Татьяна Ахметова - Озорные стихи (Устами народа-2) - 1997
ОТЕЦ ПАИСИЙ
В престольный град, в Синод священныйОт паствы из села смиреннойСтарухи жалобу прислалиИ в ней о том они писали:
«Наш поп Паисий, мы не рады,Все время святость нарушает —Когда к нему приходят бабы,Он их елдою утешает.
К примеру, девка, или блядь,Или солдатка, иль вдовицаПридет к нему исповедать,То с ней такое приключится:
Он крест святой кладет понижеИ заставляет целовать,А сам подходит сзади ближеИ начинает их ебать.
Тем самым святость нарушаетИ нас от веры отлучает,И нам-де нет святой услады,Уж мы ходить туда не рады».
Заволновался весь Синод.Сам патриарх, воздевши длани,Вскричал: «Судить, созвать народ!Средь нас не место этой дряни!»
Суд скорый тут же состоялся,Народ честной туда собрался…И не одной вдове, девицеС утра давали тут водицы.
Решили дружно всем СинодомИ огласили пред народом:«Отцу за неуемный блудУсечь ебливый длинный уд.
Но, милосердие блюдя,Оставить в целости мудя,Для испускания мочиОставить хуя пол свечи.
Казнь ту назавтра совершить,При сем молитву сотворить»А чтоб Паисий не сбежал,За ним сам ктитор наблюдал
Старух ругают: «Вот паскуды!У вас засохли все посуды,Давно пора вам умирать,А вы — беднягу убивать».
Всю ночь не спали на селеПаисий, ктитор — на челеМорщинок ряд его алел —Он друга своего жалел.
Однако плаху изготовил,Секиру остро наточилИ, честно семь вершков отмеря,Позвал для казни ката-зверя.
И вот Паисий перед плахойС поднятой до лица рубахой,А уд, не ведая беды,Восстал, увидев баб ряды.
Сверкнув, секира опустилась…С елдой же вот что приключилось.Она от страха вся осела —Секира мимо пролетела.
Но поп Паисий испугалсяИ от удара топораОн с места лобного сорвался,Бежать пустился со двора.
Три дня его искали всюду.Через три дня нашли в лесу,Где он на пне сидел и удуПсалмы святые пел в бреду.
Год целый поп в смущеньи был,Каких молебнов ни служил,Но в исповеди час не смогЗасунуть корешок меж ног.
Его все грешницы жалелиИ помогали, как умели,Заправить снова так и сякЕго ослабнувший елдак.
Жизнь сократила эта плахаОтцу Паисию. Зачах.Хотя и прежнего размахаДостиг он в этаких делах.
Теперь как прежде он блудилИ не одну уж насадил.,.Но все ж и для него, чтецы,Пришла пора отдать концы.
На печку слег к концу от мира,В углу повесил образок.И так прием вел пастве милой,Пока черт в ад не уволок.
Он умер смертию смешною:Упершись хуем в потолокИ костенеющей рукоюДержа пизду за хохолок.
Табак проклятый не курите,Не пейте, братие, вина,А только девушек ебите —Святыми будете, как я.
ОРЛОВ И ЕКАТЕРИНА
В блестящий век ЕкатериныНа все парады и балыСлетались пышно и картинноЕкатеринины орлы.
И хоть интрижек и историйОрлы плели густую сеть,Из всех орлов — Орлов ГригорийЛишь мог значение иметь.
Оставим о рейтузах сказки,Мол, будто хуй в них выпирал.Я расскажу вам без при краски,Как Гриша милости сыскал.
Увидев как-то на парадеОрлова Гришу в первый раз,Екатерина сердцем блядиПришла в мучительный экстаз.
Еще бы, Гриша рослый, крупный…И жемчуга его зубов,И пламя взоров неотступноНапоминают про любовь.
Вот вам причина, по которой,Его увидев раз иль два,Екатерина к мысли скоройС ним о сближении пришла.
Изрядно вечером напившисьС друзьями в шумном кабаке,Храпел Григорий, развалившись,Полураздетый, в парике.
Но растолкал его успешноК нему прибывший вестовой:— Мон шер, простите, вам депешаОт государыни самой.
— Депеша? Мне? — вскочил Григорий,Пакет вскрывает вгорячах.По строчкам взгляд летает скорый,И ужас вдруг застыл в очах.
— Пропал, пропал… Теперь уж знаю,Погибло все… О мой Творец!Меня немедля вызываютК императрице во дворец.
Вчера дебош я с мордобоем,Насколько помнится, создал,И выручили меня с боемВсе те же несколько солдат.
Теперь зовут меня к ответуКонец карьере! Я погиб!Иван, закладывай карету!Парик мне пудрою посыпь!..
А вот, друзья, что дальше было:Подъехал Гриша ко дворцу,Идет по лестнице уныло,Готовый к страшному концу.
Поднявшись, стражу встретил он.Начальник стражи: — Ваш пароль?— Кувшин! — Он был предупрежден— За мною следовать изволь.
«Зачем ведут меня — не знаю,И вызван на какой предмет?О Боже! Я изнемогаю…Придется, знать, держать ответ»
И вдруг портьера распахнулась,И он Ее увидел вдруг.Она Орлову улыбнулась:— Орлов? Ну здравствуйте, мой друг!
Гвардеец мигом на колениПред государыней упал:— По высочайшему веленью,Царица, к вам я прискакал.
Казнить иль миловать велите!Пред вами ваш слуга и раб…Она лакеям: — Уходите!Потом ему: — Да, я могла б
Тебя нещадно наказать,Но я совсем не так злорадна.Мне хочется тебя ласкать —Так ласка мне твоя приятна!
Дай руку и иди за мноюИ не изволь, мой друг, робеть,Коль хочешь ты своей женоюМеня на эту ночь иметь.
Он ощутил вдруг трепетанье,Блеск глаз ее, огонь ланит…Язык его прилип к гортани,Невнятно Гриша говорит:
— Ваше Величество, не смеюПоверить я своим ушам!К престолу преданность имею!За вас и жизнь и честь отдам!
Она смеется, увлекаетЕго с собою в будуарИ быстро мантию сменяетНа белый пышный пеньюар.
Царица, будучи кокоткой,Прекрасно знала к сердцу ход.К алькову царственной походкойОна его, смеясь, ведет.
Вот он с царицей у альковаСтоит, подавлен, потрясен,Не ждал он случая такого,Уж не с похмелья ль этот сон?
Она ж, полна любовной мукиИ лихорадочно дыша,Ему расстегивает брюки…В нем еле теплится душа.
— Снимите, черт возьми, лосины!Ну что стоишь ты, словно пень?! —Орлов дрожит, как лист осины,Совсем безрукий, как тюлень.
Хоть наш герой и полон страху,Сильнее страха юный пыл.Спустила Катя с плеч рубаху —И в изумленьи он застыл…
И молодое тело, плечи,Ее упругий пышный бюст,Меж ног кудрявый ее кустСразили Гришу, как картечью.
Исчезнул страх. Застежки, пряжкиОстервенело Гриша рветИ ослепительные ляжкиГолодным взором так и жрет
Звук поцелуев оглашаетЕе роскошный будуар.Орлов елдак свой вынимает,В груди горит желанья жар.
Его царица упреждаетИ, неясной ручкой хуй держа,Раздвинув ноги, направляетЕго в свою пизду, дрожа.
И, навевая страсти чарыМоей возлюбленной чете,У изголовья милой парыАмур кружился в высоте.
Амур, Амур! Немой свидетельНеописуемых картин,Скажи, не ты ли сцены этиНам навеваешь? — Ты один!
У всех племен, у всех народовЛюбви поэзия одна,И для красавцев и уродовОна понятна и родна.
Перед Амуром нет различий,Ни этикета, ни приличий,Чинов и рангов — все равны!Есть только юбка и штаны!
Однако к делу! ПродолжаюОписывать событий ход.Зачем я, впрочем, называюСобытьем этот эпизод?
— Ой, ой! — Она под ним завыла. —Поглубже, миленький, вот так!Целуй меня! Ах, что за силаТвой изумительный елдак! ,
Ну что молчишь? Скажи хоть слово!— Да я не знаю, что сказать.— Я разрешаю сквернословить.— Сиповка, блядь, ебена мать!
— Ну что ты, Гриша, это грубо!Нельзя же так, хоть я и блядь…А все же как с тобою любо!Как ты умеешь поебать!..
Тут, разъярившись, словно лев,Набравшись храбрости и силы,Григорий крикнул, осмелев:— А встань-ка раком, мать России!
Любови служит хмель опорой.Найдя вино в шкапу за шторой,Орлов бутылку мигом вскрылИ половину осушил.
И, выпив залпом полбутылки.Орлов, неистов, пьян и груб,Парик поправил на затылкеИ вновь вонзил в царицу зуб.
Облапив царственную жопу,Ебется, не жалея сил,Плюет теперь на всю ЕвропуТакую милость заслужил.
Подобно злому эфиопу,Рыча, как зверь, как ягуар,Ебет ее он через жопу,Да так, что с Кати валит пар.
Теперь Орлов в пылу азартаБез просьбы Кати, как дикарь,Отборного, лихого матаПред нею выложил словарь:
— Поддай сильней, курвята, шлюха!Крути мандою поживей!Смотри-ка, родинка, как муха,Уселась на пизде твоей!
Ага, вошла во вкус, блядища!Ебешься, как ебена мать.Ну и глубокая пиздища!Никак до матки не достать.
Орлов не знал, что Кате сладко,Что он ей очень угодил,Что длинный хуй, измяв всю матку,Чуть не до сердца доходил.
Орлов ебет, ебет на славу.О жопу брякают муде.Ебет налево и направо,Да так, что все горит в пизде!
— Ой, милый, глубже и больнее! —Катюша просит впопыхах,С минутой каждой пламенея,Паря, как птица в облаках. —
Что там ты делаешь со мною?.. —Она любила смаковать:Во время каждой ебли новойСебя словами развлекать.
— Что делаю? Ебу, понятно, —Орлов сердито пробурчал.— Чего, чего? Скажи-ка внятно!.— Ебу-у-у, — как бык он промычал
«Ебу, ебу» — какое слово!Как музыкально и красно!Ебанье страстное ОрловаС Катюшей длится уж давно.
Но вот она заегозилаПод ним, как дикая коза,Метнулась, вздрогнула, завыла,При этом пернув три раза.
Орлов хоть был не армянином,Но все ж при этом пердежеЗадумал хуй, торчащий клином,Засунуть в жопу госпоже.
Хуй был с головкою тупою,Напоминающей дюшес.Ну как с залупою такоюОн к ней бы в задницу залез?
Там впору лишь залезть мизинцу…Другая вышла бы игра,Когда бы на хуй вазелинцу…Ведь растяжима же дыра!
Он вопрошает Катерину:— Кать, не найдется ль вазелину?Хочу тебя я в жопу еть…— Ах, вазелин! Он, кстати, есть.
Достала банку с вазелином,Залупу смазала сама:— Григорий, суй, да вполовину,Иначе я сойду с ума.
— Катюша, ты трусливей зайца… —Вдруг крик всю спальню огласил:— Ой, умираю! — Он по яйцаЕй с наслажденьем засадил.
Она рванулась с мелкой дрожью,И в то же время хуй струейСтрельнул, помазанницу БожьюВсю перепачкав малафьей.
— Хочу сосать! — Она сказалаИ вмиг легла под Гришу ниц,Платочком хуй перевязалаДля безопаски у яиц,
Чтоб не засунул хуй свой в горлоИ связок ей не повредил.Как давеча дыханье сперло,Когда он в жопу засадил!
Она раскрыла ротик милый;Изящен был его разрез,И хуй разбухший, тупорылыйС трудом меж губками пролез.
Она сосет, облившись потом,Орлов кричит: — Сейчас конец! —Она в ответ: — Хочу с проглотом!Кончай, не бойся, молодец!
Он стал как в лихорадке биться,Глаза под лоб он закатил .И полный рот императрицеВ одну секунду напустил.
Та связок чуть не повредила.Едва от страсти не сгорев,Всю малафейку проглотила,Платочком губы утерев.
Орлов уж сыт. Она — нисколько.— Ты что — в кусты? Ан, нет, шалишь!Еще ебать меня изволь-ка,Пока не удовлетворишь!
— Эге, однако дело скверно.Попал я, парень, в переплет*Не я ее — она, наверно,Меня до смерти заебет…
Дроча и с помощью минетаОна бодрить его взялась.Орлов был молод — штука этаЧерез минуту поднялась.
А за окном оркестр играет,Солдаты выстроились в ряд,И уж Потемкин принимаетКакой-то смотр или парад.
— Мне нужно быть бы на параде,Себя на миг хоть показать…Как трудно мне, царице-бляди,И власть и страсть в одно связать!
И снова на спину ложитсяИ поднимает ноги ввысь…Да, Гриша и императрицаУж не на шутку разъеблись.
Скрипит кровать, трещит перина.А на плацу шагает рать:— О, славься днесь, Екатерина!О, славься ты, ебена мать!
ПРОВ ФОМИЧ
