Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции - Сара Айлс-Джонстон
– Вот так удача, подружка! – воскликнул Гермес. – Для меня, во всяком случае. Все знают, каким прекрасным оберегом от злых чар ты служишь, пока жива, но я думаю, мертвая ты окажешься мне еще полезнее.
Гермес перевернул черепаху на спину и долотом отделил панцирь, а затем, натянув на него в нужных местах тростник, воловью шкуру и овечьи кишки, создал первую лиру. Песня, которую он исполнил, перебирая струны нового инструмента, описывала любовные утехи Зевса и Майи в ту ночь, когда был зачат исполнитель. Однако, проявляя чудеса воображения, Гермес уже замышлял следующую проделку – похитить стадо Аполлона.
Прокравшись обратно в пещеру и спрятав лиру в колыбели, Гермес устремился на север, к лугам Пиерии, где боги пасли свой скот, и в предзакатных сумерках украл пятьдесят коров из стада Аполлона. Он увел их далеко на юг к реке Алфей, заставляя идти задом наперед, чтобы отпечатки их копыт сбили с толку даже самого проницательного расследователя. Сам он топал за ними в сандалиях, сплетенных из прутьев и веток с листьями, заметающими его следы. Единственный, кто заметил это стадо в пути, был старик, возившийся в своем винограднике. «Послушай, дружище, – бросил ему Гермес, – если не хочешь неурожая в этом году, забудь, что видел меня!» И поспешил дальше.
На берегу Алфея Гермес загнал коров в хлев и принялся мастерить палочку для разжигания огня: обстругав лавровую ветку, он приставил ее заостренным концом к деревяшке и начал крутить, пока не появились искры. Тогда он стал осторожно подсыпать трут, и вскоре у него уже потрескивал костерок. Затем Гермес выволок двух коров из стойла, повалил на землю и перерубил им хребты. После этого разделал их, запек на огне и разложил мясо на двенадцать порций, приготовив пиршество для двенадцати богов – себя и одиннадцати олимпийцев, в чей сонм он намеревался войти. Однако тут его ждало самое суровое испытание за всю его юную жизнь. От вкуснейшего аромата жареного мяса рот его наполнился слюной, но есть мясо богам не дозволялось, они могли только вдыхать чудесный запах, а всякое там жевание, смакование и глотание было уделом смертных. Гермесу, намеренному доказать свою принадлежность к богам, стоило больших усилий отвлечься от предательского урчания в животе.
И снова Гермес позаботился о том, чтобы скрыть следы своей проделки. Остатки запеченного мяса он закинул в костер, а свои хитроумные сандалии неохотно пустил по водам Алфея. Но уничтожить все подчистую гордость ему не позволила: коровьи шкуры он аккуратно разложил на скале и превратил в камень, увековечив свой подвиг.
Когда занялась заря, возвещавшая второй день его жизни, Гермес стремглав помчался домой, на Киллену. Протиснувшись через замочную скважину двери в пещеру, он нырнул в колыбель и зарылся в пеленки, словно все время тут и лежал.
Однако Майю ему провести не удалось: она уже догадалась, на что способно ее дитятко, когда проснулась накануне и обнаружила, что его нет в пещере. Она предупредила Гермеса, чтобы не вздумал безобразничать, а главное, ни в коем случае не совался к Аполлону – о вспыльчивости лучезарного были наслышаны все боги.
– Мама, перестань обращаться со мной как с младенцем, – отмахнулся Гермес. – У меня большие планы! Мы с тобой достойны приличной жизни, мы должны пировать на Олимпе, а не ютиться тут в одиночестве. Клянусь, так или иначе я сделаю нас олимпийцами.
Аполлон тем временем довольно быстро обнаружил пропажу пятидесяти коров. Отправившись на их поиски, он встретил старика, возившегося в винограднике, и спросил, видел ли тот что-нибудь. Презрев угрозы Гермеса, старик описал все как было, указывая своим костлявым пальцем на странные отпечатки на земле. Но даже с его помощью Аполлон не мог отыскать стадо, пока не увидел парящего в небе орла – птицу Зевса. Его тут же осенило, что вор, должно быть, не кто иной, как новорожденный Зевсов сынок – его, Аполлона, собственный единокровный брат. Аполлон ворвался в пещеру Майи и перевернул в ней все вверх дном, ища – и не находя – своих коров. Тогда он грозно навис над колыбелью Гермеса:
– Ты, маленький паскудник, где мои коровы? Признавайся, или я швырну тебя в Аид, и играй там в царя мертвых детишек до скончания веков!
– Почем я знаю, куда они заплопастиись, – прокартавил Гермес. – Я майенький! Я даже не знаю, что такое эти – как там ты их назвал? – калёвы. Я знаю только теплые пеленки и мамино молочко. Клянусь Зевсом, никаких калёв я в эту пещелу не пливодил.
Гермес прижал подбородок к груди и захлопал ресницами, придавая себе еще более невинный вид.
Но Аполлон, которого младенческие складочки не умиляли, забросил Гермеса на плечо, словно мешок зерна, и понес прочь. Сообразительный Гермес в ответ на это выпустил газы и тут же чихнул, присовокупляя к едкой вони загадочное знамение. Аполлон скинул его на пол и застыл в замешательстве: разум прорицателя терялся в догадках, что это все должно значить.
Именно на такую реакцию Гермес и рассчитывал: вскочив с пола, он тут же кинулся на Олимп, к трону своего отца. Спустя пару мгновений следом за ним прибыл запыхавшийся Аполлон. Братья затараторили, перебивая друг друга:
– Отец, выслушай меня!
– Нет, меня!
– Он врет!
– Это он врет!
– Он украл моих коров!
– Да я еще в колыбели лежу!
Зевс расхохотался, восторгаясь и дерзкой кражей, и дерзкой ложью Гермеса. Повелев всем молчать, он приказал сыновьям уладить спор – то есть вернуть коров Аполлону.
Гермес послушно привел Аполлона к хлеву, где были спрятаны похищенные, гадая, заметит ли брат, что двух не хватает. Аполлон заметил. Он всегда скрупулезно пересчитывал все и вся: треножники в своих святилищах, листья на любимых лаврах, песчинки на берегу, капли в море. А тут аж целых две коровы!
Дымясь от гнева, Аполлон потребовал возмещения. Гермес же, спокойно пристроив на сгиб локтя лиру, тронул струны и завел песню о том, как возникла семья богов, – завершив историю, разумеется, своим собственным появлением на свет.
– О небо! – воскликнул Аполлон. – Это ты сам изобрел такое чудо? С ней можно оживить самый скучный пир! Я недооценивал тебя, братишка, а ты, оказывается, талантище! Уступи мне эту замечательную штуковину, и забудем про несчастных коров.
Гермес отдал лиру Аполлону, и тот, завороженный ее прекрасным звуком, подарил брату взамен две вещи (разве может остаться в выигрыше кто-то, кроме Гермеса?). Первым его приобретением стало пастушье стрекало, а с ним почетное право присматривать за стадом. Вторым – золотой волшебный жезл. С его помощью Гермес дарит удачу некоторым избранным – но и остальные смертные непременно увидят сияние этого жезла в последние минуты жизни, когда Гермес поведет их бессвязно лопочущие души в подземное царство Аида.
{12}
Рождение Диониса, смерть и рождение заново
Когда Персефона в очередной раз вернулась из подземного царства, Деметра увидела, как туго натягивается платье дочери на округлившемся, словно спелый плод, животе. Персефона, сама еще почти ребенок, вскоре родит?
Но ведь она проводит со своим мужем Аидом всего четыре месяца в году. А значит, ребенок, который вот-вот появится, был зачат, когда Персефона еще находилась наверху, на земле. Тогда кто же отец? Боги шушукались, но Персефона отмалчивалась с мрачным видом, не отвечая даже на расспросы матери.
Ребенок и вправду родился скоро – чудесный мальчик с невероятными голубыми глазами. Персефона сразу полюбила его, прижимала к груди, баюкала и ворковала с ним, а он смотрел на нее не отрываясь.
На следующий день Зевс взял младенца из рук Персефоны, поднял высоко над головой и дал ему имя – Дионис. А потом посадил на маленький трон рядом со своим собственным – тем самым, на котором он восседал со времен победы над титанами, – и с гордостью возвестил, что когда-нибудь этот ребенок будет править всем миром.
Так разрешилась загадка отцовства. Боги были изумлены – не столько тем, что Зевс обрюхатил собственную дочь, сколько тем, что он пророчил власть над миром самому младшему в сонме.
Но если боги просто недоумевали, то
