Франсуа Рабле - Гаргантюа и Пантагрюэль
После него снова заговорил Панург:
— Треножник Пифии самой,Столь чтимой греческой землей,Вовеки не давал ответаМудрей, чем прорицанье это.Сдается мне: не в Дельфах он,А здесь в часовне водружен.Когда б Плутарх, подобно нам,Явился тринкнуть в этот храм,Он всех побил бы в древнем спороО том, зачем, как рыбы в море,Оракул в Дельфах стал безгласен.Такой вопрос любому ясен:Треножник вещий навсегдаИз Дельф перенесен сюда.Он тут стоит, он тут вещает.Ведь Афиней нам сообщает,Что всем, кто бил пред ним поклоны,Треножник жрицы АполлонаБутыль с вином напоминал.Ей-богу, правду я сказал!Истолковать грядущий рокЕще никто верней не мог,Чем звук Божественной Бутылки.Брат Жан! Поверь, я жажду пылко,Чтоб ты, пока еще мы тут,Просить не посчитал за трудУ трисмегистовской{940} Бутылки,Чтоб нам слова ее открыли,Не нужно ль и тебя женить.А чтоб ее не раздражитьБесцеремонностью такою,Посыпь скорей фонтан мукою *.
На это брат Жан в сердцах ему ответил:
— Святого Бенуа туфлеюКлянусь, что подтвердит любой,Кому знаком характер мой,Что будет мне стократ милей,Простившись с рясою моей,Расстригою бездомным стать,Чем дать себя жене взнуздать.Жениться? Сделаться рабом?!Свободу заменить ярмом?!С одной и той же спать всегда?!Но я же не смогу тогдаНи Александра, ни ПомпеяЗатмить отвагою своею!Мне брак страшнее, чем кончина! *
Тут Панург распахнул накидку и все свое мистическое облачение и так ответил брату Жану:
— Так знай, нечистая скотина,Что ты пойдешь в огонь геенны,А я, как камень драгоценный,По смерти заблещу в раю,Откуда я на плешь твою,Распутник, буду испражняться.Но ты послушай: может статься,Что, будучи рукой господнейНизвергнут в пламя преисподней,Приглянешься ты ПрозерпинеИ с позволения богиниУйдешь с ней в темный уголок,Где б оседлать ее ты мог.Ужель тогда, признайся нам,По лучшим адским кабакамТобой на поиски винаНе будет послан сатанаИ фляжку ты не выпьешь махомВ честь той, что так добра к монахам? *
— Пошел ты к черту, старый дурак! — сказал брат Жан. —
Не стану я больше рифмовать — от рифмоплетства у меня язык заплетается. Поговорим-ка лучше о том, как нам здесь всех отблагодарить.
Глава XLVII.
О том, как, простившись с Бакбук, мы покинули оракул Бутылки
— Ни о какой благодарности не может быть и речи, — сказала Бакбук, — если вы останетесь довольны, это уже будет для нас награда. Здесь, под землей, в областях околоцентральных, мы полагаем высшее благо не в том, чтобы брать и принимать, а в том, чтобы оделять и давать, и мы почитаем себя блаженными не тогда, когда мы много берем и принимаем от других, как, по всей вероятности, предписывают ваши секты, а тогда, когда мы многим оделяем других и много им даем. Я прошу вас об одном: запишите имена ваши и название вашей страны вот здесь, в ритуальной книге.
С этими словами она раскрыла большую красивую книгу, и в этой книге под нашу диктовку один из мистагогов Бакбук, делая вид, что пишет, золотым стилем провел несколько линий, однако ж никаких письмен после этого не выступило.
Тогда она наполнила три меха необыкновенной своей водой и, передав их нам из рук в руки, молвила:
— Идите, друзья мои, и да хранит вас та интеллектуальная сфера, центр которой везде, а окружность нигде, и которую мы называем богом; когда же вы возвратитесь к себе, то засвидетельствуйте, что под землею таятся сокровища несметные и дива дивные. Ведь недаром Церера, которую чтит весь свет за то, что она открыла искусство земледелия, обучила ему людей и благодаря изобретению хлебных злаков избавила род человеческий от такой грубой пищи, как желуди, недаром она так сокрушалась, когда ее дочь увезли в подземные наши области: она, разумеется, предвидела, что под землею дочь ее обнаружит больше благ и всяких превосходных вещей, нежели она сама сотворила наверху.
Во что превратилось у вас искусство вызывать молнию и низводить с неба огонь, некогда изобретенное мудрым Прометеем? Вы его, уж верно, утратили; на вашем полушарии оно исчезло, меж тем как здесь, под землей, оно по-прежнему применяется. Напрасно вы изумляетесь при виде того, как молния и эфирный огонь сжигают и испепеляют ваши города, — вам невдомек, от кого, через кого и откуда исходит это потрясение, на ваш взгляд ужасное, нам же, однако, привычное и даже полезное. Философы ваши ропщут, что все уже описано древними, а им-де нечего теперь открывать, но это явное заблуждение. Все, что является вашему взору на небе и что вы называете феноменами, все, что вам напоказ выставляет земная поверхность, все, что таят в себе моря и реки, несравнимо с тем, что содержат в себе недра земли.
Вот почему имя подземного владыки почти на всех языках обозначается словом, указывающим на богатство{941}. Когда придут к концу и увенчаются успехом труды и усилия найти вседержителя-бога, которого некогда египтяне называли сокровенным, утаенным, скрытым и, этими именами именуя его, молили объявиться и показаться им, то бог, снизойдя к мольбам людей, расширит их знания и о себе самом, и о своих творениях, а в руководители даст добрый фонарь, ибо все философы и древние мудрецы, дабы благополучно и беспечально пройти путь к богопознанию и к мудрости, почли необходимым, чтобы вожатаем их был бог, а сопутником — человек.
Так, персиянин Зороастр, создавая таинственную свою философию, взял себе в спутники Аримаспа; египтянин Гермес Трисмегист избрал Эскулапа; фракиец Орфей — Мусея; троянец Аглаофем — Пифагора; афинянин Платон сначала избрал Диона из Сиракуз Сицилийских, а когда тот умер — Ксенократа; Аполлоний — Дамида. И вот когда ваши философы, ведомые богом и сопровождаемые каким-либо светлым фонарем, всецело отдадутся тщательным изысканиям и исследованиям, как то сродно человеку (эти-то свойства и имеют в виду Геродот и Гомер, когда называют людей альфестами, то есть изыскателями и изобретателями), то они постигнут, насколько прав был мудрец Фалес, который на вопрос египетского царя Амазиса, что на свете разумнее всего, ответил: «Время», ибо только время открывало и будет открывать все сокровенное, и вот почему древние называли Сатурна, то есть Время, отцом Истины, Истину же — дочерью Времени. И, таким образом, философы поймут, что все их знания, равно как знания их предшественников, составляют лишь ничтожнейшую часть того, что есть и чего они еще не знают. Из этих трех мехов, что я вам сейчас вручаю, вы почерпнете разумение и познание, ибо недаром говорится пословица: «По когтям узнают льва». По мере разжижения налитой в них воды, которое происходит под действием теплоты небесных тел и жара соленого моря, а также естественного превращения элементов, там образуется в высшей степени здоровый воздух, и это будет для вас светлый, тихий, благодатный ветер, ибо ветер есть не что иное, как волнующийся и колышущийся воздух. С помощью этого ветра вы прямой дорогой, если только не захотите где-нибудь остановиться, доберетесь до гавани Олонн, что в Тальмоидуа; вот только вы не забывайте надувать паруса через это золотое поддувало, приделанное к мехам в виде флейты, — тогда ветра хватит вам до конца неспешного вашего путешествия, приятного и безопасного, от бурь огражденного. Бури вы не бойтесь и не думайте, что она возникает и происходит от ветра, — напротив, сам ветер происходит от бури, поднимающейся со дна моря. Не думайте также, что дождь — следствие слабости сдерживающих сил неба и тяжести нависающих туч; дождь вызывают подземные области, равно как под воздействием небесных тел он неприметно возносится снизу вверх, — это засвидетельствовано царственным пророком, который пел и вещал о том, что бездна влечет к себе бездну{942}. Из трех мехов два наполнены водой, о которой я вам уже говорила, а третий извлечен из колодца индийских мудрецов, именуемого бочкой браминов.
Сверх того, вы удостоверитесь, что корабли ваши в достаточной мере снабжены всем, что еще может вам пригодиться и понадобиться на возвратном пути. Пока вы здесь пребывали, я распорядилась все привести в надлежащий порядок. Итак, друзья мои, с легким сердцем пускайтесь в путь, отвезите это письмо королю вашему Гаргантюа и поклонитесь ему от пас, а также всем принцам и всем состоящим при его славном дворе.
