Повесть о заколдованных шакалах. Древние тамильские легенды. - Автор Неизвестен
— Царь могучий! В той дальней стране, откуда прибыл владыка скакунов чудесных, есть такой обычай: если царь в знак милости подарит кому одеянье, то подарок царский принимают не рукой, а рукоятью бича.
Успокоился царь и, довольный, повелел явиться дворцовым писцам, которые вели счетные книги царских конюшен. Пусть они точно определят цену все приведенных скакунов. Долго рассматривали лошадей эти великие знатоки земли тамильской, сверяясь при этом с подробными перечнями, записанными в книгах. Потом, низко склонясь перед Пандием, так доложили ему:
— На голове у них шерсть имеет два завитка, у ноздрей — четыре, два — на груди, на лбу и у губ — по одному; итого — десять завитков. Ржанье их не похоже ни на вой шакалов, ни на мяуканье кошек, ни на воронье карканье, ни на вопли демонов, ни на хрип обезьяний, ни на лай собачий, ни на хрюканье свиней. По нашему мненью, их ржанье напоминает грохот прибоя, вой урагана или грозный рев быка. Мастью своей кони эти не схожи ни с тигром, ни с кошкой, ни с ослом, ни с дикой собакой, а также ни с шакалами или воронами. Цвета, что их масть составляют, такие: цвет жемчуга, цвет луны, свет сапфира, тычинки лотоса, цвет лилии[66], алый же цвет у них от водяной лилии, а зеленый цвет — от перьев попугая. Быстры они как ветер или даже как вихрь. Морда у них вверх уходит вровень с лобной челкой. Зубы белые как жемчуг. Выпяченные ноздри говорят о тончайшем обонянье. Язык ярко-алый, брови темные, глаза сверкают огнем, но скрытым. Крупом обладают они не мясистым, но сухим и жилистым. Грива одного цвета с мордой. Шея и грудь в очках, как у кобры. Копыта в извивах, как морские раковины. Колени у них не выдаются, спину упругая и изогнутая. Бедра крутые, плотные. Хвост длинный и цветом не отличается от крупа…
Долго еще перечисляли знатоки достоинства коней.
Довольный и гордый таким приобретением, спросил тогда Ариямарттана Пандиян предводителя каравана: всех ли коней он ему оставит, и достаточно ли того, что уже заплачено Вадавураном?
— Кони все — твои, за исключением того, что подо мной. Заплачено достаточно, — отвечал божественный барышник.
Кончился торг, всех коней отвели в стойла. Ликовал Пандий, ибо знал наверняка, что ни один властитель Декана не сможет теперь сравниться с ним в силе. Многократно благодарил он Вадавурана, даже сам проводил его домой. Потом со свитой возвратился во дворец. И никто в праздничном городе не заметил, как исчез великолепный предводитель погонщиков.
Наступила ночь, город заснул. Вадавуран в доме своем безмолвно беседовал с Шивой. Все стихло во дворце. Спал царский конюший. Спали утомленные писцы. Спали конюхи. Спал и недруг-министр, загасив на ночь огонь своей ненависти к Вадавурану. И только царь Ариямарттана Пандиян не спал. Он ходил по своим покоям взад-вперед, звеня ножными браслетами, бряцая саблей. Угар ликованья прошел, какая-то тяжесть сдавила грудь ему. Ох, тяжко играть против божественного партнера в игре, им самим затеянной! Как неравны силы, как правила непостижимы! Песчинка любви перевесит там горы мудрости! Что власть? Что могущество? Что гордость?
Слабое ржанье тысяч коней доносится из запертых конюшен. Неясная тревога закрадывается в сердце царя. Он стоит у большого окна, пристально глядя на созвездие Рака, ярко сияющее в черном небе. «Почему мне так тревожно?» — бьется в сознанье вопрос. И тотчас сам собой приходит ясный, хотя еще в слова не облеченный ответ. Удар нанесен — страшный удар, предвестник полного пораженья в игре! Но откуда удар?!
Тишина, полнейшая тишина! Такая тишина, какой еще не слыхивал никто!
5. О том, как исчезли кони
Царь слышит, как крошечная мушка бьется под потолком, как кровь стучит в его висках. Неуемная дрожь охватывает все его тело, он зябко кутается в плащ. И вопрос приходит, простой и безнадежный: «Откуда невероятная такая тишина, когда здесь, вблизи, тысячи коней бьют копытами в стойлах?»
Царь слушает, слушает, сжимает тонкими пальцами, унизанными кольцами, оконную решетку. И вот уж тревоги нет, сомненья нет — есть ужас и ожидание неизбежного.
И наконец в эту неслыханную тишину стали вползать звуки, сначала слабые и рассеянные, потом все более ясные и настойчивые. И вот они слились в один поток плача, визга и завывания столь громкого, что собственный крик показался бы всякому едва слышным шепотом.
Вмиг пробудился древний город. В растерянности выбегают горожане из домов, толпами заполняя улицы. Пандий замер у окна. В опочивальню вбегают телохранители; задыхаясь и перебивая друг друга, докладывают о том, что он уже знает сам:
— Ужасное несчастье! Все купленные кони внезапно куда-то исчезли, а вместо ни в конюшнях — стаи голодных шакалов. Их несметное множество! Они скулят, рычат, рыдают, прыгают, катаются по земле. Конюхи разбежались, и шакалы пожрали всех боевых царских коней и молодых, еще не объезженных жеребят. Потом они прогрызли двери и стены, вырвались из конюшен и теперь лавиной мчатся по улицам прочь от столицы.
Царь слушает, молчит. Не закончился ли кон, а может, вся игра? Доволен ли уже луноволосый забавник?
В ужасе бросились горожане по домам, поспешно запирая за собой двери. Невольно каждый думал: «Что за напасть? Или мы в чем-то провинились перед волшебником великим? Или, может, повелитель наш совершил какую-то тяжкую несправедливость, нами правя?»
Шум постепенно стихал. Последние шакалы убегали из Мадуры, исчезая в лесах и рощах.
Царь словно очнулся; рука сжалась на рукояти сабли, глаза вспыхнули бешеной злобой.
— Доставить сюда немедля этого гнусного пособника коварному колдовству.
Низко поклонились стражи и с приказом царским явились к Вадавурану. Министр, вновь в опале оказавшийся, спокойно их выслушал. Даже посмеялся, вспомнив, как ловко волшебник небесный обратил гнусных шакалов в скакунов арабских. Украсил Вадавуран свой высокий лоб полосками священного пепла, обрызгал тело сандаловой водой, надел на плечи гирлянды утренних цветов, которыми в храмах подножье Шивы украшают, и затем, кивнув слугам царским: «Я готов!», отправился вслед за ними во дворец. И на минуту не покидал он в мыслях своих великого волшебника, которому вместе с царскими сокровищами отдал свое сердце.
Взглянул царь на министра,
Глаза царя горели обидой и яростью:
— Этот человек наши царские сокровища роздал грязным попрошайкам, которыми кишат все храмы, а сюда привел шакалов стаю, проклятым волшебством обращенных в коней арабских. Преступник, растратчик, обманщик! Но не
