Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Раздался стук в дверь, старушка боялась открыть, но стук становился всё сильнее и настойчивее, а того, кто стучал, так что чуть не ломал молоток, звали Шамама. Жадный мздоимец-вали в целом свете не сыскал бы более достойного исполнителя. Этот демон во плоти говорил, что Иблис{48} ему отец, а шайтан{49} — брат родной.
— Надо высадить дверь, — кричал в бешенстве Шамама, — раз нам не желают открыть по доброй воле! Нельзя, чтобы сокровища уплыли из наших рук, вдруг в это самое время их закапывают — ищи их потом. Да еще, того и гляди, пройдут мимо ночные дозорные, услышат шум, явятся сюда и потребуют свой кусок пирога. Дверь крепкая, несите лом, да поживее, если не хотите остаться с носом.
Грубость Шамамы вполне соответствовала тайным наклонностям вали, но у него был и другой подчиненный, по имени Хасан, от природы добрый, мягкий, милосердный и, более того, склонный встать на сторону обиженных.
— Совет Шамамы жесток и опасен, — сказал он вали. — Этот дом никогда не слыл воровским притоном, а вдруг торговец, ослепленный ревностью, сделал ложный донос? Мы опозорим себя, если вломимся в дом, где живут только женщины, дом, который находится под особой защитой закона, и как мы оправдаем наши действия в глазах владыки верующих?
Леламаина прислушивалась ко всем разговорам.
— Ах мы несчастные! — Она подбежала к дочери. — Вали явился за вором и хочет его схватить.
— Не открывайте им, матушка, — отвечала юная Зютюльбе. — Будем надеяться, Аллах ниспошлет нам помощь и вызволит из беды.
Тем временем Шамама продолжал колотить в дверь.
— Кто там? — спросила старуха. — Кто стучит с такой силой?
— Вали, — страшным голосом кричал гадкий Шамама. — Отпирай, подлая старуха, сводня, торгующая девицами и дающая приют разбойникам, или ты не знаешь, что тебя ждет за сопротивление?
— Здесь только две женщины, — возразила Леламаина, — и вам следует соблюдать и уважать закон. Мы не хотим и не обязаны вас впускать, а вам не положено входить.
— Ах, ведьма! — в бешенстве рычал Шамама. — Открывай, или мы высадим дверь и сожжем и тебя, и твою дочь вместе с домом.
Леламаина, не отвечая ни на угрозы, ни на оскорбления, приблизилась к дочери и сказала:
— Видишь, не зря я боялась, теперь мы точно знаем: ты вышла за предводителя разбойников. Хоть бы он не пришел этой ночью! Его схватят, порвут на куски! Ах, дочь моя, был бы твой отец жив, не постигло бы брата твоего несчастье, разве пошли бы мы на союз, из-за которого эти злодеи выламывают нашу дверь!
— Ничего не поделаешь, — вздохнула Зютюльбе. — С некоторых пор рок по воле звезд, управляющих миром, преследует нас. Довольно с нас ударов судьбы, не станем терзаться и беспокоиться, это всё равно не поможет.
Пока вали и Шамама лезли из кожи вон, чтобы ворваться в дом двух женщин, а те жаловались-печалились, халиф снова взял лук и стрелы, надел сапоги и явился к своей молодой жене, дабы воспользоваться правами, данными ему брачным договором. Свет факелов, толпа вооруженных людей вокруг дома Зютюльбе и шум сразу дали ему понять, что происходит нечто подозрительное. Но вскоре халиф разглядел и вали, и того торговца, к которому днем заходила Леламаина.
Шамама продолжал колотить в дверь, сопровождая удары ужасными проклятиями: он ругался и, пытаясь запугать непокорную женщину, грозился побить ее палками и повесить, да еще и спалить дом. В то же время он требовал поскорее найти и принести ломы.
Несколько человек готовились высадить дверь. Хасан остановил их:
— Назад! Нельзя прибегать к силе, бедные женщины от страха могут умереть. И кто сказал, что человек, которого мы ищем, вор? Мы жизнью рискуем, если нарушим закон и допустим столь страшную несправедливость.
— Надо же, какая щепетильность у служителя правосудия! — закричал Шамама. — Ты не на своем месте, Хасан, преступники и их добро проплывут мимо, пока ты разбираешь тонкости закона. Женщина, торгующая чужой добродетелью, мать, отдавшая собственную дочь отъявленному мошеннику, не может пользоваться никакими привилегиями. И как можно сомневаться, что тут прячется настоящий вор, если это подтверждают соседи, которых мы допросили?
«Подлый Шамама! — возмутился халиф, который слышал весь этот разговор. — Ты мне дорого заплатишь за свою низость, и твое наказание послужит всем наукой».
Так подумав, халиф стал соображать, как ему пробраться незамеченным к Леламаине. Дом ее примыкал к саду при большом дворце, чьи ворота выходили на боковую улицу. То были владения Иламира Юмиса, первого среди багдадской знати, человека жестокого и кровожадного. Множество факелов освещало фасад его дворца, а рядом со входом на мраморной скамье сидел евнух.
При виде халифа, распахнувшего дверь, евнух вскочил и, замахнувшись саблей, ринулся навстречу незваному гостю. Повелитель правоверных отразил удар гадкого чудовища.
— Проклятый негр, выродок презренный! — вскричал халиф. — Тебе проще убить, чем спросить, кто идет!
Слова халифа и его меч произвели на негра такое впечатление, что он пустился наутек и спрятался за спину своего хозяина. Тот поразился смятению слуги и пожелал узнать, что случилось.
— Господин, — отвечал евнух, — я сидел у дверей твоего дома. Явился человек вида ужасного, я хотел прогнать его, замахнулся саблей, но он даже не дрогнул. Он выхватил свой меч, закричал, будто дикий зверь, и мне показалось, будто гром и молния разом обрушились на мою голову.
— Подлый трус, — возмутился Иламир Юмис. — Ты боишься даже собственной тени! Однако хотелось бы поглядеть на наглеца, который посмел так непочтительно вести себя с моим слугой. Говоришь, он обозвал тебя проклятым негром и презренным выродком? Он жизнью заплатит мне за оскорбление: кто унижает моего раба, тот будет иметь дело со мной.
С этими словами Иламир Юмис вооружился огромной бронзовой булавой и направился к тому, кто разгневал его.
Халиф сразу узнал главного среди своих эмиров{50} и спросил как ни в чем не бывало:
— Юмис, так это и есть твой дом?
Едва главный эмир услышал голос халифа, как булава выскользнула из его руки,