Продолжение «Тысячи и одной ночи» - Жак Казот
— Ступай, — приказал он, — и удиви эту женщину, потому что я принимаю ее условие.
Великий визирь немедля вернулся к незнакомке и исполнил данное ему поручение.
— Кто же этот человек, — воскликнула девушка, — если он в состоянии дать за меня столь значительный выкуп? Каково его происхождение и состояние?
— Я говорю с тобой от имени Харуна ар-Рашида. — отвечал Джафар. — Одним словом, это сам повелитель правоверных.
Узнав, от кого она получила предложение, девушка поднялась, оправила свои одежды, желая выглядеть как можно более скромно и достойно в глазах великого визиря, вознесла хвалу Аллаху и молвила:
— Если халиф желает взять меня в жены, то я с радостью буду ему принадлежать. Заверь его в моем согласии.
Джафар передал всё слово в слово и при этом описал и каждое движение новой невесты, и ее тон, и манеры, и халиф тут же приказал одной из своих служанок взять несколько невольников, пойти вместе с ними к неизвестной девушке и препроводить ее в баню.
После купания незнакомку нарядили в богатые одежды, не забыв о драгоценностях и всех, какие есть, украшениях, и отвели в назначенные ей роскошнейшие покои. Когда она устроилась, главный евнух{21} доложил Харуну об исполнении его распоряжений, и повелитель правоверных приказал привести кади, чтобы тот составил брачный договор.
Как только стемнело, Харун вошел в покои будущей жены. Увидев его, девушка в знак почтения простерлась ниц и с великим волнением выразила свою признательность. Халиф сел и усадил ее рядом с собой.
— Кто твой отец, госпожа, — спросил он, — каково происхождение твое, если ты потребовала столь большой выкуп?
— Властитель правоверных, — отвечала она, скромно потупив глаза, — я последняя из рода Хасер-Абушервана{22}. Превратности судьбы, роковое стечение обстоятельств довели меня до того состояния, в котором ты меня нашел.
— Царевна, ты — правнучка Хасера, что печально известен тираническими деяниями, очернившими его царствование! Этот сатрап был слишком жесток со своим народом.
— Именно поэтому, — сказала царевна, — дети его оказались на улице и были вынуждены просить подаяние.
— Но меня уверяли, — возразил Харун, — что в последние годы своего правления Хасер отказался от зверств и крайностей и отправлял правосудие самым строжайшим образом.
— О халиф, — отвечала девушка, — полагаю, оттого Аллах и желает ныне вознаградить его потомков, взяв прямо с улицы одну из дочерей его, дабы возвысить до почетного положения жены властителя правоверных!
Мудрый ответ невесты взволновал Харуна ар-Рашида до слез, он сжал ее в объятиях и самыми нежными поцелуями показал, сколь ценит союз, коим он обязан небесному благоволению. Однако вскоре чары, которым поддался халиф, разрушились из-за весьма досадного обстоятельства.
— Прости меня, царевна, — воскликнул он, — но я вынужден прервать наслаждение, силу которого только что познал. Причиной тому обет, и из-за него я сейчас самый несчастный из мужчин. Этим утром, даже не подозревая, какой подарок преподнесет мне судьба, я, охваченный рвением, во имя Великого Пророка нашего дал непреложный и самый торжественный зарок целый год не прикасаться к той, которую захочу взять в жены. Нет слов, чтобы передать, как угнетает меня моя неосмотрительность, но я не мог предугадать, какого удовольствия лишусь из-за нее. Ты же, чья вера кажется крепкой, должна понять, сколь свят данный мною обет{23}, и поддержать своего супруга, дабы ничто не омрачало его счастья.
При этом известии, какое бы впечатление оно на нее ни произвело, новая жена в знак согласия и покорности лишь склонила голову и потупилась. Халиф удалился.
Он нашел в персидской красавице немало достоинств и прелестей, общение с нею сулило ему подлинное удовольствие. Однако, крепко связанный обетом, Харун не желал нарушить его, подвергая себя слишком большому искушению, и с этого самого вечера перестал видеться с молодой женой. В то же время беспрерывными знаками внимания халиф давал ей понять, что она не позабыта и что, познакомившись с нею, он не испытывает ни малейшего сожаления.
Суровый год истек: день его окончания снова пришелся на великий праздник Арафата. Халиф, его первый визирь Джафар и главный евнух Месрур{24} переоделись, изменив внешность, и обошли главные улицы Багдада: им показалось, что в городе всё спокойно и везде царит порядок.
На обратном пути халиф проходил мимо лавочки со сладостями, которая сияла такой чистотой, что ему захотелось как следует рассмотреть в изобилии выставленные на прилавке изделия: и не было ничего более приятного по виду и аромату.
Харун вернулся в свои покои и приказал одному из прислужников пойти в эту лавку и купить сотню катаифов[2]{25}. Слуга всё принес, и халиф вложил в каждый катаиф золотую монетку, добавил фисташки, присыпал всё сахаром, велел отнести блюдо своей жене, персидской царевне, и предупредить ее, что год обета подошел к концу и этим вечером повелитель правоверных намерен ее навестить.
Евнух, посланный с подарком, в то же время получил приказ выяснить, не желает ли госпожа чего-нибудь такого, чем халиф мог бы ее порадовать.
— Мне ничего не нужно, — отвечала любезная правнучка Хасера, — единственное мое желание — иметь счастье видеть своего супруга.
Харун был как нельзя более доволен мудростью ее слов, но ему все-таки хотелось доставить молодой жене какое-нибудь удовольствие, и он приказал Месруру не отставать от царевны, пока она не придумает какое-нибудь пожелание.
— Раз халифу благоугодно непременно оказать мне услугу, то передай, что я хочу тысячу золотых монет и верную служанку. Пусть она проводит меня по улицам Багдада, куда я пойду переодетой и раздам милостыню бедным, к числу которых я сама принадлежала год назад.
Харун улыбнулся ее просьбе и приказал тут же всё исполнить. И царевна со служанкой ходили по Багдаду, раздавая милостыню всем и каждому, пока не истратили все золотые.
В тот день жара стояла необыкновенная. По дороге во дворец жена халифа почувствовала нестерпимую жажду и сказала сопровождавшей ее женщине, что очень хочет пить. Та, завидев продавца воды, предложила позвать его.
— Нет, — возразила ее госпожа, — я не могу пить из общей посуды, я брезгую.
Тут они приблизились к большому дому. Служанка поднялась к дверям санталового дерева и через распахнутое окно заглянула в переднюю. Она увидела золотую люстру на золотом шнуре, что свисала с
