Видение о Петре Пахаре - Уильям Ленгленд
Благодаря этому поэма Ленгленда, столь далекая по своим задачам от художественных целей, тем не менее представляет собою весьма значительное произведение художественной литературы средневековой Англии, и поэтому тем сильнее она заставила почувствовать социальную неправду тех, кто был способен ее почувствовать, и прежде всего тех, кто больше всего страдал от нее. Не удивительно, что в этих кругах поэма о Петре Пахаре сразу же приобрела широкую популярность. До нас дошло, как было уже указано, не менее сорока четырех рукописей ее; но сколько их было истреблено в разное время теми, кому исповедовавшаяся Ленглендом правда была совсем не по душе, — сведений об этом, к сожалению, не имеется.
IV
Автор изображает себя странником, который «пошел бродить по этому широкому свету, чтобы послушать о его чудесах»; утомленный ходьбою, он прилег отдохнуть на Мальвернских холмах и скоро заснул. И ему приснился сон. Он увидел поле, полное народа. Тут были и простые люди, и богатые, и работающие, и ведущие бродячую жизнь, «как это водится на свете». «Одни ходили за плугом, редко предаваясь веселью; насаждая и сея, они несли очень тяжелую работу и добывали то, что расточители (wastours) прожорливо истребляли». Тут были и торговцы, и менестрели, и шуты, и жонглеры, «Иудины дети», и нищие, и попрошайки, притворяющиеся нищими, чтобы добывать себе пропитание, пилигримы, рассказывающие всякие небылицы о том, что они видели в тех местах, которые они посетили, пустынники, толпою отправляющиеся в Уолсингем, с крючковатыми палками в руках и в сопровождении своих подруг, «большие и долговязые олухи, которые не имели охоты работать; одевались они в рясу, чтобы их отличали от других, наряжались пустынниками, чтобы вести легкую жизнь». Есть тут и нищенствующие монахи, всех четырех орденов, «поучающие народ для своей собственной пользы». Продавец индульгенций (a pardoner) отпускал здесь мирским людям грехи, показывая им буллу с печатями епископа и заставляя их целовать ее, становясь на колени, «и добывал своей буллой кольца и брошки». Были здесь и приходские священники, с разрешения епископа живущие в Лондоне, совсем не думая о своих пасомых; а некоторые из них служат у лордов и леди управляющими (stuwardes) их имениями, небрежно отправляя церковные службы. Явился сюда и король. «Рыцарство им руководило. Власть общин поставила его на царство». Ангел, опустившись с небесной высоты, дает ему советы, как ему следует управлять.
Внезапно прибегает толпа крыс и мышей, «и стали совет держать о своей общей пользе», о том, как им избавиться от придворного кота (a cat of a court), который своей «опасной игрой» делает им жизнь невыносимой. Крыса, «прославленная своими мудрыми речами», предлагает надеть на кота ошейник с колокольчиком, звон которого предупреждал бы их о приближении кота и давал бы им возможность вовремя прятаться от него. Предложение было одобрено всеми, но мышь, еще более мудрая, чем сделавшая это предложение крыса, убедила толпу бросить это дело, оставить кота в покое: ведь если бы кот даже был убит, на его место явился бы другой; да без кота, кроме того, нельзя и обойтись, — «замешательство наступит среди нас всех, хотя мы и избавимся от негодяя».
Предоставляя другим отгадывать смысл этой сцены, так как сам он не имеет для этого смелости, автор возвращается к описанию наполнявшего поле народа. В этой толпе были еще адвокаты в шелковых шапках, защищавшие в суде право за пенсы и фунты, от которых «не добьешься “гм” из их уст, если не покажешь им денег», бароны, горожане, крестьяне (bondemen), женщины-пивовары, булочницы, мясники, шерстоткачихи и ткачихи полотна, портные, медники, сборщики пошлин на рынках, каменщики и рудокопы и много других ремесленников. Среди всех других рабочих (laborers) выделялись землекопы, «которые плохо делают свое дело и прогоняют длинный день пением “Спаси вас бог, госпожа Эмма”» (Dieu vous save, Dame Emme!). Повара и их слуги зазывали к себе народ криками: «Горячие пирожки, горячие! Хорошие поросята и гуси! Пойдемте обедать, пойдемте!» А трактирщики соблазняли народ белым вином из Эльзаса и красным из Гаскони, с Рейна и из Рошели, «чтобы переварить жаркое».
Поле это было расположено между башней на возвышении, «искусно построенной», и тюрьмой в глубокой долине, окруженной глубокими рвами, «мрачной и страшной на вид».
Появляется прекрасная леди и объясняет автору, кто живет в башне на возвышении и кто в мрачной тюрьме, что в долине. В башне обитает Правда, творец всего сущего, бог-отец, создавший всех людей и давший им пять чувств, чтобы чтить его ими, повелевший земле снабжать их самым необходимым для жизни. Темница в долине — это замок заботы (the castel of саге). «В нем живет существо, которое называется Злом, отец Лжи; он сам ее и создал». На просьбу автора раскрыть свое имя прекрасная леди говорит, что она — святая церковь, и пространно наставляет его, выясняя ему, какое великое сокровище Правда, «лучше которой нет сокровища», рассказывая, как Люцифер пал из-за своей гордости, убеждая его, что вера без дел мертва, и что путь к небу — через любовь. На просьбу автора научить его, как он может познать Ложь, прекрасная леди сказала ему: «Взгляни в левую сторону и посмотри, где стоят Ложь, Лесть и их многие товарищи». Он взглянул и увидел женщину, необычайно роскошно одетую, «увенчанную короной, лучше которой нет и у короля», в кольцах, богато усыпанных драгоценными камнями самой дорогой цены. На вопрос автора: «Что это за женщина, так богато одетая?» — прекрасная леди сказала, что это дева Мид (Mede the Mayde; the meed — вознаграждение, мзда, но также и взятка, подкуп, незаконное стяжание). Завтра она выходит замуж «за проклятого грешника, за лживый и изменчивый язык, за порождение врага рода человеческого».
Выдавать ее замуж собралось много людей. «Вся богатая свита, которая царствует вместе с Ложью, была приглашена на свадебный пир». Тут были и рыцари и клирики, судебные заседатели (sysours) и судебные пристава (sompnours), шерифы и их клерки, судебные курьеры (bedelles), бейлифы и торговые маклера, закупщики провианта и продавцы съестных продуктов, адвокаты из суда под арками (vocates of the arches) и многие другие. «Но Симония[3] и цивилист, и судебные заседатели были,
