Видение о Петре Пахаре - Уильям Ленгленд
Священник усомнился в действительности такой индульгенции, и между ним и Петром завязался горячий и шумный спор, разбудивший автора. Размышляя о том, что он видел во сне, о том, как священник доказывал, что Делай добро (dowel) вовсе не есть индульгенция, автор решает, что Делай добро превосходит индульгенции, двухлетние и трехлетние мессы и епископские грамоты, и что Делай добро в день суда будет принято с почетом и превзойдет всякое прощение, даваемое церковью святого Петра. Он говорит: «Будь у вас хоть полный мешок индульгенций и грамот провинциалов, и хотя бы вы находились в братстве всех четырех орденов и имели двойные индульгенции, но если вам не поможет Делай добро, я ставлю эти ваши патенты и ваши индульгенции ни во что!»
V
Это решительное заявление Ленгленда достаточно определенно характеризует его отношение к католической церкви. Вся его поэма является, можно сказать, сплошным обвинительный актом против католической церкви и ее представителей, начиная с приходских священников и кончая самим папой, превратившим религию в доходную статью для себя самого и для всех ее служителей, совсем забывших свои обязанности в отношении к своим пасомым, всецело преданных интересам и утехам мирской жизни, нередко не умеющих разобрать ни одной фразы из «Псалмов Давида», но зато завзятых охотников с собаками и соколами, не имеющих соперников в уменье выследить в поле зайца.
Едва ли не самой одиозной фигурой в глазах автора является монах, в особенности нищенствующий монах, и он не жалеет красок, чтобы как можно рельефнее изобразить его во всем его моральном неблагообразии. В виде нищенствующего монаха (frere) он даже выводит на сцену один из семи смертных грехов (Гнев) и не советует лордам звать этих «божьих людей», когда с ними приключится горе. Нечего и говорить, что полученная Петром Пахарем индульгенция не распространяется на этих «мнимых нищих» монахов (frere the faytoure) и на весь их орден (and folke of his ordre). Мы уже видели, как продавец индульгенций (pardoner) проповедовал собравшимся возле него мирянам, отпускал им грех нарушения обетов поста и добывал своей буллой кольца и брошки. «Так они отдают свое золото, чтобы содержать обжор», — замечает с негодованием автор. Видели мы уже и пилигримов и паломников, отправлявшихся толпою к святому Якову и к святым в Риме, но никогда не слыхавших о Правде и не знавших к ней дороги, и пустынников с их подругами (wenches), наряжавшихся в рясу, чтобы вести легкую жизнь. Да им и не нужно было знать дороги к Правде: их духовные руководители и сами ее не знали, и учили их, что посты, посещение гробниц угодников, покупка индульгенций, денежные вклады в Церковь и монастыри и иные подобные богоугодные дела вполне обеспечивают им загробное благополучие.
Религии, выродившейся в лишенный всякого морального содержания формализм и обрядность, Ленгленд противопоставляет религию, состоящую в выполнении «божьего закона» (lawe of god), заключающегося в Евангелии и требующего от человека деятельной любви к людям (dowel), перед которой голые личные добродетели — правдивость (be trewe of yowre tonge), честное добывание средств к жизни, детская чистота, целомудрие — так же бесполезны, «как светильник, внутри которого нет огня». Для него весь смысл религии в деятельной любви к людям, которая представляет собой «прямые ворота, ведущие на небо».
В глазах Ленгленда религия из чисто личного дела, заботы о спасении собственной души, становится социальной функцией, общественным служением. Кроме деятельной любви к людям для христианина обязателен труд. Истинным христианином является тот, кто трудом своим содержит себя и помогает нуждающимся в его помощи. Этим он исполняет завет бога, повелевшего человеку «трудиться для приобретения средств к жизни». Завет этот, по мнению Ленгленда, помнит один лишь земледелец, своим трудом не только содержащий себя, но и создающий средства к жизни для других классов общества, у которых он видит одно лишь желание как можно больше взять у него, ничего ему не давая и всеми способами эксплуатируя его темноту и беспомощность для того, чтобы вести праздную жизнь и наслаждаться ее радостями.
На «прекрасном поле, полном народа», которое Ленгленд увидел во сне, заснув на Мальвернских холмах, взор его остановился прежде всего на тех, среди «всякого сорта людей» (alle maner of men), которые «ходили за плугом, редко предаваясь веселью; насаждая и сея, они несли очень тяжелую работу и добывали то, что расточители (wastours) прожорливо истребляли». А между тем другие классы общества лишь постольку имеют право на продукты труда земледельца, а вместе с тем и право на существование, поскольку они выполняют свои общественные обязательства, как он свои. Петр Пахарь «из любви к господу небес» обещает, пока он жив, давать мясо и хлеб богатым и бедным, «людям всякого звания» (alle maner of men), лишь бы они оказывали деятельную помощь в работе тому, кто добывает им средства к жизни.
Неудивительно, что земледелец Петр Пахарь (Piers the Plowman), несущий праведный труд и своим праведным трудом добывающий средства к жизни для всех членов общества, «служащий Правде в течение всей своей жизни», один из всех знает путь к Правде и охотно указывает его всякому, кто хотел бы идти по этому пути, и Правда дает ему индульгенцию, прощающую ему и его наследникам их грехи на вечные времена, распространяя ее и на «всех, кто помогал ему пахать, сажать или сеять или в другом каком занятии мог пособлять Петру». В индульгенцию эту, как мы видели, включены и короли, и рыцари, и епископы, если они добросовестно выполняют свои обязанности, и законоведы, защищающие бедных, не ища подарков, и купцы, если они свои барыши употребляют на добрые и общественно полезные дела, а также рабочие, «которые живут с помощью своих рук».
Но не упомянуты в этой грамоте нищие и попрошайки, не испытывающие нужды, лишь обманывающие народ и выпрашивающие у него то, что должны были бы получить действительно нуждающиеся. Не включены в эту грамоту также монахи, приходские священники, продавцы индульгенций, пилигримы, паломники. Ничего не сказано в ней и о верховном главе католической церкви.
VI
Как было указано выше, текст В поэмы о Петре Пахаре был написан Ленглендом около 1377 года, последнего года царствования Эдуарда III.
Это было очень тревожное время и в политическом, и в социальном отношении. Отошли в далекое прошлое блестящие победы, одержанные английским оружием во Франции и покрывшие лаврами короля Эдуарда III и его старшего сына Эдуарда, Черного принца. Английские войска терпели одну неудачу за другой. Война все продолжалась, истощая средства
