Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери

ИЗБРАНИЕ ВАСКО ДА ГАМЫ КОМАНДИРОМ ЭСКАДРЫ И ОТПЛЫТИЕ ЕЕ ИЗ БЕЛЕМА Созвал Король совет, и приближенным Обрисовал виденья сна былого, И всем поведал, крайне пораженным, Святого старца мудростное слово. И порешили: флотом оснащенным, Послушавшись сердец отважных зова, Искать, избороздя валы морские, Климаты чуждые и берега чужие. А я, кто не надеялся уж было, Что скрытое стремленье может сбыться, Хоть сердце зачастую мне дарило Предчувствие, что важное свершится, Увидел вдруг, — что за черта, иль сила, Иль знак во мне успели проявиться? — Как наш Король мне ключ вручает чудный, Чтоб путь открыть великий, многотрудный. И мне словами, полными смиренья, Что у монархов тверже приказаний, Он молвит: «Все великие свершенья Суть плод труда и тяжких испытаний; Чьи высоки и горды устремленья, Тем жизнь готовит множество терзаний, И лишь для жалких, кто всего страшится, Она не так тяжка и доле длится. Вы мной средь прочих избраны как главный На труд, определенный вам судьбою, На подвиг тяжкий, дерзостный и славный, Что легок вам, ибо предложен мною». Я не сдержался: «О Король державный, Готов с огнем, железом, мерзлотою Сразиться я за вас, одно мне больно, Что краткой жизни будет не довольно. Представьте вы такие приключенья, На кои Еврисфея нрав тиранский Толкнул Геракла: Гарпий убиенье, Немейский Лев и Вепрь Эриманфский. И с Гидрою стоглавою сраженье. Спущусь туда, где рой теней гигантский, Ибо для вас и плотью и душою Готов с любою встретиться бедою». Меня он милостями осыпает И восхваляет мудрыми словами, Ибо хвала решимость подымает И управляет доблести делами. За мной к походу тотчас примыкает, Из нежной друяхбы, что царит меж нами, Алкая славы, как и я, упрямо, Мой брат любимый Пауло да Гама. За ним и Николау Коэльо тоже, Что не страшится никаких трудов. И разумом и честью оба схожи, И каждый яр и к подвигу готов. И так растет, во мне отвагу множа, Вокруг меня команда храбрецов. Бесстрашны все, как быть и подобает Тем, кто дела подобные свершает. Награждены все щедро Мануэлем, Дабы охотнее готовы были Заняться ждущим их опасным делом, На что его слова одушевили. Так Аргонавты, было чьим уделом,— Когда за золотым руном уплыли На Корабле судьбы, — узнать впервые, Сколь грозны Моря Черного стихии. У Града Одиссеева предела Во власти юной силы непреклонной (Где волны и песок приемлет белый От Тежо пресного Нептун соленый) Стояли наготове каравеллы; И не был страх бесстрашию препоной, Ведь людям Марса и морскому люду За мной пристало следовать повсюду. По побережью шествуют солдаты, Лицом различны и цветно одеты, Решимостью и храбростью богаты, Чтоб новые разведать части света. На крепких мачтах знамена крылаты Колышут ветры тихие рассвета, Чтоб кораблям, как Арго, за морями Стать на Олимпе новыми звездами. Покончив с уготовкою такою К опасному походу, как ведется, Мы к смерти уготовились душою, Товарке неотлучной мореходца. Небесного Владыку, что одною Лишь милостью о небесах печется, Молили на пути нас не покинуть И в трудных начинаниях подвинуть. Так в храме мы молились, отбывая, Что на морском брегу расположился И носит, для примера, имя края, Где миру во плоти господь явился. Клянусь тебе, Король, что, созерцая, Как берег, мне знакомый, отдалился, Я испытал мучения такие, Что еле обуздал глаза сухие. Все люди города в то утро хором (Одни — друзья, другие домочадцы, А третьи — лишь взглянуть) с печальным взором Пришли на берег с нами попрощаться. А мы, идя под благостным призором Честных монахов, стали направляться, Всевышнему молясь в смиренье кротком, Процессией торжественною к лодкам. Перед путем, опасностию грозным, Потерянными нас уже считали, И женщины своим стенаньем слезным, Мужчины ж тяжким вздохом провожали. Супруги, Матери, чьи в пребыванье розном Сердца всегда страшатся, выражали Свое унынье взглядами немыми, Уж не надеясь видеть нас живыми. Одна твердит: «О сын, кого считала Опорой неявною и утешеньем, Зачем ты в старости моей усталой, Что будет впредь наполнена мученьем, Меня бросаешь, жалкою и малой? Куда спешишь с подобным нетерпеньем? Или тебе конец ужасный нужен, Когда ты рыбам попадешь на ужин?» А та, простоволоса: «Муж мой нежный, Любовь права: жить без тебя не смею. Зачем бросаешь в океан безбрежный Жизнь, что была моей, а не твоею? Зачем меняешь ты на путь мятежный Ту нежность, что всегда в душе лелею? Иль хочешь, чтоб умчалось все, что было, Как в бурном ветре легкое ветрило?» Словами провожали нас такими, Что были полны скорби и привета, И старцы и младенцы вслед за ними, В ком меньше силы умещают лета. Гудели горы склонами своими, Словно печалью каждая задета; И белые песчинки омывались Слезами, что обильем им равнялись. А мы и взора подымать не смели На Жен и Матерей, чтоб не смущаться Всей этой скорбью и от твердой цели, К какой стремимся, вдруг не отказаться; И я решил: минуты подоспели Взойти на борт и нужды нет прощаться, Хоть то любви благое предписанье, Кто вдаль, кто остается — всем страданье.