Письма к госпоже Каландрини - Аиссе Шарлотта
Конечно, то, чему была свидетелем м-ль Аиссе, далеко не всегда удручало ее и вызывало у нее столь горестные мысли. О многих событиях, которые совершались у нее на глазах или становились ей известными, она сообщала вполне спокойно, а подчас со снисходительной улыбкой и даже веселым смехом. В ее письмах немало забавных историй и остроумных анекдотов, своего рода «вставных новелл», предназначавшихся для того, чтобы развлечь ее корреспондентку; достаточно напомнить такие эпизоды, как утренний кофе у г-жи де Ферриоль, посещение театра каноником, злоключения хирурга, поиски невест дворянину из Перигора и ряд других. Однако общий тон ее писем все же не слишком радостный, да это и не удивительно: положение ее в обществе было весьма двусмысленным, муки совести не оставляли ее ни на мгновенье, смертельная болезнь лишала последних сил; словом, поводов для оптимизма было немного.
34 апреля 1754 г. восьмидесяти шести лет от роду скончалась г-жа Каландрини, и уже вскоре после этого «всплыли на поверхность» письма к ней м-ль Аиссе [308].Можно допустить, что на них обратил внимание внук их владелицы, сын ее дочери Рене-Мадлен – Анри Рие, который затем ознакомил с ними фернейского патриарха, своего ближайшего соседа и друга [309]. Не исключено, однако, что письма попали к сестре Анри Рие – Жюли. и это сделала именно она [310].
Вольтер помнил м-ль Аиссе, с которой встречался у Ферриолей, да и не только у них; к тому же в 1732 г. он посвятил ей нечто вроде мадригала [311].Он хорошо знал также шевалье д'Эди и высоко о нем отзывался. Вольтер прочел письма, сделал ряд замечаний и внес несколько исправлений, но большого восторга не обнаружил. «Эта черкешенка» показалась ему весьма наивной; достойной одобрения он счел лишь ее отношение к д'Аржанталю. «Что мне нравится в ее письмах, – сообщил он 12 марта 1758 г. этому своему давнему другу, – так это то, что она любила вас, как вы того заслуживаете. Она говорит о вас, как говорю я сам и как я думаю» [312]. Существует мнение, что Вольтер тогда же или позднее произвел «литературную обработку» писем, имея в виду их последующее издание; однако никаких оснований для этого нет; неизвестно даже, как вообще относился он к подобному замыслу [313].
В печати письма м-ль Аиссе появились спустя девять лет после смерти великого просветителя [314]; но труд его не пропал даром: из двух десятков примечаний почти половина восходила к пометам, некогда оставленным им на полях оригинала. При публикации была приведена в относительный порядок орфография, которую м-ль Аиссе соблюдала лишь отчасти [315]. Открывалась книга «Предуведомлением от издателя», а далее следовало «Краткое изложение истории мадемуазель Аиссе», сочиненное, как обычно считают, Жюли Рие. Впрочем, и «Предуведомление» скорее всего принадлежало ей же [316].
Представляя книгу читающей публике, издатель особенно настаивал на достоверности и безыскусственном характере писем: «Пером мадемуазель Аиссе водило ее сердце; правда, чувство, простота и естественность, ставшие ныне такими редкими, – вот главные приметы этого небольшого сборника, и прикоснуться к нему значило бы их ослабить». Он даже не допускал усовершенствования стиля писем, и, в частности, замены «длинноватых периодов» «короткими фразами, столь модными в настоящее время», хотя и предполагал возмущение пуристов. «Нет, господа, – восклицал он, – быть может, вы напишете правильнее, но лучше вам не написать». Рекомендовал он и автора, «эту чувствительную, благородную и великодушную женщину, которая умела любить сдержанно и бескорыстно и у которой имелась лишь одна единственная слабость, но и ту она искупила своими добродетелями». Наконец, несколько заключительных слов были посвящены г-же Каландрини (впрочем, не названной ни здесь, ни на титульном листе) – «другу, возможно, слишком строгому, но весьма достойному».
Что же касается «Краткого изложения», то это была первая биография «прекрасной черкешенки», написанная на основе устных источников и прежде всего семейных преданий. В ней сообщалось множество фактов, не утративших ценности и по сей день; отдельные сведения впоследствии были подтверждены документально, другие же по крайней мере никем еще не опровергнуты. Но вместе с фактами читателям предлагались иногда и вольные их интерпретации, и откровенные домыслы, и просто легенды, целью которых было создать канонические образы героев: м-ль Аиссе и шевалье приближались к идеалу, не уступала им и г-жа Болингброк; посланник как бы колебался между добром и злом, а г-жа де Ферриоль изображалась воплощением зла, средоточием всех человеческих пороков.
По-видимому, эта уничтожающая характеристика г-жи де Ферриоль и послужила в первую очередь причиной возмущенного отклика на появление книги, адресованного неким Вилларом в «Journal de Paris». С сочувствием отзываясь о «Письмах» в целом, он подвергал сомнению подлинность ряда мест, касающихся г-жи де Ферриоль и ее отношений с м-ль Аиссе. «Письма мадемуазель Аиссе читаются с удовольствием; люди, о которых она говорит, знаменитые салоны, о которых она нам напоминает, ее чувствительность, ее несчастья – следствие страсти неистовой и особенно потому опасной, что она убивает тех, кто ее испытывает, нисколько не заботясь об их судьбе, все это, господа, должно было возбудить интерес любителей подобных сочинений. Но зачем издатель этих писем изуродовал их лживыми анекдотами, которые роняют мадемуазель Аиссе в наших глазах? Зачем вкладывать ей в уста слова, явно противоречившие ее нраву», – восклицал Виллар и далее приводил доводы в пользу этих своих соображений: г-жа де Ферриоль заменила Аиссе мать, она воспитывала ее вместе с собственными детьми, неустанно пеклась о ней; со своей стороны, м-ль Аиссе была для г-жи де Ферриоль нежной и почтительной дочерью и т. д. Кроме того, полагал Виллар, в некоторых письмах наносился ущерб памяти посланника, вырвавшего девочку из «унизительного рабства». [317]
В заключительных строках Виллар выдвигал самый веский аргумент: он ссылался на графа д'Аржанталя, который был, конечно, его вдохновителем, а возможно, и автором опубликованного в журнале текста. Во всяком случае, в том же духе, хотя и в более резкой форме, престарелый «сводный брат» м-ль Аиссе писал маркизу де Креки: по его мнению, «Письма» не могли принадлежать ей, поскольку «она неизменно ощущала по отношению к г-же де Ферриоль нежную и вполне заслуженную той признательность»; совершенно не допускал он также, что переписка ее с г-жей Каландрини была столь длительной и регулярной. Как сообщал д'Аржанталь, он даже пытался добиться запрещения книги, но сделать это ему не удалось, ибо она была издана в «чужой стране» [318]. Кроме графа д'Аржанталя, однако, так не думал никто.
Маркиза де Креки, племянница Луи-Габриэля де Фруле, близкого друга шевалье, окончив чтение «Писем», заключила: «Конечно же, письма эти принадлежат мадемуазель Аиссе, это просто чувствуешь» [319]. То же самое утверждала она в письме к виконтессе де Нантиа, дочери м-ль Аиссе, извещая ее об отправке ей книги [320].
Не сомневались в подлинности «Писем» и авторы журнальных откликов на их появление. «Эта книжечка, – утверждал, например, критик "Journal de Paris", – не роман. Мадемуазель Аиссе действительно существовала. Достаточно прочесть ее письма, чтобы в этом убедиться; в них содержится ряд таких подробностей, которые не выдумаешь и которые, как бы незначительны они ни были, вызывают неизменный интерес, ибо касаются примечательных личностей, о которых приходилось слышать самое разное, а хотелось бы составить верное мнение» [321]. «Эта история, о подлинности которой говорит все, обладает увлекательностью и очарованием романа, созданного для того, чтобы нравиться, хотя ее события и не очень разнообразны, и не очень многочисленны», – констатировал «Journal encyclopédique» [322]. «Эти письма, в количестве тридцати шести, не производят впечатления придуманных, в них царит дух нежности и изящества и та правда чувств, подделать которую до такой степени трудно, что она почти не встречается ни в одном из тех эпистолярных романов, которыми Париж наводняет провинции и колонии», – писал «Mercure de France» [323].
