Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери

* * * Король — легенда есть — был деревом пленен, А юноша один так с мрамором сдружился, Что близ своей любви он вечно находился, И камню страсть свою вверял всечасно он. Но тот, кто в грубый ствол и в камень был влюблен, Надеждой большею, бесспорно, тот гордился. Мог подойти он к ним, когда мечтой томился, Лобзанием своим был тайно награжден. Увы, о, горе мне! Я о скале тоскую. Зеленый плющ, что той скале родня, Жестокий, дикий плющ разжалобить хочу я. Надежду скорбную в душе своей храня, Что ты, крылатый бог, коль от любви умру я, В такой же камень здесь ты превратишь меня! * * * Как дым, что в небе вычертил почти Живой узор — и все уж улетело; Как ветер, что везде шныряет смело, А сеть расставишь — пустота в сети; Как пыль, что тучей вьется на пути, Но дождь пошел — и тут же пыль осела; Как тень, что похищает форму тела, Но тела нет — и тени не найти,— Так речи женщин: фальшь в любом ответе; Прельстятся чем-нибудь, — рассудок вон! — Стыд потеряв, забудут все на свете. Непостоянство — имя им. Смешон, Кто верит женщине: лишь дым и ветер, Лишь пыль и тлен — то, в чем уверен он.

ПОРТУГАЛИЯ

ЛУИС ВАС ДЕ КАМОЭНС

ЛУЗИАДЫ

Отрывки

ВСТУПЛЕНИЕ Мужей оружья, славой вознесенных, Что с Запада, где жили Лузитаны, Путем морей, дотоле не пройденных, Прошли далёко мимо Топробаны, В опасностях и битве непреклонных Превыше силы, человеку данной, И Королевство Новое воздвигли Среди чужан, и мощи сей достигли; А также память Королей суровых, Расширивших Империи и Вере Простор в открытых ими землях новых, Всю Африку и Азию измеря, И тех, кто смерти разорвал оковы, Величьем подвига дела поверя — Я воспою, прославивши повсюду, Коль мыслью и уменьем взыскан буду. Забыты мудрый Грек и гений Трои, Что в плаваньях великих отличились; И Александр и Траян, герои, Что громкими победами гордились; Я Лузитан усердье боевое, Пред коим и Нептун и Марс склонились, Пою, чтоб Муза древняя молчала И новое величье воссияло. Вы, Нимфы Тежо, что мое творенье Исполнили могущества и пыла, Коль ране стих мой, выказав смиренье, Пел вашу реку, что меня пленила,— Мне новое даруйте вдохновенье И красноречье, в коем страсть и сила. Пусть правит Феб волною вашей пенной, Соперничать заставив с Гигшокреной. Меня даруйте яростью певучей, Не сельского рожка, простой свирели,— Трубы военной, гулкой и могучей, Чтоб грудь трещала и чтоб щеки рдели. Пусть песнь моя достойна будет лучшей Победы тех, что Марсу так радели; Лусть ширится она по всей вселенной, Коль стоит стих награды столь священной. ПРАВЛЕНИЕ ДОНА МАНУЭЛА И ЕГО ВЕЩИ И СОН Как будто небо ясное хранило Для Мануэла за его старанья То дело трудное, что пробудило В нем смелые и славные дерзанья; Он от Жоана, как в преемстве было, Наследовал и власть и упованья, И, Королевством сим прияв управу, Над дальным морем он приял державу. И, будучи высоким помышленьем О славном долге, что ему достался Еще от предков (кто приумноженьем Земли, столь недешевой, занимался), Захвачен, каждым пользуясь мгновеньем, Он, когда свет дневной уже скрывался И звезды, ясно в небе расцветая, Как будто падали, к покою приглашая, Однажды, на златом лелеясь ложе, Где так простор мечтаниям дается, И в мыслях все вертя одно и то же — Свой кровный долг, что выполнить придется, Вдруг видит сон, и этот сон дороже Ему всего и в сердце остается. Ибо пред ним, когда он сном забылся, Морфей в обличьях разных появился. И чудится ему, что он высоко Вдруг поднялся, до самой Первой Сферы, И чуждые миры он зрит широко И нации иной судьбы и веры. Он видит, дале устремляя око, Туда, где день, рождаясь, чертит меры, Как среди гор далеких, древних, мрачных, Бьют два ключа высоких и прозрачных, Там звери странные, неведомые птицы В горах и рощах диких обитают; И тысяча деревьев там ветвится, И травы встречам и ходьбе мешают. И горы дикие, где только лес темнится, Своим немым молчаньем выражают, Что от греха Адамова до века Нога там не ступала человека. И видится ему: из вод поднялись, К нему шаги широко направляя, Два старца, что преклонными казались, Хоть дикий, но почтенный вид являя. С волос их, что на спину опускались, Стекали капли, тело омывая; Смуглы, черны, с огромной бородою, Всклокоченной, нестриженой, густою. Чело обоих старцев увенчало Сплетенье трав неведомых и дрока. Один из них глядел совсем устало, Словно бы шел сюда уж издалёка; Казалось, что в иных местах начало Берет волна могучего потока. Так, из Аркадии направясь в Сиракузы, Искал Алфей объятий Аретузы. Сей муж, чье столь обличье величаво, Так издалёка Королю вещает: «О ты, кого корона и держава Большою частью мира обладает! Здесь мы, кого летит широко слава, Кто выи ни пред кем не преклоняет, Речем: настало время приказанью Нас обложить твоей великой данью. Я славный Ганг, и на земле небесной Имеет колыбель мое теченье; А этот — Инд, что на горе отвесной, Что видишь, первое обрел рожденье. Войны мы будем стоить, но, известной Своею силой выиграв сраженье, Путем побед, одержанных тобою, Всех, кто предстанет, свяжешь ты уздою». И боле не сказал Поток Священный, Но оба вдруг исчезли в то мгновенье. И Мануэл проснулся, потрясенный, Во власти весь тревоги и сомненья. А тут и Феб раскинул плащ нетленный На Полумира сонные владенья; И небо утра цветом засияло Стыдливой розы и гвоздики алой.