходь с миром, дядя Гиляй!..

Конец королевы

Золотая Ручка появлялась в хитровской «Каторге» лишь два раза. Негоже аристократке преступного мира опускаться до таких трущоб!

Впервые она там появилась, чтобы познакомиться с Анютой, а в другой раз — осмотреть тайник погибшего Пахома в хитровском подземелье.

И дочкой медвежатника, и его тайником Сонька осталась довольна. Анюту она взяла в обучение, а в хитровском подземелье прятала часть своих драгоценностей. Не сама, конечно. Поручала это новой помощнице. Значит, доверяла Анюте.

Вместе они совершили несколько успешных гастролей в Санкт-Петербурге, Варшаве, Киеве, Одессе.

Возможно, криминальный дуэт работал бы долгие годы, но конец везению наступает и у самых удачливых.

Во многом в крахе Золотой Ручки повинен молодой вор Вова Кочубчик. Сонька влюбилась в него и стала во всем потакать юному красавчику.

Тот быстро сообразил, что теперь нет смысла самому воровать. Кочубчик переквалифицировался из мазурика в альфонсы.

Золотая Ручка постоянно возмещала его частые проигрыши в карты. Она стала не всегда продуманно идти на рискованные дела. Началась полоса неудач, срывов, провалов.

Карьера завершилась громким судебным процессом. Приговор. Отправка по этапу.

В 1890 году Антон Павлович Чехов посетил остров Сахалин и каторгу. Здесь в это время находилась знаменитая воровка.

«Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блюв-штейн — Золотая Ручка, осужденная за побег из Сибири в каторжные работы на три года, — писал Чехов. — Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым, старушечьим лицом.

На руках у нее кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное. Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею. На Сахалине она в первое время, как и все присылаемые сюда женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире; она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но была задержана. Пока она находилась на воле, в Александровском посту было совершено несколько преступлений: убили лавочника Никитина, украли у поселенца еврея Юровского пятьдесят шесть тысяч. Во всех этих преступлениях Золотая Ручка подозревается и обвиняется как прямая участница или пособница».

Во время допросов Сонька держалась достойно. И пятьдесят шесть тысяч рублей, украденных у Юровского, так и не смогли отыскать.

Уже после отъезда Чехова с Сахалина Золотая Ручка снова ударилась в бега. И снова ее поймали и наказали пятнадцатью ударами плетьми.

Многие преступления, совершенные на Сахалине в девяностых годах XIX века, тюремные власти приписывали Соньке, но доказать ее вину так и не смогли.

В 1917 году, когда Москву наводнили каторжники, прибывшие из Сибири, с Сахалина, с Урала, на Хитровке появились два старика. Местным уголовникам они сообщили, что отбывали наказание вместе с Золотой Ручкой.

Зачем старики прибыли в Первопрестольную, старики умалчивали. Да разве обманешь блатной мир? И пошла по Москве воровская весть о Сонькиных драгоценностях в хитровских подземельях.

Так же, как внезапно появились на Хитровке два старых каторжника, так же неожиданно — исчезли.

Долго потом судили-рядили на московских малинах: «Куда деды подевались?»

Может, отыскали в подземелье сокровища Золотой Ручки? Вряд ли… Кто б их живыми выпустил из Москвы с таким добром?..

Спустя несколько лет, когда новая власть ликвидировала притоны Хитровки, чекисты обнаружили в подвале два трупа, изъеденных крысами. Кто-то из блатных по наколкам опознал старых каторжников.

«Попробуйте сами»

Ну какую же знаменитость в России не коснутся правдивые и мистические слухи, анекдоты! Даже через много лет после смерти…

Закончилась Русско-японская война, отгремели революционные события 1905 года, — и обывателя потянуло к легендам прошлого. Так Золотая Ручка обрела вторую жизнь в воровских и обывательских байках. О ней писали книги, очерки, воспоминания и даже сняли кинофильм.

По России ползли слухи, будто Соньку видели — молодой и красивой — в 1907 году в Одессе; в Женеве, где она стала активисткой эсеровской боевой организации; на сцене парижского варьете, где бывшая воровка отплясывала канкан… А после 1917 года молва еще больше омолодила и оромантизировала Золотую Ручку. Ее встречали и во главе отряда махновцев, и в штабе Врангеля, и даже в кожаной куртке и красной косынке среди чекистов.

«Но позвольте, — возражали дотошные слушатели подобных баек. — Ведь Золотая Ручка родилась где-то в середине прошлого века. Значит, сейчас ей было бы…»

Однако к таким недоверчивым мало прислушиваются, и даже в двадцатые годы, в период расцвета нэпа, еще гуляли слухи о Сонькиных похождениях того времени.