Жоффруа Виллардуэн - Завоевание Константинополя

[ПАПСКОЕ ОТПУЩЕНИЕ ЗА ЗАХВАТ ЗАДАРА (около февраля 1203 г.)]

Так вот, знайте, сеньоры, что если бы Бог не возлюбил эту рать, она не могла бы оставаться в целости, когда столько людей стремились причинить ей зло.

Тогда{236} бароны{237} переговорили между собой и сказали, что они пошлют в Рим к апостолику, ибо, как им было известно, он считал, что они совершили злое дело завоеванием Задара{238}; и они выбрали послами двух рыцарей и двух клириков, таких, которые, полагали они, вполне подходят для этого посольства. Из двух клириков один был Невелон, епископ Суассонский{239}, а другой — мэтр Жан де Нуайон, который был канцлером графа Бодуэна Фландрского; а из рыцарей один был Жан Фриэзский, а другой — Роберт де Бов{240}. И они по установившемуся порядку поклялись на святых мощах, что честно выполнят посольское поручение и что вернутся в войско.

Трое прекрасно сдержали свою клятву, а четвертый — худо, и это был Роберт де Бов: ибо он исполнил посольское поручение так худо, что хуже не мог{241}, и нарушил клятву, и вслед за другими уехал в Сирию. А трое остальных исполнили его очень хорошо, и сдержали клятву, и выполнили свое посольство как раз так, как им поручили бароны; и они сказали апостолику: «Бароны просят вас простить их за взятие Задара, ибо они действовали подобно людям, которые не могли поступить лучше из-за отсутствия тех, кто уехал в другие гавани, и потому, что иначе не могли сохранить рать в целости{242}; потому они взывают к вам как своему доброму отцу, чтобы вы высказали им свое повеление, которое они готовы исполнить».

И апостолик сказал послам, что хорошо знает о том, что именно из-за отсутствия других им пришлось поступить таким образом и что он окажет им великую милость; и тогда он послал свой привет баронам и пилигримам{243} и сказал, что он отпускает им прегрешения как своим чадам, и повелевает им, и просит их удерживать рать в целости, ибо он хорошо знает, что без этой рати невозможно сослужить службу Богу{244}; и он предоставил Невелону, епископу Суассонскому, и мэтру Жану де Нуайону право вязать и решить{245} пилигримов, пока в войско не прибудет его кардинал{246}.

[ПО ПУТИ К КОНСТАНТИНОПОЛЮ (апрель — июль 1203 г.)]

[КРЕСТОНОСЦЫ НА КОРФУ. ПРИБЫТИЕ ЦАРЕВИЧА АЛЕКСЕЯ. ОПАСНОСТИ НОВЫХ ПОПЫТОК ДЕЗЕРТИРОВАТЬ ИЗ ВОЙСКА]

Между тем прошло так много времени, что наступил Великий пост; и они стали снаряжать свой флот, чтобы отплыть на Пасху. Когда нефы были нагружены, на другой день после Пасхи пилигримы расположились за пределами города в гавани, а венецианцы разрушили город, и башни, и стены{247}.

И тогда случилось происшествие, которое весьма огорчило рать, ибо один из знатных баронов войска по имени Симон де Монфор заключил соглашение с королем Венгрии{248}, который был врагом тем, кто находился в войске, и он уехал к нему и оставил войско. Вместе с ним уехали Гюи де Монфор, его браг, Симон де Нофль и Роберт Мовуазен, и Дрию де Крессонессар, и аббат де Во, который был монахом цистерцианского ордена, и многие другие. А вскоре не замедлил уехать и другой знатный человек из войска, которого звали Ангерран де Бов, и Гюг, его брат, и столько людей из их земель, сколько они смогли увести с собой{249}.

И вот так-то они уехали из войско, как вы слышали{250}; это был очень большой урон войску и великий позор для тех, кто так поступил. Тогда нефы и юиссье начали выходить в море{251}. И было решено, что они причалят в гавани Корфу{252} — некоего острова в Романии — и что первые обождут остальных, пока не соберутся все вместе. Так они и сделали.

Прежде чем дож и маркиз с галерами отплыли из гавани Задара, сюда прибыл Алексей{253}, сын императора Сюрсака Константинопольского{254}; а его послал сюда король Филипп Германский; и он был принят с великой радостью и великими почестями. И дож предоставил ему столько галер и кораблей, сколько ему было нужно. И таким образом они отплыли из гавани Задара, и был попутный ветер; так плыли они до тех пор, пока не достигли гавани Дюраз{255}. И жители города весьма охотно сдали город своему сеньору, когда узрели его{256}, и поклялись ему в верности{257}.

И они выехали отсюда, и прибыли на Корфу, и застали там войско, которое разместилось перед городом, раскинув палатки и шатры, а кони были выведены из юиссье, чтобы попастись. И когда пилигримы узнали, что в гавань прибыл сын императора Константинопольского{258}, вы могли бы увидеть, как множество добрых рыцарей и множество добрых оруженосцев поспешали им навстречу и вели множество добрых коней. Так приняли они его с великой радостью и великими почестями{259}. И он приказал поставить свою палатку посреди войска, и возле раскинул свою маркиз Монферратский{260}, покровительству которого его вверил король Филипп, чьей женой была его сестра.

Они оставались три недели на этом острове, который был весьма богат и плодороден{261}. И во время этого пребывания с ними случилась беда, огорчительная и тяжкая{262}: большая часть тех, кто хотел, чтобы войско распалось, и которые уже до того злоумышляли против него{263}, посоветовались между собой и сказали, что дело это кажется им чересчур долгим и весьма опасным, и что они не останутся на острове и покинут рать, чтобы уехать прочь, и что с помощью жителей Корфу, когда рать отбудет, они пошлют к графу Готье де Бриенну{264}, который в то время держал Брандиз{265}, чтобы он прислал суда, на которых они отправятся в Брандиз.

Я не могу назвать вам всех тех, кто споспешествовал этому делу. Но я назову вам часть главных предводителей. Это были Эд Шампанец де Шанлитт, Жак Д’Авень, Пьер Амьенский, Гюи, шателен де Куси, Ожье де Сен-Шерон, Гюи де Шапп и Кларембо, его племянник, Гийом д’Онуа, Пьер Куазо, Гюи де Пем и Эм, его брат Гюи де Конфлан, Ришар де Дампьер, Эд, его брат, и многие другие, которые втайне обещали им принять их сторону и которые из чувства стыда не решались объявить об этом открыто; и книга свидетельствует, что более половины рати было с ними согласно.

И когда об этом узнали маркиз Монферратский, равно как и Бодуэн Фландрский, и граф Луи, и граф де Сен-Поль, и бароны, которые держали их сторону{266}, они были в сильном смятении и сказали: «Сеньоры, дело наше худо: если эти люди уедут от нас вслед за теми, которые многажды оставляли нас, то наше войско погибло и мы не сможем произвести никакого завоевания{267}. Так пойдем же к ним и будем умолять их, Бога ради, чтобы они прониклись жалостью к самим себе и к нам, и чтобы не обесчестили себя, и чтобы не помешали подмоге Заморской земле».

Такое решение было ими принято, и вот все они разом двинулись в некую долину, где те{268} собрались на свою сходку, и они привели с собой сына императора Константинопольского и всех епископов, и всех аббатов войска. И когда они туда явились, то сошли с коней и двинулись им навстречу. И бароны припали к их стопам{269}, обливаясь слезами, и сказали, что они не уйдут, покуда те не обещают им не покидать их.

И когда те увидели такое, они прониклись великой жалостью и восплакали, узрев, что их сеньоры и их родичи, и их друзья припали к их стопам; и они сказали, что посоветуются об этом, и отошли в сторону, и стали говорить меж собой. И итог их совета был таков, что они еще останутся с ними до праздника св. Михаила{270} при условии, что им поклянутся, как положено, на святых мощах, что начиная с этого дня{271} в любое время, как только они того потребуют, в течение пятнадцати дней им предоставят честно и без всяких хитростей флот, на котором они сумеют отправиться в Сирию{272}.

Так было договорено и скреплено клятвою. И тогда было великое ликование во всем войске; и они погрузились на нефы, а кони были введены в юиссье.

[ОТ КОРФУ ДО СКУТАРИ (24 мая — 26 июня 1203 г.) ]

Так они отбыли из гавани Корфу накануне Троицы{273}, которая была в год от воплощения Господа нашего Иисуса Христа 1203; и там были собраны вместе все нефы, и все юиссье, и все галеры войска, а также довольно много купеческих кораблей, которые здесь к ним присоединились. И день был прекрасен и ясен, и дул тихий и легкий ветер. И они поставили паруса по ветру.

И Жоффруа, маршал Шампанский, который продиктовал это произведение и который ни разу ни единым словом не солгал с умыслом о том, что ему ведомо,— а он бывал на всех советах — верно свидетельствует вам, что никогда не видано было столь прекрасного зрелища: и флот этот казался именно тем, который непременно должен завоевать землю, ибо, настолько охватывал взгляд, только и виднелись паруса нефов и кораблей, так что сердца людей были преисполнены радости.