Л. Переверзев - Голоса Америки. Из народного творчества США. Баллады, легенды, сказки, притчи, песни, стихи
Южане терпели в борьбе с северянами поражение одно за другим. Рядовые южане, в большинстве своем батраки и мелкие фермеры, не имевшие собственных рабов, не испытывали никакого воодушевления, защищая собственность и сословные привилегии богачей–плантаторов под командой надменных офицеров–аристократов. Дисциплина в южных частях неудержимо падала с каждым днем, поголовное пьянство и массовое дезертирство были обычным явлением, солдаты открыто высмеивали не только своих командиров, но и всю эту «блестящую» армию. Об этом говорят иронические баллады: «Блеск, что за армия!» и «Битва при Шилоз–Хилл».
НАВСТРЕЧУ СЕВЕРНОЙ ЗВЕЗДЕ
Что бы ни случилось с белой хозяйкой, если дело доходило до суда, виновными оказывались все, кроме нее. Среди черных рабов такой анекдот ходил.
Однажды белая хозяйка ехала на тележке, запряженной мулом. Кто знает, чего уж там мул испугался, одним словом, рванулся и выбросил свою хозяйку из тележки. Нет, конечно же, она осталась жива, так, пара ссадин, да сидеть недельку на твердом не могла.
Пригнали, значит, мула с тележкой в город к судье. Мула признали виновным в попытке к бегству с тележкой. Тележку же не только виновной в попытке к бегству с мулом, но и в том, что она выбросила белую хозяйку.
Мула повесили, тележку отправили на пожизненную каторгу в тюрьму, а сбрую в назидание другим мулам прибили к воротам суда.
Впрочем, это шутка. На самом деле мулов ценили намного дороже, чем черных. Рассказывали, что в штате Миссисипи есть городишко Хейзелхорст, что на берегу Мексиканского залива. Среди черных, живущих там, была семейка — отец да два сына. Трудно было даже сказать, от кого из них больше доставалось белым. Но поймать их за проделками никак не могли. Злой Вилли, белый охотник, тот аж прямо трясся от злобы при упоминании их имен. И надо же так, чтоб именно ему старый негр и один из его сыновей попались ночью на пути. «Стой!» — крикнул он. Да не тут‑то было. Кинулись негры наутек, отец верхом на муле, а сын бегом. Тремя выстрелами Вилли убил отца и сына, мула ранил. Конечно же, состоялся суд. Приговор? Пять долларов штрафа за мула и по пятаку за каждого негра.
Чтобы вылавливать беглых черных, плантаторы нанимали белых патрульных. Людишки это были никчемные, ни к какой работе не пригодные да к тому же еще и злющие. Ненавидели их черные, да что поделаешь — в их руках была сила. Значит, и правда была. А уж если кто из черных мог — потихоньку, конечно, — ох и издевались над ними. Особенно, говорят, доставалось патрульным от Ромми Хауарда. Кличка у него была «Быстроногий». Удирал он тайком ночью к девушке своей, она на соседней плантации жила. Пойдут патрульные искать его.
С собаками, все как полагается. Только услышит Ромми лай псов — и тягу. Причем не домой, а так, чтобы патрульных помучить. Набегается так, что собаки патрульных уже без сил, а потом прибегает к себе и ложится — вроде и не убегал. А однажды по дороге забежал на кладбище и под могильную плиту забрался. Собаки носятся вокруг, брешут. Подоспели белые. Поглядели — вокруг никого. «Псы дурные, — говорят. — Видать, за привидением помчались».
Но как‑то все же попался он им. Ну и обрадовались патрульные! «Будет у нас сейчас свеженькое мясо», — сказал один, окуная плетку в бочку с водой. Раздели они Ромми донага, да не тут‑то было. Как рванул от них Быстроногий — только пятки засверкали, и прямым ходом в дом к хозяйке. Патрульный Дурило Джон пару раз достал было его совсем, да уцепиться не за что было. Ромми‑то голышом драпал. Так и предстал он перед миссис Бекки Сандерс, хозяйкой своей. Ох и переполох же был! А он как ни в чем не бывало объясняет ей, что не может позволить этим двум белым безграмотным разгильдяям пороть себя. Вот если хозяйке угодно его выпороть, пожалуйста.
Стыдно было подоспевшим патрульным, что с каким‑то «паршивым черномазым» им никак не справиться. «Вот что, миссис, — сказал наконец Джон по кличке Дурило, — побежим сейчас мы с ним до того сарая, что на конце плантации стоит. Если я его обгоню — забью до смерти, а если нет, то бить его будете только вы, хозяйка». Когда Ромми уже уселся на крышу того сарая, Дурилы Джона еще даже видно не было.
Бывали же на плантациях добрые хозяева!..
Для беглых цветных, неподалеку от Кларкдейла, Миссисипи, находилась тюрьма–ферма.
Тут они должны были отрабатывать штраф, который на них накладывал судья, когда хозяйские розги уже не помогали. За адскую работу им давали кормежку и двадцать пять центов в день, так что порой им приходилось отбывать на ферме лет по десять. Немногие выживали.
Вот что удалось записать со слов одной очень старой негритянки:
— Я тогда работала в этой тюрьме помощницей повара. Приведут, значит, новенького и прямо к столбу для наказаний. Там его отхлещут широченным кожаным ремнем с металлическими пистонами во всю длину. Это для того, чтобы кожа на спине быстрей лопалась под ударами. Обряд этот у них назывался «посвящение в заключенные», значит, чтобы новенький знал, что его ждет, если что не так. Ох и насмотрелась я там, как людей до смерти забивали!
Помню, одного худенького такого приволокли. За то, что он никак двухсотфунтового мешка с кукурузой на себе утащить не мог. Да где уж ему было столько поднять! Положили его поперек бочки. Четверо держали, а двое били. Долго били. Потом он не то что работать — лежать не мог. А лежали заключенные на двухэтажных нарах. В камеру ни мне, ни повару входить недозволено было. Мы ставим еду в окошко, а они сами должны подойти и взять. Каждый для себя. Брать за другого не разрешалось. А у исхлестанного этого, худенького, не то что подойти — подползти сил не было. Жалко мне его совсем стало. Швырнула я ему, Как собачатам швыряют, едва добросила. Досталось мне за это от надсмотрщика. «Еще раз увижу, — сказал он, — и сама за решетку сядешь!»
А худенький помер в ту ночь, и похоронили его без гроба, без ничего на тюремном кладбище. Могилу и ту не по росту выкопали, так что его в яму просто воткнуть пришлось и землей забросать. Вот что такое было черному в тюрьму попасть за бегство или за какую другую провинность.
Дед мой, Эд Беннет, жил неподалеку от реки Огайо. Особая это была река в ту пору: по одну ее сторону лежали штаты Юга, где рабовладение защищалось законом, а по другую сторону этой могучей реки были свободные штаты — Север.
Дед был мулат, то есть наполовину белый, а уж по сравнению с остальными рабами просто светлокожий. К тому же еще он и грамоту немного освоил. Во всяком случае, настолько, чтобы толково подделать документ, в котором говорилось, что он не раб, а свободный негр. И печать на документе он тоже соорудил. И подпись. Ловкий он был, чертяга. Все это ему надо было потому, что он решил бежать. Чувствовал он — не убежит, все одно помрет в неволе.
На коне хозяйском, конечно, добрался он до Колбауэра. Там продал его: чтоб добираться дальше, нужны были деньги. Остальной путь до Огайо он проделал пешком. Днем прятался, а ночью шел, поглядывая на Северную звезду.
Как‑то раз остановился он в кукурузном поле початок погрызть. В пути нечасто удавалось поесть. В ночной тишине до него отчетливо донесся собачий лай. «Вот и все, — подумал он, — погоня!», но все же бросился бежать. Да уйти‑то было невозможно. Собака отыскала его, хоть он и забрался от нее на огромное дерево. Что ж тут удивительного, ведь этих псов специально учили гоняться за беглыми рабами. А патрульный, что вел собаку, за каждого пойманного негра получал немало денег.
«Спускайся, а не то я из тебя решето сделаю!» — крикнул ему подбежавший на помощь псу белый и вскинул ружье.
«Эй, эй, масса, я уже спускаюсь, спускаюсь уже!» — сразу же запричитал Эд. Белых лучше всего дурить своей покладистостью. Делай вид, что ты дурачок, и все будет в порядке.
«И не вздумай мне бежать, не то я нафарширую тебя свинцом», — предупредил патрульный.
«Ладно уж», — проворчал Эд, поудобней пристроив под рубахой припасенный для такого случая древний пистолетишко.
Шли они довольно долго: впереди Эд, позади белый, а за ним пес, пока не дошли до какой‑то речушки. Поставил белый ружье, склонился к воде и стал пить. Да не тут‑то было. Раздался выстрел — Эд убил своего врага наповал. Другого выбора не было — Север или смерть. Вторым выстрелом он едва успел уложить пса, кинувшегося на него.
На следующий день уже у самой Огайо он повстречал человека с того берега. «Забирайся — перевезу», — сказал тот, указывая на плот.
На том берегу новый знакомый Эда провел его в сторожку на опушке леса. Такие сторожки и дома, в которых жили честные белые, были разбросаны вдоль Огайо и к Северу. Их называли станциями «подпольной дороги» Свободы. Владельцы этих станций, рискуя своей жизнью, давали кров и пищу беглым рабам и переправляли дальше на другую станцию на Север, потому что задерживаться у Огайо беглецам было опасно.
