Неонила Криничная - Легенды. Предания. Бывальщины

Они ребятишкам дали на полфунта пряников, десять копеек, ну, а ребята, знаешь, ребята сейчас их.

— Ну, дяденьки, пойдем сведем, сведем.

Вот ребята их повели, привели их к этому озеру Долгому. Они и спрашивают:

— Меньшиковы братья здесь?

— Здесь, — говорят.

— Антон и Иван здесь?

— Мы сами, ну так проходите, проходите. Так в чем дело-то, к ночи пойдемте-то к нам.

— К ночи-то к ночи, а вот приехали побороться с вами.

— Так вот маленько-то умеем бороться, вот мы боремся только на одну руку, один из братьев принимает, а другой подават.

— Которого облюбуем?

Меньшого облюбовали.

— Ну, давай, хотя с тобой сходимся.

— Ну, давай, давай. Ну так, поборемся с нами, а потом пойдемте к ночи к нам.

Ну, когда этот Антон пошел, когда набросил руку на шею своему товарищу новгородскому, так тот сразу почувствовал, что такой руки не слыхал, быть повороту.

Пошли, повели; два раза обвел — ну, держись, товарищ. Так не успел разглядеться, как низу попал, так он его хлыстал.

— А у меня, грит, сердце чувствовало. — И на низ попал.

И не пошли они к ночи, от стыда пошли.

Был в Архангельске Ванька Лобанов — его силы сперва не знали. Работал он на заводе — его стали подзадоривать, так он за пятерых доски носил!

(…) Сваи били. Артелью подымут на копер да спустят. Он взял и унес бабу чугунную эту, двадцати пудов. Работники утром пришли — нету бабы!

— Буде купите шкалик вина, так я найду.

Волей-неволей пришлось шкалик купить.

Сестра была здоровше его. По ней парня не было. Разрешили им жениться — брату да сестре. Надо домик себе построить? А бревен не дают.

— Дак я кольев наношу.

Наносили они с сестрой кольев… двадцатиметровых. Лесник пришел:

— Ты лес потратил…

— Я только жердочки принес!

Возьмет — в снег вторнет. Частокол ему! Лесник — прочь.

Домишко нехитрый они себе построили.

Это дело было до первой германской войны. Прознали про силу Ваньки Лобанова — в Архангельске он с борцами боролся, потом — в Питере. Он запросто, по-деревенски ломал борцов.

По зависти и отравили его.

Вот Ванька Лобанов был в Архангельске. Он к пристани торопится, летит — поспеть не может. Капитан глядит:

— Ничего, какой-то мужик бежит, можно отчаливать, ладно.

Одежа простая у Ивана: он бурлак…

Лобанов за трос ухватился — еще не успели отдать концы, как он ухватился:

— Теперь подождете, не уедете!

Пароход даже трубой по воде ударил — наклонился очень.

— Ох, я Ивана Лобанова не узнал! — говорит капитан. — Оплошал я!

Поди-ка, не узнал он… Все Ваньку Лобанова знали! Загордился тот капитан: на голове — «капуста», а в голове-то пусто! (…)

Потом-то Лобанова из артели сманили в цирк. Он борцом стал, по циркам боролся (…). Наедут приезжи силячи — всех поборет. Придет в артель:

— Вот, братцы, поборол! Гуляем!..

На Волге, в тридцатых годах, ходил силач-бурлак, Никитушка Ломов. Родился он в Пензенской губернии. Хозяева судов дорожили его страшной силой: работал он за четверых и получал паек тоже за четверых. Про силу его на Волге рассказывают чудеса; памятен он и на Каспийском море.

Плыл он раз по этому морю, и ночью выпало ему быть вахтенным на хозяйском судне. Кругом пошаливали трухменцы и частенько грабили русских: надо было держать ухо востро. Товарищи уснули. Ходит Ломов по палубе и посматривает. Вдруг видит лодку с трухменцами, человек с двадцать. Он подпустил их вплоть. Трухменцы полезли из лодки на борт, а Ломов тем временем, не будя товарищей, распорядился по-своему: взял шест, в руку толщиной, и ждет. Как только показалось с десяток трухменских голов, он размахнулся вдоль борта и смел их в воду. Другие полезли — то же. Те, что в лодке остались, пошли наутек, но и их Ломов в покое не оставил: взял небольшой запасной якорь с кормы да в лодку и кинул. Якорь был пудов пятнадцать; лодка с трухменцами потонула. Утром на судне проснулись, он им все и рассказал.

— Что же ты нас не разбудил?

— Да чего, — говорит, — будить-то? Я сам с ними управился.

В другой раз взъехал он где-то на постоялый двор, а после него обозчики нагрянули. Ему пора выезжать со двора, а те возов перед воротами наставили — ходу нет.

— Пустите, братцы, — говорит Ломов, — я раньше вас приехал, мне пора. Впрягите лошадей и отодвиньте воза!

— Станем мы, — говорят возчики, — для тебя лошадей впрягать! Подождешь!

Никитушка Ломов видит, что словами ничего не поделаешь, подошел к воротам, взял подворотню и давай ей возы раскидывать во все стороны. Раскидал и выехал.

С одним купцом на Волге он хорошую штуку сыграл. Идет как-то берегом, подходит к городу (уездному). Стоит город на высокой горе, а внизу пристань. Вот идет он и видит: мужики около чего-то возятся.

— Чего вы, братцы, делаете?

— Да вот такой-то купец нанял нас якорь вытащить.

— За много ли нанялись?

— Да всего за три рубля.

— Дайте-ка я вам помогу!

Подошел, раза три качнул (а якорь не меньше как в двадцать пять пудов) и выворотил якорь с землей вместе. Мужики подивились такой силе. Бежит с горы купец, начал на Ломова и на мужиков кричать.

— Ты зачем, — говорит, — им помогал? Я тебя рядил?

Вынул вместо трех рублей один рубль и отдал мужикам. Те чуть не плачут.

— Будет, — говорит, — с вас!

Сам ушел домой. Ломов и говорит:

— Не печальтесь! Я с ним сыграю штуку (…).

Взял якорь на плечо и попер его в гору. Навстречу баба с ведрами попалась (дело было к вечеру), увидала она Ломова, думала, что сам нечистый идет, вскрикнула и упала замертво. Ломов взошел на гору, подошел к купцову дому и повесил якорь на ворота. Вернулся к мужикам и говорит:

— Ну, братцы, теперь он и тремя рублями не отделается; снимать-то вы же будете! Смотрите, дешево не берите!

Мужики его поблагодарили и после большие деньги взяли с купца.

На Волге, бывало, Ломов шутки с бурлаками шутил.

— Ну, братцы, кто меня перегонит? Я побегу бечевой, под каждую руку по девятипудовому кулю возьму, а вы бегите порожние.

Ударятся бежать, и всегда Ломов выигрывал.

У нас тоже в деревне были силачи, и очень сильные. Вот были два брата, Дмитрий и Илья, Дмитрий Александрыч и Илья Александрыч. Дмитрий тот на войне был ранен, Илья Александрыч дома жил. А потом как стал пахать, а лошаденки те все раньше были худы-ые, худые, худые. Он поедет сохой пахать, а лошадь падает. Он ее нукнет — не встает. А потом возьмет, да станет, да за задни ноги, да за передни, да ее подвернет себе на плечи, да и понесет домой. Принесет, поставит: она станет, опять стоит.

Вот так мы и жили раньше, а все лучина была…

Ефим Стрелков был, была у него сила.

Ехал он с дегтем. А у нас солонцы есть, там и ехал. Телега ушла в ил. Два коня было. Он их хоть бы прутиком шевельнул — так нет: сапоги снял, гачи заскал, в ил полез, коней отпряг.

Сам запрягся, телегу на гриву и выпер. А там один сеял на гриве. И говорит ему:

— Ефим, а Ефим! Конишек пожалел?

— Где уж им, батюшкам! Это мне под силу, а им не под силу.

Возки бегали, чаи шли. Один год кормов нету-ка. Ефим Стрелков ребятам и говорит:

— Езжайте-ка вперед, а я помаленьку поеду: кони слабы.

Только они скрылись, пять коней выпряг, за возок привязал, сам запрягся. Другой дорогой бежит, везет.

Дело к вечеру. Они в ночь к Бабкину заезжают — Бабкин был дворник, заезжий двор держал. А он уж там, на этом дворе.

— Дядя Ефим! Ты это как?!

— Да так, помаленьку.

Патрушев был могутной, шибко удалый. Моему отцу звался братаном — на рыбалке побратались. Не родня, а все братан да братан.

Поехали на мельницу Кораблевскую во время весны. На Оми мельницы не работали — сносило их. А эта работала.

Мой дед везет воз хлеба, и братан его Патрушев воз везет. Были курки деревянные, колеса не кованы. Весна, промоины везде, ручьи. Кони как дернули — у Патрушева курок сломился.

А мой дед впереди ехал. С полверсты проехал, оглянулся — дружка не видать.

Дед пристяжную выпряг, на ней обратно припустил: беды не случилось ли?

А он, Патрушев, сидит, воз на коленко поставил и курок затесывает.

Мой дед зачал дивиться. Он не видывал такую силу.

— Ты это как?! Наземь воз-то не поставил?!

— А, имай его леший, еще ставить! Не тяжел!

Один человек был, постарше меня, Кузьма Фаиныч звали. В бедноте рос, был хороший мужик, добрый. Он деревни Рагозиной уроженец. С ним заговорили однажды:

— Тебе, Кузьма, не принести с реки камень.

Говорит: