Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
Ас-Санаубари
{225}
* * *Не будет рад весне светло и безмятежноТот, кто осенний день описывает нежно,
Когда спешит зима и нет уже секрета,Что нам несет она разлуку с теплым летом.
Она спешит в плаще непрочного мгновенья,В рубашке из ветров нагих, как сновиденья.
И вот уже вода от страха чуть не стонет,Когда ее рукой холодный ветер тронет.
* * *Когда октябрьский серп из облака восходит,В ночи звезда звезду улыбкой превосходит.
И воды Тигра, свет в игру звезды вплетая,Блистают чешуей, как змейка золотая.
И так глубоко взор всю землю проницает,Что кажется порой — там небеса мерцают.
* * *И как судьба неотвратимо, пришла к нам новая весна,Стал цвет глубок и свет прозрачен, теперь везде царит она.
В листве — смарагда полыханье, в ручьях — живой хрусталь звенит,Жемчужный воздух в небе тает, и землю яхонт пламенит.
И вот уже несут по кругу хмельную чашу облака,Шумит трава, пьянеет зелень, вся — от ствола до стебелька.
Благоуханье томной розы, гвоздика, мята, базилик…Как расточает ароматы кругом рассыпанный цветник!
И скажет тот, кого пленила цветов и запахов игра,Что мускус нынче уж не мускус, а камфара — не камфара…
* * *Спрятала землю надежно зима, но весна на лету,Сняв покрывало, явила младую ее красоту.
С девушкой, встретившей милого, спорит глазами нарцисс,Спорит с ней роза румянцем и яркостью губ — барбарис.
И кипарисы подобно красавицам у родникаПолы одежд подобрали и ноги открыли слегка.
Стройными станами южному ветру поклонятся вдруг,Каждый из них, как невеста, что всех превосходит подруг.
Ах, если б дали мне в руки над всеми лужайками власть,То недостойные люди сюда не смогли бы попасть.
* * *Когда заметил розу нарцисс среди цветов,Бедняжка покраснела, стыдясь нескромных слов.
И, обнажив в улыбке зубов жемчужный ряд,Кувшинка засмеялась немножко невпопад.
От ревности такого наговорил нарцисс,Что лилии от страха смотрели только вниз.
Тюльпан, подняв головку, промолвил тихо: «Ах…»Багровый след пощечин остался на щеках.
По ним катились слезы обильно, как роса,Сверкали оскорбленно влюбленные глаза.
И тут цветок гвоздики, хоть сам и был он мал,Честь розы защищая, к другим цветам воззвал.
Собрались на лужайке несметные войска,Чтоб посрамить навеки в бою клеветника.
Нарцисс, листком махая, все дальше отступал,Пока пред грозной ратью на землю не упал.
Тогда, ослабив этой ужасной битвы пыл,О милости к нарциссу я розу попросил.
И все мы, помирившись, среди счастливых лицУстроили пирушку под пенье струи и птиц.
* * *Сказала роза: «Я светла, как утренний рассвет,Поэт недаром говорил, что краше в мире нет».
От гнева даже побледнел нарцисс, ее сосед,И, возмущенный, закричал, забыв про этикет:
«На что надеется она, когда в расцвете летОдни лишь щеки у нее, а глаз и вовсе нет?
Две красных щечки, тьфу! Ужель их воспевал поэт?Куда нежней моих очей янтарный полусвет!..»
Но роза, глазом не сморгнув, промолвила в ответ:«Румянец алый на щеках не зря воспел поэт.
Коль зависть так тебя грызет, что больше мочи нет,Закрой желтушные глаза — вот мой тебе совет!»
* * *Вот юноши вокруг жаровни восседают,И дым ее струю воды напоминает.
Похожа на фонтан она. Приятно взоруИзящество ее причудливых узоров.
Когда ее зажгут, от запахов куреньяСникает базилик, кипит воображенье.
* * *Вот кошка возлежит на шелковой подушке,Недвижен сонный взгляд, лишь вздрагивают ушки.
Но схватит в тот же миг добычу, если встретит,Хотя бы в облаках она ее заметит.
То нежится она, прильнув на грудь к невесте,То в зарослях густых кровавой ищет мести.
* * *Уж голуби, вкусив весну среди дерев,Из клюва в клюв несут ее хмельной напев.
Прочь воду! Дайте мне хотя б глоток одинТой влаги, что вскормил во тьме земли кувшин!
Пои меня вином пунцовым, как коралл,Зеленым, как смарагд, и желтым, как сандал,
Пурпурным, как рубин, и алым, как гранат,И нежно-золотым, как спелый виноград.
Абу Дулаф аль-Хазраджи
{226}
* * *Излейтесь, кровавые слезы, закройтесь, усталые веки,Не кровь потекла по жилам — текучего пламени реки.
Я вкус любви изведал, но всё не найду решенья,Не знаю — то сладкие муки иль горькие наслажденья.
«Утешься, — твердит мне разум, — любви не узнаешь рая,Погубит любовь чужбина, тобой, как мечом, играя».
Да, я как сухая ветка, чьи листья уносит ветер,Я знаю все радости, беды и все чудеса на свете.
К постам меня приучили скитанья и к разговеньям,Но славу отцов не забуду ни на одно мгновенье.
Хранители доблестей древних, в изгнанье сыны СасанаБродягами нищими стали, лишенными чести и сана.
Ведет нас судьбы немилость в чужие дальние страны,Как ветер горячий гонит в песчаной степи барханы.
Мы души свои закалили и в радостях и в горе,И мы — венец творенья на суше и на море.
В Египте и в Китае от нас откупиться рады,До дальнего Танжера проникли наши отряды.
Коль туго придется — не будем мы в том оставаться стане,Пред нами весь мир склонился, неверные и мусульмане.
Мы летом в горах, где прохлада, а зиму в низинах проводим,Мы нищие-попрошайки, но гордостью вас превосходим.
Кто спросит, тому я отвечу: у нас ремесло непростое,Но хлеба насущного ради ему научиться стоит:
На землю бросаться в корчах средь тех, кто в шелка одеты,На шее носить вериги и кожаные амулеты,
Выпрашивать миску похлебки и ползать за черствой коркой,Дрожать нагишом на рынках и клянчить подачки горькой.
По финику с каждой лавчонки и по грошу с динара —Мы данью купцов облагаем у каждого базара.
Мы лица в зелень красим настойкой чечевичной,Из-под повязки гноем течет желток яичный,
Лиловым соком ягод умелый спину метит —И жалость вызывают рубцы от жгучей плети.
Лопочет безъязыкий — на все ведь нужна сноровка!Он за щекою левой язык упрятал ловко.
Кричим мы на площади людной: «К оружью, вперед, на границу!»Но тихо мы будем ночью пожертвованным делиться.
Из братии доблестной нашей — и старец благообразный,Что мускусом в лавке торгует, душистой водицей разной,
Что бесноватых врачует плодами дикой ююбы,Умеет читать заклинанья и заговаривать зубы,
И слепые чтецы Корана, рассказчики древней былиО том, как израильтяне море переходили{227}.
Кто по дорогам бродит в монашеском одеянье,Кто, как паломник смиренный, просит на пропитанье,
Кто мясо вкушает украдкой во время поста Рамадана{228},Кто грубою власяницей спину стирает до раны,
Кто, плача, просит на выкуп жены и детишек милых,Что пленниками у румийцев томятся в краях постылых,
Кто, горб приделав тряпичный, постиг безделья науку,Кто кажет свою за кражу отрубленную руку,
А кто в пыли и навозе сидит у проезжей дорогиИ, видом своим устрашая, хватает прохожих за ноги.
Бесстрашные всадники наши на львов отважных похожи —С врага на скаку одежду сорвут они вместе с кожей.
У нас проходил науку кто, понаторевши в Торе,На людях ислам принимает и иудеев позорит,
Кто, будто чудом прозревший, снимает одежду монахаИ громогласно взывает: «Нет бога, кроме Аллаха»,
Из наших — слепец поддельный, что, веки намазав глиной,На кошельки подающих бросает взгляд соколиный,
Кто утром и после полудня сидит у мечетей соборныхИ проповедует слезно о грешниках непокорных,
Кто у дверей возглашает, когда ты сидишь за едою:«Пророк повелел нам делиться хлебом и водою!»,
Кто, страстно пороки бичуя, у лавок богатых кружит,Кто молит о горсточке углей, кричит: «Погибаю от стужи!»,
Астрологи и ворожеи, гадатели и гадалки,Что судьбы людские видят в песке и полете галки.
«Провидец! — вопит сообщник. — Нет равных мудрости этой!»Оплатит доверчивый дурень обман полновесной монетой.
И плоть от плоти нашей тот рифмоплет бездарный,Что чернь увеселяет на площади базарной.
Вопит на перекрестке шиит краснобородый:«Убит Хусейн{229}, о боже! Восплачьте, все народы!»
А рядом суннит правоверный славит халифа Османа{230},Они подстрекают на драку и лезут убитым в карманы.
Ловко приводят иснады{231} члены почтенного братства:Пением громким отметят дом, где таится богатство.
Рыдает бедняк: «Налетела грабителей алчная стая…»Тряпка, политая маслом, слезы страдальца питает.
Бесчисленны наши ремесла: слепец, поводырь, проповедникНемой, конокрад, попрошайка, и сейид{232} — пророка наследник
И нищий, владеющий троном ценой унижений безмерных, —Пленник Муизз ад-Даула — Муты, халиф правоверных.{233}
Аш-Шариф ар-Рады
