Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского
Трактирщик
Он — обер-кашевар, отбросивший передник;Исчадье очага и духовой наследник;Благожелатель всем, томящимся алчбой,Купцам и странникам, — компании любой,Решившей закусить; умелый зазывалаК журчанью рейнских струй заветного подвала;Заздравщины знаток; еды завзятый жрец:Трактира собственник, но также и жилец.То тянутся к нему клиенты еле-еле,То явятся толпой на торжищной неделе;Он молит: Боже, мне ядущих поручи,И сырости не дай сгноить мои харчи!Он молит: дни поста, скорей промчитесь мимо,Плиты кухонной хлад терпеть невыносимо,Сноровке поварской и кошельку во вредСтоль долгий мясопуст! Да будет мясоед!Он дружит с кучером, умеющим помногуКлиентов подвозить к трактирному порогу,Таких, кому еда и выпивка нужна,У коих чересчур оттянута мошна.Жаркое съедено — отведать можно рыбки.Он вызывать мастак гримасы и улыбкиУ посетителей, — детально знает он,Акцептовать сейчас имеет ли резон,Голландцам ли судьба царить за океаном,Европа в силах ли отмстить магометанам,Богемцам ли афронт, австрийцам ли профит,Не Семигорье ли судьбу войны решит,Германцы пляшут ли под Альбиона дудку,Испанцам ли деньга потребна не на шутку,Взаправду ль истинно, что, помудрив слегка,Инфанту продали за море с молотка,Не в Риме ль ценится крысиная отрава,Где кардиналы мрут налево и направо,Не Франция ль сынам лихой сулит удел,Не в Эммене ль покой, не Мориц ли сумелСпастись так много раз от вражеского коваИ избежал его совсем недавно снова,Обычай Морица воистину ль таков,Что видит он весь мир при помощи очков,В которых ночью спит, — ему безмерно тяжкиНе христианнейшей державы ли замашки,Пред воинством его, столь прежде яр и горд,Не христианнейший владыка ли простерт?Пиши он летопись — он в том не знал бы равных.Венец таких бесед — подъятье чаш заздравных.Да процветает князь! В такой момент не пьютЛишь недочеловек и самый грязный плут.Сто лет живи, наш князь, прославься паки, паки,Да сдохнут с голоду гишпанские вояки,А каждый твой солдат — да будет вечно сыт!Коль скоро ты скорбишь — то вся страна скорбит!Тут чашей обнести столы велит обычай,Какую осушить нельзя и глоткой бычьей, —Голландцы честию обязаны питью!За княжескую мощь я ныне мощно пью!Сколь в разрушенье нас искусен тьмы владыка:Все то же самое не выпивши скажи-ка,Все мысли обнаружь, коль в том пришла нужда, —В трактире только смех ты вызовешь тогда.О здравье помыслы — на дне ли винной склянки?На счастье набрести немыслимо по пьянке,Уж если болен князь — то разве же не вздорЗа здравие его валиться под забор?Кто мудростью такой утешиться надумал,Мечтая: «Заплачу лишь за одну еду, мол»,Но, увидавши счет, вопит, сколь хватит сил, —Тому дадут ответ: «За то, что ты не пил».Кредит неведом здесь: всегда плати по счету.Он ненавидит скряг, но расположен к моту;Всего один вопрос ему терзает ум:Зайдет иль не зайдет кутила-толстосум?Каштанам рифма есть, но гость, который ловкой,Положим, устрицы не оснастит рифмовкой,Рифмуя на пари, — ему не миновать,Платя за выпивку, учиться рифмовать.Чем старше он, тем цвет лица его пунцовыйГустеет, будто он — и впрямь петух бойцовый;Он копит яхонты на собственном носу,А позже — прячет в гроб добытую красу.Из гроба он речет: трактирщик знал отрадуЛишь в дни, когда кормил клиентов до упаду.Великий счетодел лежит навеки тут:Рожден средь горьких слез — почил средь острых блюд.
Профессор
Он — говорящий том; отверстый книжный шкаф;Пустынник в городе; присяжный мозгоправ;Надсмотрщик юных гряд, где возрастут когда-тоВысокие столпы — опоры магистрата;В проливах мудрости — паромщик для телят,Что свой унылый путь к стране почета длят;Наемный конопас, подчас язвящий больноПасомых жеребят; гребной баркас до Кельна —Для тех, кто не бывал по молодости летНа франкфуртских торгах, то бишь не видел свет.Порой измыслит он, что менторство подобноПравлению страной, но рассудив подробно,Поймет, что сей прилив тщеславья не к добру,Павлином пятится и жмет перо к перу.Касаться бы ему лишь лейденских познаний —Нельзя б найти тогда счастливца несказанней,Обретшего еще при жизни пьедестал,И для кого златой на свете век настал.Он в книжный шкаф глядит, как в лес, внимая оком,Воздать старается, впивая, всем потокам,Чтоб влагой скопленной смягчить в конце концовИссохшие мозги бездельников-юнцов.С оракульским готов он дать ответы жаромЛюбому, кто придет с хорошим гонораром,И адвокат речет с презрением тогда —Мол, теоретику не долженствует мзда.Он в сутки целый час приговорен трудиться,Четырежды к трудам его зовет седмица,Но к лени и вину привержен он весьма —Нередко зал закрыт, и кафедра нема.О дни Созвездья Пса — предел его восторга.Возможно вычислить срок рыночного торгаПо цвету щек его в дни пьянки даровой, —Он в ней находит смысл докуки годовой;Сколь трудно сочетать с преподаваньем пьянку!В аудиторию войдет он спозаранкуИ лекцию начнет, сквозь бороду бубня,Являя в свой же хвост впряженного коня.Он длит дискуссию незрелых книгогрызов,Как рыцарский турнир: одни бросают вызов,Другим приходится призвать всю мощь свою —Но победителей и тех, кто пал в бою,Он поведет в трактир, и споры все рассудит,И ясно, что платить за выпивку не будет.Ему соединять навеки не впервойОколыш докторский с ослиной головой,Он к соискателю приступит, с полным правомБеседою в него вгрызаясь, как буравом,И будет вопрошать, не ощутит покаЖелудка тяготу и грузность кошелька.Ко князю иль к послу, к хозяйскому радушьюИдет, как важный гость весь вечер сыпать чушью,Древнееврейскую смешав с латинской речь,Поскольку выпивкой не может пренебречь.При князе лекцию читая зачастую,Всегда возносит он средину золотую,Приписывает ей и свойства, и права, —Воскликнет кто-нибудь: Какая голова!Какие выводы!.. Но слушатель немногий,Что тысячам внимал подобных апологий,Проговорит на то: Его жене хвала,Что речи образец ему с утра дала,Блеснул его талант сверкающею гранью,За завтраком покрыт отборной бабьей бранью.Так медленно идет он к матери-Земле,Но имени его — не вмиг пропасть во мгле,И нарекут его, напутствуя, коллеги,О вечности всплакнув, о дней поспешном беге,Алмазом Клаббека и светочем веков,Считая: он не стал, но мог бы стать таков.
Алхимик
Он — решето, куда толику жита бросив,Не соберешь вовек ни зерен, ни колосьев;Он дятел, мыслящий, стуча в дубовый столб,Что уж на этот раз получится продолб;Подовой кормленый одер при круподерне,Вертящий жернова чем дольше, тем покорней;По следу ложному бредущий следопыт;Пробел в Писании, что всеми позабыт;Искатель отблесков презренного металла;Фельдмаршал золота, чья армия отстала;Мот, состояния пускающий в трубу,Голодный день и ночь, но верящий в судьбу;Таинственный колдун; убогий горемыка;Монетного двора, как он твердит, владыка.С Творцом Вселенной он желает быть в паю:Невмочь унять ему амбицию свою,Но, обрети он власть, к чему стремится крайне,Могущество свое держал бы в страшной тайне;Немало сделал он находок по пути,Но ищет только то, чего нельзя найти;Одной мечтою он терзаем, самой давней:Чем дичь сомнительней — охотник тем стремглавней,Лишь цель завидеть бы — а дальше, черт возьми,Чтоб залучить ее, уж лег бы он костьми!Заснет ли на ночь он, на самый краткий миг ли,Когда горит огонь и нечто зреет в тигле,Вот — уголь полыхнул, расплав остеклянел,Извлечь бы золото — да и всего-то дел,Искомое — в песке, в горячей корке шлака:Как выделить его — не знает он, однако.Спасенье — в языке: сей якорь штормовойРаскачивать ему пред князем не впервой,Ругаясь и клянясь, в карман за словом лазя,Он алчет получить субсидию от князя;Разок получится, похуже на другой,Придет он третий раз, опять же за деньгой,Прошений таковых исход вполне обычен:Получит щедро он пинков и зуботычин,И побредет домой, размыслив: «Там найдуВ реторте — золото, на очаге — еду».Жены — простыл и след, за то, чем живы дети,Где спят и что едят — папаша не в ответе, —А он — напал на след, он ворошит залу;На старости же он отыщется в углуПриюта: скорбного для тех, кто слаб рассудком,Где могут не кормить порой по целым суткам.Иного должен ли заслуживать концаДерзнувший пренебречь законами Творца?
Истовый проповедник
