Рейнские легенды - Екатерина Вячеславовна Балобанова
— Берешь ли ты, Курд фон Штейн, в супруги стоящую перед тобой Берту фон Виндек?
Курд дрожал, как осиновый лист, — вино окончательно испарилось из его головы, и язык его, окаменевший от страха, не мог произнести ни слова: Берта фон Виндек, отравившая своего жениха, умерла триста лет тому назад. Не мог не знать этого Курд как житель берегов Рейна!
Долго ждал ответа епископ, и медное лицо его становилось гневно и грозно... но тут запел петух, и часы ближайшей церкви пробили два.
Свечи вдруг погасли... раздался пронзительный совиный крик и все исчезло.... Курд остался один. Словно белый туман закружился перед рыцарем, холодный порыв ветра ворвался в часовню и раздался такой удар грома, что затряслись замковые своды, и Курд упал без чувств на холодный пол могильного склепа.
Утром, когда он очнулся, он с удивлением увидал себя лежащим на траве посреди замкового двора, и конь его спокойно пасся около него.
Уезжая, Курд оглянулся на замок: стоял он по-прежнему мрачный и безмолвный, двери и окна его были наглухо заколочены и только верхние окна галереи, где с вечера светился огонь, стояли открытые настежь, и рамы жалобно скрипели от ветра, покачиваясь на своих перержавевших петлях.
«Однако Курд не дожил и до следующего лета: нельзя безнаказанно заглянуть в лицо смерти!» — говорили старики.
Рейнский Соловей
На самом берегу Рейна, на старинной, оставшейся еще от времен римлян дороге виднеются и теперь почерневшие развалины замка. Говорят, будто бы этот замок принадлежал когда-то франкским королям, и что до крестовых походов владели им их прямые потомки.
Последние владетели замка из этого франкского рода, брат и сестра, Гуг и Мария, были оба молоды и отважны, но особенно отличалась храбростью и мужеством Мария. Она скакала верхом не хуже своего брата, всегда впереди всех была на охоте и владела копьем и мечом лучше любого рыцаря. Ростом была она головой выше всех других женщин и вообще ничем не напоминала голубооких красавиц Германии. Видно было, что не немецкого она рода! Была она черна, как араб, глаза ее горели, как угли, а курчавые волосы были скорее похожи на шерсть, чем на шелковистые косы девушек ее возраста. Но зато была она откровенна, кротка и добра и знала так много, что могла легко переспорить любого ученого того времени: сама переводила Плавта, свободно говорила по-гречески, разбирала еврейские книги, могла даже составить по звездам гороскоп каждого человека.
На пирах не бывало лучшего рассказчика про старину. А как пела она! Бывало, как запоет, затихнет и Рейн, умолкнут леса и замрет вся природа!
Не красива была Мария, а женихов в замке у них толпилось видимо-невидимо: такая слава шла про Рейнского Соловья, как ее звали. Но была она давно обручена с Конрадом Боппард, соседним маркграфом, — с детства обручили их отцы и любила Мария больше всех на свете своего жениха. Конрад был голубоокий красавец, немного ленивый, но отважный рыцарь. Очень любил он слушать песни Марии; кажется, слушал бы их целый век, но стыдился, что его невеста черна, как араб, скачет верхом, бьется на турнирах, точно какая-нибудь эфиопка-язычница.
Ну вот кликнул клич германский император, чтобы собирались рыцари в Палестину на освобождение Гроба Господня. Гуг откликнулся на призыв императора, но Конрад остался дома: биться готов был он, но походов и лишений не любил граф Боппард! Хотелось Гугу еще до своего отъезда обвенчать сестру, но Конрад объявил, что теперь не время жениться: теперь и женатые рыцари оставляют своих жен!
— Да, разумеется, те, что идут в Палестину, а ведь ты остаешься, ленивец!
Рассердился Конрад и резко сказал:
— Неужели по-твоему только и дела на свете, что биться с неверными в далекой стране? Вот когда уйдете вы биться с ними, а разбойники да хищники воспользуются вашим отсутствием и нападут и разграбят ваши замки, что-то будет тогда с вашими близкими и с вашими владениями без таких ленивцев, как я?
— Этого-то я и боюсь! — отвечал Гуг. — Останется у нас в замке одна Мария — где же справиться женщине со всеми невзгодами?
Вместо ответа засмеялся Конрад и показал на Марию. Стояла она, гордо опираясь на свой меч, и была чуть не целой головой выше брата и жениха.
— Разумеется, Конрад прав, — сказала она, — время ли теперь затевать пиры и свадьбы? А владения наши охранить я сумею и одна.
Уехал Гуг в Палестину. Конрад целые дни лежал у ног своей невесты и слушал ее песни. Расцвела и даже похорошела Мария. Но когда Боппард оставался один, он невольно сравнивал свою невесту с другими девушками, и очень огорчался, что непохожа она ни на невесту Гуга, ни на жену его брата!
— Сегодня я видел соловья, какая это некрасивая серая птица! — сказал раз Конрад Марии.
— Да, некрасивая птица, но ты любишь слушать ее!
— Издали, разумеется, но я не хотел бы иметь ее в своем замке!
— Так зачем же тебе ловить вольную лесную птицу и сажать ее в клетку? Оставь ее на свободе!
— Иногда очень глупые мысли бродят в моей голове — не слушай меня, Мария!
Не знала Мария, как угодить своему жениху, и становилось у нее на сердце все тяжелее и тяжелее.
Так прошел целый год!
Снова кликнул клич император, снова сзывал он отряд крестоносцев. На этот раз пришлось волей-неволей и Конраду собираться в Палестину.
— Надень платье трубадура, моя дорогая, — сказал он Марии, — будем мы бок о бок биться с врагами, а ночью буду я засыпать под твои чудные песни!
— Хорошо, — сияя счастьем, отвечала Мария, — завтра мы можем обвенчаться, а через неделю соберемся и в путь!
— Уезжая на подвиг, не до свадьбы! да и неловко графине Боппард скакать по дорогам переодетой трубадуром!
Посмотрела Мария с удивлением на Конрада и сказала:
— Не в обычае невесте следовать за своим женихом.
Простился Конрад и уехал. Долго следила за ним девушка со своей высокой башни, а он ни разу не оглянулся на нее.
Так шло время. Прошел год, другой; вернулся
