Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
Пока Джафар предавался первым восторгам, юная особа поливала цветы, и, казалось, они оживали от одного лишь предвкушения животворной влаги.
Но вот красавица закончила поливать, притворила окно и исчезла.
Визирь ждал, что она вот-вот захочет полить оставшиеся цветы и снова предстанет перед его глазами, но так и не дождался: вытянув шею, он сидел на одном месте с разинутым ртом, не сводя глаз с окон дворца, в котором скрылась та, что его околдовала. Ночь застала Джафара в том положении, в коем триста лет пребывал Алилкаф[17] после того, как узрел великолепную райскую птицу, возвестившую приход Мухаммада{93}.
Страсть настолько захватила Джафара, что он, возможно, провел бы так всю ночь, если бы неожиданно появившийся Шебиб не вывел его из оцепенения.
Благородный хозяин вышел из дома, в котором жили его жены. Этот дворец и тот, в котором он обычно принимал гостей, разделяли сады. Шебиб обеспокоился тем, что его гость задерживается дольше обычного; предположив, что с Джафаром что-то случилось, он переоделся, дабы ничто не помешало ему в поисках, вышел в сад через заднюю дверь и тут же наткнулся на визиря. Тот сидел, поглощенный своими мыслями, и неотрывно глядел на окна дворца.
— Что ты здесь делаешь, друг мой? — спросил Шебиб. — Я испугался, не приключилась ли с тобой беда.
— Я много ходил сегодня и устал, — отвечал Джафар. — Мне попалась эта скамья, и я присел отдохнуть.
— Пойдем домой, там будет удобнее.
Визирь попытался встать, но некие чары словно пригвоздили его к скамье, и собственное тело показалось ему слишком тяжелым, чтобы покинуть место, к которому была прикована его душа.
Однако, собравшись с духом, он скрыл от Шебиба свое смятение и последовал за ним. Джафар не мог ни говорить, ни радоваться превосходному ужину, приготовленному для него, ни насладиться упоительным вечером, хотя Шебиб старался изо всех сил, дабы приумножить его очарование[18]. Джафар улегся в постель в совершеннейшем расстройстве, которое весьма обеспокоило его великодушного друга.
Ночь не принесла успокоения: визирь и не надеялся на то, чтобы заснуть хоть на мгновение или просто отдохнуть. От волнения он ворочался в постели, не находил себе места, и было ему неудобно так, будто он продолжал неподвижно сидеть на мраморной скамье.
Ночные тревоги отразились на лице Джафара. Войдя утром к нему в опочивальню, Шебиб нашел его в страшном волнении, с горящими глазами и бледным как смерть. Хозяин дома тут же велел привести врача, который слыл человеком весьма проницательным и не замедлил это доказать.
Врач осмотрел больного, послушал его дыхание, изучил глаза, взял за руку, несколько раз ощупал ее, а затем внимательно подсчитал пульс. Через четверть часа он попросил перо и пергамент, не говоря ни слова, написал заключение и передал его Шебибу. Тот поспешно и с опаской прочитал записку.
Болезнь вашего гостя
является следствием сильнейшего воспламенения,
очаг коего находится в сердце.
Пламя проникло туда через глаза
и может быть излечено только предметом,
вызвавшим болезнь.
Всякое прочее снадобье будет
бессильно.
Шебиб передал записку Джафару, и визирь прочитал ее с нескрываемым удивлением. Благородный хозяин дома, пользуясь моментом, обратился к нему с такой речью.
— Ах, мой дорогой гость, друг мой и брат, — ласково улыбнулся он, — у тебя есть тайна такого свойства, и ты не доверил ее мне! Пришлось побеспокоить врача, чтобы узнать, в чем твоя беда! Но поскольку его искусство тебе не поможет, не медли, обратись ко мне! Кто, как не я, с моим усердием, доставит тебе предмет, отсутствие которого мешает твоему счастью! Он находится в Дамаске? Где ты увидел его?
— Вспомни, мой дорогой Шебиб, — отвечал Джафар, — где ты нашел меня вчера. Юная девушка, красоты несравненной, живая и изящная, совершенная, словно гурии{94}, о которых мы читали, поливала цветы прямо напротив скамьи, на которую я присел, чтобы передохнуть. В жизни не видывал таких прекрасных глаз! Они излучали невыразимо мягкий свет, и от их блеска вспыхивали всеми цветами радуги водяные струи, лившиеся из кувшина. Красавица улыбалась, как заря на восходе самого прекрасного дня; округлые, гибкие, прелестной формы руки были слегка окрашены тамареной, чей порошок покрывал также и волосы ее, и ветер доносил до меня их сладковатый запах. Личико с искусно подкрашенными чертами выглядело столь очаровательным и привлекательным, словно требовало восхищения не только моего, но и всей природы, и, казалось, та сама радовалась при виде стольких совершенств!
— О мой дорогой друг, — прервал его Шебиб, — какое счастье, что я могу помочь и привнести в твою душу покой и здоровье, отнятые несчастной страстью. Я знаю, к кому ты воспылал любовью, и можешь надеяться, она станет твоей… Эта девушка прекрасна не только телом, но и душой, она сама невинность, однако муж ее, с которым она сочеталась совсем недавно, случайно нарушил закон и сам признал себя виновным, а потому вынужден отказаться от жены и дать ей развод. Это произойдет уже сегодня, и я обещаю, что она перейдет в твои руки… Предаваясь любви своей, не думай о цене, которую заплатят те, кто поспособствует твоему соединению с избранницей сердца твоего, будь счастлив, мой дорогой визирь, и верь: тебе предстоит совершить гораздо больше, чем ты думаешь.
Джафар был одновременно и удивлен, и обрадован обещанием Шебиба.
— Согласись, — сказал он, — мой отец не обманул меня, когда предвещал, что Дамаск подарит мне чудо из чудес! Мне явилось чудо красоты, а любовь совершит другое чудо, когда подарит мне это восхитительное создание при помощи самой нежной дружбы.
Шебиб тут же оставил покои визиря, пересек сады и зашел в свой второй дворец с двадцатью шестью колоннами. Именно там высокородный Бармесид пришел в восторг, увидев Негемет-иль-Супех{95} — самую юную и младшую жену Шебиба, которую тот любил больше всего на свете.
Великодушный муж очень быстро удостоверился в том, что именно она поливала цветы, когда Джафар сидел на скамье.
Теперь надо было убедить Негемет заключить новый союз, более выгодный и для ее семьи, и для нее самой, и разорвать милый сердцу и никогда ее
